Мореплавания Солнышкина, стр. 61
— Ну-ну! — усмехаясь, кивнул Барьерчик.
— Ну-ну! — с пренебрежением сказал Уточка и вскинул утиный носишко: в коридор влетел курсант Упорный, а из отдела кадров выбежал взъерошенный инспектор и, обхватив за плечи всех троих, закричал:
— Выручайте, ребята!
Через полчаса, простучав чёрными ботинками по трапу «Светлячка», курсанты в чёрных бушлатах вытянулись перед неожиданно вышедшим навстречу начальником их училища.
— Товарищ начальник! — крикнул было Уточка, но начальник отмахнулся: «Начальник на судне один — капитан!»
В городе он был известен и как композитор, песни которого распевали все курсанты, под чьи марши выходил на праздники весь Океанск. И сейчас композитор выбрался в отпуск, чтобы на простом рабочем пароходике окунуться в шум ветров, грохот волн и весёлую музыку команд. Звуки вокруг так и просились в его будущие песни!
И через несколько часов, позвякивая бутылками, «Светлячок» торопился по океану. Сверкали спасательные круги, от борта к борту носились курсанты, а с мостика над морскими барашками весело раздавалось необыкновенно звонкое: «Плавали, знаем!» Рядом с капитаном, закатав рукава, поводил длинным носом боцман, на левой руке которого синело: «Дружба — закон моря», а на правой лучиком сияло: «Вася». Оба смотрели то на карту, то на горизонт и иногда перебрасывались короткими фразами:
— Выгрузимся?
— В срок. И не только выгрузимся! Загрузимся!
— Чем?
— Пустыми бутылками! Заберём до единой! — сказал капитан и усмехнулся: — И мы ещё докажем кое-что этим Солнышкиным, Перчиковым и Моряковым!
Но последней бутылки пришлось ждать очень долго. Пока камбальчане попивали кефир, полетел первый снег; пока собирали бутылки, скрипнул первый мороз, а когда поднажал второй, оказалось, что одной бутылки не хватало. Детсадовец Соскин смотрел в неё, будто в подзорную трубу, как вокруг «Светлячка» нарастал сахарный лёд.
И когда последний ящик с бутылками звякнул в трюме, вокруг парохода приплясывало такое ледовое поле, что к нему примерзали подмётки.
Теперь Плавали-Знаем, спускаясь в кубрик, так грохотал сапогами, что бутылки в ящиках жалобно дребезжали. «Всё! Всё!» — качал головой капитан.
И вдруг он остановился.
Из маленького динамика на стене доносился бойкий знакомый голос:
«Внизу было так холодно! Но экипаж маленького «Светлячка» вёл борьбу за жизнь судна. Он не сдавался! Я видел, как он готовится к небывалой зимовке, и надеюсь ещё когда-нибудь рассказать о его настоящей эпопее!»
Плавали-Знаем протёр ухо, глаза его сверкнули, как два восклицательных знака, и, щёлкнув пальцами, он рассмеялся:
— Ах, Репортажик! Вот это Репортажик! Ну молодец! «Небывалая зимовка»!
Это было спасение. И какое! В голове Плавали-Знаем пронёсся целый вихрь событий: зимовка на льдине! Самолёты! Встреча героев! Слава! «Челюскин», «Георгий Седов»!.. И «Светлячок»! Вместо выговора — настоящая слава!
И капитан тут же выбил на машинке приказ: «В связи с невозможностью вырваться из ледового плена, объявляю открытой зимовку».
УДИВИТЕЛЬНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ ПЛАВАЛИ-ЗНАЕМ
«Светлячок» ещё вздрагивал от курсантских ударов, заиндевелые якорьки подпрыгивали в клюзах, а в кубрик к капитану бежали боцман и начальник училища. От обоих пахло морской травой, ветром, бодрым морозцем, но лица их были как две перепуганные тучки: сели!
И вдруг, споткнувшись о порог, они изумлённо посмотрели на капитана: лицо его сияло, он был полон загадочного величия.
— Ну, что? — спросил он ещё загадочнее.
— Вмёрзли! — выпалил Васька.
— Крепко? — спросил Плавали-Знаем.
— Ещё не совсем, — сказал начальник училища. Румянец на его щёчках засиял ярче. — Ещё не совсем, — повторил он, — и есть маленькая идея…
Плавали-Знаем перебил его:
— Идея есть у меня!
— Какая? — Васька пошмыгал носом в сторону камбуза. Плавали-Знаем вскинул вверх указательный палец:
— Вмёрзнуть ещё крепче!
Васька и начальник ошалело переглянулись и снова посмотрели на сияющего капитана: странные шутки! Плавали-Знаем с улыбкой наклонился к ним:
— Славы хотите?
— А кто не хочет! — Васька пожал плечами, хотя определённая слава о нём шла давно.
— Смотря какой, — осторожно сказал начальник училища.
От славы воспитателя он бы не отказался, от славы композитора — тем более!
— Ну, хотя бы славы зимовщиков! — сказал капитан.
У Васьки брови полезли вверх. А начальник училища усмехнулся: «Мужественный товарищ! Хорошо шутит!»
Но Плавали-Знаем многозначительно кивнул: «То-то…» — и вскинул голову:
— Зимовка! Нужна необыкновенная зимовка! Такая, о которой сообщило радио!
— А что! — согласился Васька. — Был бы компот! Начальник училища озадаченно почесал в затылке. Он собирался что-то сказать, но капитан опередил его:
— Ваше дело песни, моё — зимовка!
«И в самом деле, — подумал начальник, — конечно, моё дело — песни». Здесь он только гость и вмешиваться в капитанские дела с его стороны было бы бестактно.
— Это может быть удивительная эпопея, — сказал Плавали-Знаем и подмигнул будущим зимовщикам. — Плавали, знаем! Может!
С льдины снова донеслось: «Раз-два! Взяли! Бум! Ух!» Кто-то вскрикнул, врезавшись и борт лбом, — за иллюминатором вспыхнуло. И Плавали-Знаем рассмеялся:
— С такими ребятами всё может быть! Свистать всех наверх!
НАДО БРАТЬСЯ ЗА ДЕЛО
Но свистать кого-либо не было необходимости. Уточка и Барьерчик выбивали ботинками по трапу известную курсантскую мелодию: «Семь часов — пора на ужин!», и с чёрных бушлатов во все стороны сыпался иней. Лобастый Барьерчик прикрывал ладонью фосфоресцирующую в темноте шишку, но бросал взгляд на дверь камбуза, откуда в морозную ночь уплывали дурманящие запахи щей, сваренных коком парохода «Светлячок» Супчиком.
Курсанты ввалились в столовую и, увидев в руках тоненького седого кока дымящуюся супницу, хотели броситься к столу, но услышали бодрый голос капитана:
— Ну как? Вмерзаем?
— Вмерзаем! — в один голос ответили курсанты.
Плавали-Знаем прошёлся по столовой и сказал:
— Отлично!
— Что отлично? — спросил суровый Барьерчик.
— Вмерзаем! — весело сказал капитан.
Курсанты посмотрели друг на друга, на энергично мазавшего горчицей хлеб Ваську, на озадаченного начальника, но прочитать на их лицах что-либо определённое было трудно. Васька ахал от горчичного огонька, начальник что-то прикидывал в уме, а Супчик сам застыл от неожиданности с дымящейся супницей. Слова капитана были куда удивительней, чем его, Супчика, щи.
— Всё отлично, — повторил капитан, принимая супницу из рук изумлённого кока. — Значит, зимуем!
Оба курсанта и Супчик разом спросили:
— Как?
— Необыкновенно! — сказал Плавали-Знаем. — Главное — необыкновенно. А остальное уже зависит от нас с вами. Надо вспомнить, как зимовали другие. Кого вы помните из зимовщиков?
Чёрненький кудрявый Уточка хотел было сказать, что зимовка ему не нужна: ему светит место штурмана в рыбкиной конторе — у рыбачков на юге: но из желания блеснуть перед начальством выложил:
— Ну, Амундсен.
Начальник — хоть и был в отпуске — одобрительно кивнул.
— Мало ли кого помним — Скотта, Седова, Нансена, — сказал Барьерчик.
— Какие имена! А?! — Плавали-Знаем поднял вверх палец. — Какие люди!
Не согласиться с этим было трудно. Это звучало!
— А без зимовки кем бы они были?
Уточка, присаживаясь к столу, мигнул: намёки капитана обещали кое-что поважнее штурманского места в рыбкиной конторе.
Барьерчик хмуро опустился рядом, и курсанты заработали ложками. А Плавали-Знаем, что-то замурлыкав, мечтательно посмотрел сквозь переборку, услышал, как похрустывает у курсантов за ушами, что-то вспомнил и захохотал:
— Хрустели от мороза! Да с такими носами и ушами мы выдержим любую зимовку! Выдержим! Плавали, знаем! — Он хотел было подцепить вилкой кусок мяса, но отодвинул тарелку к вслух подумал: — Надо браться за дело!