Девушка в поезде, стр. 4
Я должна принять это. Какой смысл делать вид, что ничего такого не было? Я буду чувствовать себя ужасно весь день. Это будет накатывать волнами – то сильнее, то слабее, то снова сильнее: спазм в животе, приступ стыда, краска, заливающая лицо. Я с силой сжала веки, будто могла заставить все это исчезнуть. И весь день напролет я буду убеждать себя, что не случилось ничего страшного. Это не самое плохое, что я cделала в жизни. Это не сравнить с тем, как я упала на улице или набросилась с криком на незнакомого человека. Это не сравнить с унижением мужа, когда я летом на барбекю оскорбила жену одного из его друзей. Или с тем, как мы однажды вечером поругались дома, и я пыталась ударить его клюшкой для гольфа и сбила кусок штукатурки в коридоре возле спальни. Или с тем, как я вернулась на работу после трехчасового перерыва на обед и, шатаясь, шла через офис у всех на глазах, а Мартин Майлз отвел меня в сторону и отправил домой. Я читала книгу одной бывшей алкоголички, в которой она описывала, как занималась оральным сексом на оживленной лондонской улице с двумя разными мужчинами, с которыми только что познакомилась в ресторане. Прочитав это тогда, я подумала, что еще не настолько плоха. Вcе дело в том, на какую высоту поставить планку допустимого.
Вечер
Я думала о Джесс весь день, не в состоянии ни на что переключиться от увиденного утром. Что заставило меня подумать, что у них что-то не так? На таком расстоянии я не могла разглядеть выражения ее лица, но по ее виду чувствовалось, что она была одна. И не просто одна – одинока. Может, так и было; может, он отправился в одну из тех жарких стран, куда летает спасать жизни. И она скучает по нему, беспокоится, хотя и знает, что по-другому он не может.
Конечно, она скучает по нему, так же как и я. Он добрый и сильный, каким и должен быть настоящий муж. И их союз тоже настоящий. Я вижу это и знаю, как они живут. Сила и забота, которые он излучает, вовсе не означают, что она слаба. Ее сила в другом: ее интеллект настолько высок, что постоянно поражает и восхищает его. Чтобы проанализировать какую-то проблему, добраться до ее сути и разложить все по полочкам, ей требуется меньше времени, чем обычному человеку – поздороваться. На вечеринках он часто держит ее за руку, хотя они вместе уже много лет. Они уважают и никогда не унижают друг друга.
Сегодня вечером я чувствую себя абсолютно разбитой. Я не выпила ни капли спиртного. Бывают дни, когда мне так плохо, что мне обязательно нужно выпить; бывают дни, когда мне так плохо, что пить я не могу. Сегодня сама мысль об алкоголе вызывает тошноту. Но быть трезвой на вечернем поезде, особенно в такую жару – задача не из легких. Каждый дюйм моей кожи покрыт пленкой пота, во рту пересохло, глаза чешутся от попавшей в них туши для ресниц.
У меня в сумке загудел телефон, отчего я невольно вздрогнула. Две девушки, сидящие напротив, посмотрели на меня, а потом переглянулись с хитрой улыбкой. Не знаю, что они обо мне подумали, но уверена, что ничего хорошего. Пока я доставала телефон, сердце готово было выскочить из груди. Я понимаю, что ничего хорошего от звонка ждать не приходится. Либо Кэти своим праведным голосом поинтересуется, не стоит ли на сегодня сделать перерыв со спиртным, либо мама сообщит, что на следующей неделе будет в Лондоне, встретит меня возле офиса и мы сможем вместе пообедать. Я смотрю на экран. Это Том. Секунду я раздумываю, потом отвечаю.
– Рейчел?
В первые пять лет нашего знакомства он никогда не называл меня Рейчел, только Рейч. Иногда Шелли, потому что знал, что я этого терпеть не могу. Его забавляло наблюдать, как я сначала раздражалась, а потом тоже невольно начинала хихикать, не в силах удержаться при звуках его заразительного смеха.
– Рейчел, это я. – Его голос звучит глухо, и чувствуется, что он сам на взводе. – Послушай, ты должна положить этому конец.
Я молчу. Электричка замедляет ход, мы почти напротив дома, моего старого дома. Я хочу сказать ему, чтобы он вышел во двор и встал на лужайке. Мне хочется его увидеть.
– Пожалуйста, Рейчел, ты не можешь вот так мне постоянно звонить! Ты должна взять себя в руки.
У меня в горле стоит комок, гладкий и твердый, как галька. Я не могу глотать. Не могу говорить.
– Рейчел? Ты меня слышишь? Я знаю, что у тебя не все в порядке, и мне тебя жаль, действительно жаль, но… Я ничем не могу тебе помочь, а эти постоянные звонки очень расстраивают Анну. Понимаешь? Я не могу тебе больше помочь. Походи на собрания анонимных алкоголиков или еще что. Пожалуйста, Рейчел. Сходи туда прямо сегодня после работы.
Я стягиваю грязный пластырь с кончика пальца и смотрю на бледную сморщенную плоть с засохшей кровью у края ногтя. Я надавливаю на порез большим пальцем правой руки и чувствую, как рана открывается вновь, отдаваясь острой и горячей болью. У меня перехватывает дыхание. Из раны начинает сочиться кровь. Девушки, сидящие напротив, смотрят на меня с ужасом.
Меган
За год до этого
Среда, 16 мая 2012 года
Утро
Я слышу приближающийся поезд, я знаю ритм его движения наизусть. Он набирает скорость после станции Норткоут, а затем, погрохотав на изгибе, начинает замедлять ход, грохот переходит в урчание, а иногда и раздается визг тормозов, если он останавливается на семафоре в паре сотен ярдов от дома. На столе стоит остывший кофе, но мне слишком уютно и лениво, чтобы вставать и делать себе другую чашку.
Иногда я даже не провожаю поезд взглядом, а просто слушаю. Сидя здесь утром с закрытыми глазами и чувствуя, как горячий апельсин солнца греет веки, я могу представить себя где угодно. На пляже на юге Испании, в Чинке-Терре в Италии с живописными разноцветными домами и поездами, развозящими туристов. Или вообразить, что я вновь в Холкхэме, где в ушах постоянно стоит крик чаек, на языке ощущается привкус соли, а в полумиле по ржавым рельсам проходит невидимый поезд.
Сегодня поезд не останавливается, а медленно катит мимо. Я слышу, как стучат колеса, и почти чувствую, как раскачиваются вагоны. Я не могу видеть лиц пассажиров и знаю, что они просто пассажиры, которые едут в Юстон, чтобы занять свои места в офисах, но могу мечтать и представляю экзотические путешествия, с приключениями в конце поездки и после нее. Я мысленно совершаю путешествие обратно в Холкхэм; странно, что я до сих пор вспоминаю его с такой любовью и тоской, тем более в это чудесное утро, но что есть, то есть. Ветер, шуршащий в траве, огромное сланцевое небо над дюнами, старый дом, кишащий мышами и наполненный свечами, пылью и музыкой. Для меня сейчас это все как сон.
Я чувствую, как сильно забилось сердце.
Слышу его шаги на лестнице, он зовет меня по имени.
– Хочешь еще кофе, Меган?
Чары развеиваются – я снова в настоящем.
Вечер
От бриза мне зябко, а от водки с мартини тепло. Я сижу на террасе и жду, когда Скотт вернется домой. Я собираюсь уговорить его угостить меня ужином в итальянском ресторане на Кингли-роуд. Мы никуда не выходили уже бог весть сколько.
Сегодня я мало что сделала. Собиралась оформить заявку на курс по тканям в Колледже искусств и дизайна Сент-Мартинс, даже занялась этим и была на кухне внизу, когда вдруг услышала пронзительный женский крик – будто кого-то убивают. Я выскочила в сад, но ничего не увидела.
Этот крик до сих пор стоит у меня в ушах: он был такой жуткий, полный отчаяния, что от него кровь стыла в жилах.
– Что ты делаешь? Что ты с ней делаешь? Отдай ее! Отдай немедленно!
Казалось, этому не будет конца, хотя, наверное, все длилось не больше нескольких секунд.
Я бросилась в дом, взлетела на второй этаж и очутилась на террасе. Отсюда мне было видно двух женщин у забора через несколько домов от нашего. Одна из них плакала – а может, и обе, – и еще там надрывался младенец.
Я хотела позвонить в полицию, но вскоре все успокоилось. Женщина, которая кричала, убежала в дом, прижимая к себе ребенка. Вторая осталась на месте, потом тоже побежала, но споткнулась и упала, после чего поднялась и начала описывать круги вокруг сада. Странное зрелище. Одному богу известно, что там случилось. Но за долгие недели ничего более волнующего в моей жизни не происходило.