Распутник, стр. 50
— Предполагалось, что я это остановлю, — заговорила она, понимая, что вкладывает в слова слишком много чувств. — Предполагалось, что с моей помощью у них будет совсем другая жизнь. Браки, построенные на большем, чем только...
— Чем только щедрое приданое.
Пенелопа отвернулась.
— Предполагалось, что у них шансы на удачу будут выше, чем у нас. Ты дал мне свой залог.
— По крайней мере у одной — будут. — Майкл показал на дальний конец озера. Пенелопа проследила за его рукой и увидела Оливию и Тоттенхема, погруженных в беседу, румянец на щеках Оливии и широкую улыбку на лице Тоттенхема. — У него огромное состояние, а репутация достаточно незапятнанная, чтобы однажды его назначили премьер-министром. Если они договорятся, это будет грандиозный брак.
— Они одни? Вдвоем? — Пенелопа заскользила в их сторону. — Майкл, мы должны вернуться!
Он взял ее за руку, замедляя скольжение. Майкл держал ее крепко, и она перестала сопротивляться, и тогда он начал кружиться, так что у нее не осталось выбора, только следовать за ним, глядя ему в лицо. А затем он обнял ее, словно они танцевали, и заскользил в некоем подобии вальса, пока они не откатились достаточно далеко от подслушивающих ушей.
— На нас все смотрят!
— Пусть их. — Он обнимал ее крепко и шептал на ухо: — Ты помнишь, каково это — проводить первые, самые трепетные минуты наедине со своим кавалером, когда у тебя просто дыхание обрывается?
— Нет! — Пенелопа попыталась вырваться. — Майкл, мы должны вернуться.
Он продолжал медленно кружить ее.
— Мы вернемся через несколько минут. А пока ответь на вопрос. За тобой многие ухаживали?
— За мной никогда не ухаживали. Во всяком случае, не до потери рассудка.
Невозможно поверить, что она призналась ему в этом!
— Разве твой герцог не добивался тебя изо всех сил?
Пенелопа рассмеялась.
— Ты когда-нибудь встречался с герцогом Лейтоном? Он не из тех, кто стремится добиваться.
— А другие?
— Какие другие?
— Другие женихи, Пенелопа. Наверняка хоть один из них старался...
Она помотала головой и огляделась в поисках сестер, страшно боясь, что их сейчас заметят. Филиппа стояла в самой середине сверкающего катка в группе девушек. — За мной никогда не ухаживали так, чтобы у меня оборвалось дыхание.
— Даже Томми?
Нет. Она должна была это сказать, но не хотела. Не хотела предавать друга. Не хотела, чтобы Майкл понял — она для всех была всего лишь средством достижения цели... в том числе и для Томми.
— Я думала, сегодня мы не говорим о Томми.
— Ты его любишь?
В его голосе звучала настойчивость, и Пенелопа поняла, что он не отстанет, пока она не ответит. Она пожала плечом:
— Он близкий друг. Конечно, он мне небезразличен.
Его глаза потемнели.
— Я вовсе не об этом, и ты это знаешь.
Пенелопа не стала делать вид, что не понимает. Она сказала ему правду, хотя и знала, что этим признанием даст ему в руки власть, но ей было уже все равно, потому что она хотела хоть чего-нибудь настоящего в их отношениях.
— От него у меня дыхание тоже не обрывалось.
Мимо прокатился маленький ребенок, не старше четырех-пяти лет, следом за ним скользили извиняющийся отец и хохочущая мать, сделавшая в их сторону реверанс. Пенелопа улыбнулась и помахала им, а потом негромко произнесла:
— Возможно, в этом и заключается проблема. Может быть, я слишком долго ждала, когда оборвется дыхание, и пропустила... ну... все остальное.
Он ничего не ответил. Она подняла глаза и увидела, что он смотрит вслед той же веселой семье. Майкл долго молчал, а потом очень серьезно посмотрел на Пенелопу, и она не смогла отвести глаз. Они все кружились и кружились в подобии вальса, и в воздухе между ними словно что-то сместилось.
— Я очень счастлив, что ты не вышла за Лейтона, или за Томми, или за любого другого, не умеющего ухаживать, Шестипенсовик.
Никто, кроме Майкла, никогда не называл ее Шестипенсовиком, глупым прозвищем, которым наградил ее много лет назад, заявив, что для него она дороже пенни.
В то время это прозвучало очень мило — прелестная шутка, чтобы заставить ее улыбнуться. И сейчас ничего не изменилось.
У нее вдруг потеплело на душе, но сразу следом возникли вопросы, куда более серьезные, чем это прозвище:
— Это честно? Или это фальшивая честность? Кто ты сейчас? Ты настоящий? Или некое подобие мужчины, которого, по твоему мнению, они хотят в тебе видеть? Только не говори мне, что это не имеет значения, потому что сейчас... вот в эту самую минуту... это важно. — Ее голос стал совсем тихим. — Хотя я не знаю точно почему.
— Это правда.
И может быть, она в очередной раз выставила себя дурочкой, но Пенелопа ему поверила. Они долго стояли там, его глаза в пятнышках серого, золотого и зеленого напряженно смотрели на нее, словно они остались на этом озере только вдвоем, словно весь Лондон не хохотал и не скользил вокруг них, и Пенелопа вдруг подумала — а что могло бы случиться, не будь тут Лондона? Или Лондон просто перестал бы что-то значить?
Майкл был так близко, исходивший от него жар — таким настоящим и искушающим, и она подумала, что сейчас он ее поцелует.
Нет.
Она отпрянула раньше, чем он успел это сделать.
Она не вынесет, если окажется, что он просто опять ее использует.
Пошел снег, припудрил поля его шапки в тонкую полоску и плечи прекрасно сшитого пальто.
— Я должна вернуться к Оливии до того, как они с Тоттенхемом решат бежать. — Пенелопа помолчала. — Спасибо за этот день.
Она повернулась и покатила прочь, остро ощущая утрату. Неправильно, что он может заставить ее так сильно его желать — так быстро, одной-единственной мягкой улыбкой или добрым словом.
Она становится слабой рядом с ним.
А он такой сильный.
— Пенелопа, — окликнул он. Она обернулась и наткнулась на его взгляд. В карих глаза сверкало что-то опасное. — День еще не закончился.
И на какой-то миг Пенелопе вдруг показалось, что у нее оборвалось дыхание.
Глава 16
«Дорогой М.!
Я абсолютно не сомневалась, что этот сезон будет ужасным, но он оказался еще хуже, чем я думала. О, я могу выдержать сплетни, шепотки за спиной, то, что я стала невидимой для всех тех завидных женихов, что наперебой приглашали меня на танец, но видеть герцога и его новую красавицу герцогиню — вот это тяжело.
Они так сильно любят друг друга; кажется, даже не замечают преследующие их разговоры. А вчера в дамском салоне я услышала, ЧТО она в положении.
Так странно видеть кого-то, проживающего жизнь, которая могла бы стать твоей. Еще более странно тосковать об этой жизни и в то же время восхвалять свободу от нее.
Без подписи.
Долби-Хаус, апрель 1824 года».
Письмо не отослано.
Право же, весьма странное занятие — ухаживать за собственной женой. Такие вещи обычно предполагают, что будут свечи, уютная спальня и час-другой сладострастных шепотков. А на деле оказалось, что ухаживание за женой включает в себя ее сестер, ее довольно нелепую мать, пять отцовских собак и игру в шарады.
Он впервые играл в шарады после того, как восемнадцать лет назад уехал из Суррея в школу.
— Ты совершенно не обязан оставаться, — сказала нежным голосом Пенелопа, сидевшая рядом с ним на кушетке в гостиной Долби-Хауса.
Он откинулся на спинку кушетки, скрестил лодыжки.
— Я сыграю в шарады с таким же удовольствием, как и любой другой.
— Мой опыт подсказывает, что мужчины просто обожают салонные игры, — сухо ответила она. — Имей в виду, день уже закончился, наступил вечер.
Намек на то, что она расплатилась сполна... что его время вышло, оказался слишком толстым. Он посмотрел прямо в голубые глаза.
— Пока еще идет время после полудня, Шестипенсовик. — Борн понизил голос. — По моим подсчетам, у меня есть еще как минимум пять часов с тобой — в том числе и ночью.