Спартанцы Гитлера, стр. 75
До 1933 г. НСБО самостоятельно не смогли получить значительные позиции в профсоюзном движении, хотя сам Гитлер на это и не рассчитывал; он указывал, что НСБО должны сыграть на предприятиях такую же роль, что играют на улицах штурмовики, НСБО «должны стать мировоззренческим войском национал-социализма на предприятиях» {635}. Вследствие радикализма НСБО, им была уготована такая же участь, как и СА, с тем различием, что СА были низведены до уровня аморфной массовой организации, не принимавшей участие в политике, а НСБО были вытеснены и замещены ДАФ к 1934 г. Особенно прочными позиции НСБО были первоначально сильны в «красном гау» гауляйтера Рейнпфальца Иозефа Бюркеля, который стремился представить партию как социалистическую и рабочую. Ядром бюркелевской модели социализма для рабочих было требование «участия в прибылях», активная социальная политика и государственное вмешательство в частным образом организованное производство. Как и Грегор Штрассер, Бюркель был убежден, что в сознании рабочего класса дремлет глубокий антикапитализм. Бюркель грозил «разорвать на части» любого рейнского промышленника, если тот посмеет что-либо сказать против Грегора Штрассера {636}. Не случайно в гау Бюркеля процент пролетарских выборщиков НСДАП был самым высоким в Рейхе. Бюркеля спасло от расправы в «ночь длинных ножей» только то, что он был по совместительству гитлеровским уполномоченным в Сааре. Высшей целью Бюркель считал привлечение рабочего класса, — отравленного-де пацифизмом и отказом от национальной идеи, — на сторону партии. Бюркель определял социализм как веру, исходящую от сердца, идущую от крови; он говорил, что «социализм — это не что иное как вера, товарищество, преданность народу» {637}. Социализм для него — это синоним общности духа и преодоления классовых противоречий. Весьма действенным было осуществление Бюркелем своего старого требования о равных рождественских премиях для рабочих и для служащих, а также введение 6-часового рабочего дня для шахтеров. «Жадным до денег вредителям» из числа предпринимателей он грозил концлагерем и закрытием предприятий. В 1938 г. Бюркель на самом деле приказал гестапо арестовать директора одного большого предприятия в Кайзерслаутерне и отправил его в концлагерь за то, что тот ввел на своем заводе эксплуататорскую аккордную оплату труда и самовольно увеличил рабочий день до 14 часов.
Не меньшим радикалом и сторонником «истинного» национального социализма был и Отто Вагенер, образ мыслей которого долго был близок Гитлеру. Для того, чтобы воспрепятствовать Вагенеру стать министром экономики, Геринг убедил Гитлера назначить на этот пост Курта Шмитта, директора мюнхенского страхового общества «Альянс» {638}. Шмитт, разумеется, представлял интересы прежде всего бизнеса, а не социалистов из НСДАП. Шмитт и подобные ему политики — при помощи ловкого трюка с разделением капитализма на «грабительский еврейский» и «производственный творческий арийский» — смогли избежать необходимости критики капитализма как такового и превратили предпринимателя в «вождя предприятия», для которого более важной является общая польза и общее благо. Наемные работники должны были стать его послушной «дружиной», действующей заодно с вожаком во имя процветания нации. Неуемное стремление некоторых предпринимателей к наживе и беспощадной эксплуатации рабочих были объявлены нацистами проявлением «бесхарактерности», которую следовало карать учрежденным для этого судам чести. Такие угрозы многие предприниматели справедливо воспринимали как фарс. При этом Гитлер не раз высказывался в том смысле, что главную долю ответственности за классовую борьбу несут не рабочие и их идеологи, а падкие до наживы буржуи {639}. Правда, не менее часто он говорил и о происках евреев.
Как бы там ни было, но Гитлеру в исторически короткий срок удалось при помощи сочетания позитивных и репрессивных действий (масштабы и размах сопротивления коммунистов и социал-демократов не были большими) унифицировать самое мощное в Европе рабочее движение. Этот несомненный и быстрый успех в формировании новой рабочей политики свидетельствует о наличии динамики в действиях нацистов, а также об их умении формулировать притягательные для рабочих цели социальной политики и реализовывать их на практике.
Труд и занятость рабочих во время войны
В Германии во время войны положение в сфере занятости радикально отличалось от других западных стран, где сохранялась высокая безработица, и массовый призыв в армию только сбалансировал занятость; в Третьем Рейхе необходимость формирования все новых крупных военных соединений действовала подобно помпе, высасывающей не только гражданские структуры занятости {640}, но и негативно действующей на военное производство. Уже летом 1939 г. вермахт изъял из производства 2,5 млн. военнообязанных. Проблема усугублялась тем, что полная занятость в Германии была достигнута за счет форсированного производства вооружений, а заменить военнообязанных, уходящих в армию, было некем.
Если в первый период войны как солдат, так и рабочих, было достаточно, то с началом войны на Восточном фронте положение резко изменилось в худшую сторону. Приоритет, естественно, был отдан армии, и из-за призыва на военную службу ощущалась нехватка рабочих: между маем 1939 и маем 1942 гг. было призвано 9,7 млн. мужчин, оставивших рабочие места. К таким потерям нацистская система занятости не была готова; учет рабочей силы был поставлен плохо: система «трудовых книжек», созданная министерством труда, учитывала только занятых, не имеющих самостоятельного дела, и оставляла неучтенными всех остальных (крестьян, ремесленников, лиц свободных профессий); так называемая «народная картотека» (она должна была учесть все трудовые ресурсы Германии) к 1939 г. еще не была готова и только выходила из стадии планирования. В результате этой неразберихи к началу войны была учтена только половина занятых, что стало серьезной помехой для мобилизации.
Первоначально все рабочие военных предприятий получали «бронь» (освобождение от военной службы), поэтому каждое предприятие стремилось получить военный заказ и сохранить таким образом квалифицированных рабочих, машинный парк и складские помещения. Это приводило к распылению военных заказов. Хотя с началом мобилизационных мероприятий «незаменимые» специалисты (рабочие и инженеры) были освобождены от военной службы, но они рассматривались как мобилизованные и должны были считаться с отрывом от семьи, казарменным положением и снижением оплаты труда. «Бесполезные» в военное время предприятия закрывались, а специалистов переводили оттуда на военное производство, что, понятно, также не вызывало восторга у рабочих.
Потребность в «пушечном мясе» росла, и соблюдать систему «брони» (к началу операции «Барбаросса» ее имели 5 млн. немецких рабочих) уже было трудно; тогда перешли к беспрецедентной практике отзыва солдат из действующей армии и возвращения их на время в военную промышленность. Но такая практика была возможна только при среднестатистических потерях, ведь каждая фронтовая потеря ощущалась вдвойне — и на фронте, и в тылу: нужно было найти замену и погибшему или раненому солдату, и потерянному для производства специалисту. На подобный риск мог пойти лишь тот, кто был убежден в абсолютном успехе своего стратегического планирования {641}; эта убежденность Гитлера, казалось, на самом деле сработала в сенсационной победе над Францией, где вермахт имел глубоко эшелонированные оперативные резервы, которых у вермахта летом 1941 г. в СССР почти не было, да и не могло быть хотя бы в силу совершенно немыслимых масштабов кампании.