Тот, кто убивает дракона, стр. 5

– Как, ты говоришь, его зовут? – переспросил Бекстрём.

– Септимус Акофели, – повторила Анника Карлссон. – Я единственно задержала его здесь, поскольку подумала, что ты, пожалуй, захочешь с ним поговорить.

– Нет, – покачал головой Бекстрём. – По мне, так можешь отослать его домой. Зато я собирался, конечно, взглянуть на место преступления. Если наши полуакадемики из технического отдела закончат когда-нибудь, как их там зовут.

– Петер Ниеми и Йорге Фернандес, по прозвищу Чико, – сказала Анника Карлссон и кивнула. – Они из нашего участка Сольны, и лучших мы не могли бы желать, если тебя интересует мое мнение.

– Фернандес? Где я слышал эту фамилию? – задумался Бекстрём.

– У него есть младшая сестра Магдалена, которая работает здесь в патрульной службе. На нее ты наверняка обратил внимание, поэтому и вспомнил фамилию, – сообщила Анника Карлссон и многозначительно улыбнулась.

– И почему же? – поинтересовался Бекстрём.

– Самый красивый полицейский в юбке во всей Швеции, по мнению большинства коллег. Сама я считаю ее очень хорошей девочкой, – сказала коллега Карлссон.

– Вот как, – проворчал Бекстрём.

«Поскольку ты была с ней».

В квартире все выглядело так дьявольски, как и ожидал Бекстрём. Сначала небольшая прихожая, слева маленькая ванная и туалет, а затем небольшая спальня. Справа кухня, и прямо впереди гостиная. Всего примерно пятьдесят квадратных метров, и, судя по всему, хозяин давно в квартире не прибирался. Во всяком случае, в текущем году у него до этого явно не дошли руки.

Мебель была обшарпанная, и все остальное в квартире вполне соответствовало ей. Начиная с незастланной постели с подушками без наволочек и заляпанного всем на свете кухонного стола и кончая старым просевшим диваном в гостиной. При этом отдельные вещи свидетельствовали о том, что Карл Даниэльссон знавал и лучшие дни. Например, несколько потертых персидских ковров. Солидный старинный письменный стол красного дерева с инкрустацией из более светлых пород. Двадцатилетней давности (слава богу, хоть такой) телевизор. И английское кожаное кресло перед ним с соответствующей подставкой для ног.

«Алкоголь, – подумал Бекстрём. – Алкоголь и одиночество».

И сам он не чувствовал себя хуже с тех пор, когда гориллы из Национального спецподразделения бросили ему в голову шумовую гранату полгода назад. Он пришел в себя только на следующий день, и к тому времени они уже успели засунуть его в психбольницу в Худдинге.

– У тебя есть еще какие-то пожелания, Бекстрём? – спросила Анника Карлссон с немного обеспокоенным видом.

«Пара рюмок шнапса и большой бокал крепкого пива. И если ты дашь своим волосам отрасти и наденешь юбку, мы могли бы заняться оральным сексом. Хотя на большее мне не стоит рассчитывать», – подумал он, поскольку уже сутки его одолевали сомнения относительно земных наслаждений и плотской любви.

– Нет, – сказал он и покачал головой. – Увидимся в участке.

«Что-то здесь не сходится, – думал Бекстрём, неторопливо шагая к зданию полиции. – И что же тогда? И как мне это вспомнить, когда мой мозг подвергся резкому обезвоживанию и в нем, возможно, уже произошли необратимые изменения».

Нет, точно надо прибить чертова эскулапа!

7

Около трех часов пополудни у Бекстрёма состоялось первое совещание разыскной группы по расследованию нового убийства. И, окинув своих помощников взглядом, он подумал, что за двадцать пять лет службы в качестве специалиста по раскрытию насильственных преступлений в его распоряжении порой бывало и больше людей, хотя и меньше тоже. Всего их было восемь, включая его самого и двух экспертов, но парням из техотдела предстояло переключиться на другие задания, как только они разберутся с самым необходимым относительно Карла Даниэльссона. Оставались один плюс пять, и при мысли о том, что он пока видел и слышал от своих помощников, положиться по-хорошему можно было только на одного человека, комиссара Эверта Бекстрёма, его самого. А на кого же еще, кстати? Ведь тем все обычно и заканчивалось. Бекстрём оставался последней надеждой всех скорбящих близких. Даже если в случае Даниэльссона всю родню, скорее всего, заменил винный магазин.

– Ладно, – сказал Бекстрём. – Чувствуйте себя как дома, и пока это касается всех вас. Если произойдут какие-то изменения по данному пункту, не сомневайтесь, я сразу же сообщу. Может, кто-то хочет первым взять слово?

– Пожалуй, стоит начать с нас, с меня и моего коллеги, – сказал старший из экспертов, Петер Ниеми. – Мы только начали заниматься квартирой, так что у нас хватает дел.

Петер Ниеми работал полицейским двадцать пять лет, из которых пятнадцать он был экспертом. Ему исполнилось пятьдесят, но он выглядел значительно моложе. Светловолосый, голубоглазый, хорошо тренированный, намного выше среднего роста. Он родился и вырос в Торнедалене. Прожил полжизни в Стокгольме, но так и не избавился от акцента, характерного для его родных мест. Он почти постоянно улыбался и сохранял дружелюбный, хотя и настороженный взгляд. И почти любой человек, сколь бы законопослушен он ни был, мог сразу распознать в нем полицейского, и то, что он уже пятнадцать лет не носил форму, не имело никакого значения. И все из-за выражения глаз. Петер Ниеми был полицейским, но всегда оставался добрым и дружелюбным, если при нем вели себя по-людски. В противном случае он мгновенно менялся, и тогда его узнавали уже с другой стороны.

– Хорошо, – сказал Бекстрём. – Я слушаю.

– Ну, тогда так, – начал Ниеми и перелистал свои бумаги.

Жертву звали Карл Даниэльссон. Пенсионер, шестидесяти восьми лет. Согласно его паспорту, найденному экспертами в квартире, он имел рост сто восемьдесят восемь сантиметров и весил примерно сто двадцать килограммов.

– Крепко сложен и с приличным избыточным весом, порядка тридцати кило, – сказал Ниеми, который сам брал труп под руки, когда его перекладывали на носилки. – Точные цифры мы получим от дяденьки доктора.

«На кой они нам сейчас нужны, – подумал Бекстрём угрюмо. – Мы ведь вряд ли собираемся перемалывать на колбасу нашу жертву убийства».

– Место преступления, – продолжал Ниеми, – это собственная квартира жертвы. Точнее, ее прихожая. Мне кажется, он находился в сортире и получил первую оплеуху, когда вышел оттуда и застегивал гульфик. Судя по положению брызг и наполовину застегнутой молнии на штанах, если кого-то интересует. Потом его бьют еще, быстро, раз за разом, и последние удары он получает, когда уже лежит на полу.

– И чем его бьют? – уточнил Бекстрём.

– Синей эмалированной крышкой от чугунной кастрюли, – сказал Ниеми. – Она валялась рядом с трупом. А сама кастрюля стояла на плите в кухне, до которой всего три метра. Кроме того, – продолжил он, – преступник, похоже, также использовал молоток обивщика мебели с деревянной ручкой. Она сломана у самой ударной части, и ударная часть, и сама ручка лежат на полу в прихожей. Около головы жертвы.

– Наш преступник – старательный малый, – заметил Бекстрём.

– Ну, малым-то его не назовешь. По крайней мере, судя по углу ударов, а вот в старательности ему не откажешь, хотя сначала это было трудно разглядеть, поскольку все лицо и грудь жертвы залиты кровью, – сказал Ниеми. – Его ведь и задушили тоже. Собственным галстуком. Когда он лежал там на полу без сознания и уже умирал, преступник затянул его галстук и в конце для верности зафиксировал удавку обычным бабьим узлом. Без всякой на то необходимости, если вы спросите меня. Но, конечно, лишнего не бывает, если человек хочет быть уверенным в результате. – Ниеми пожал плечами.