Вечная жизнь, стр. 56

— Настасья, — сочувственно сказал Солис. — Боюсь, никто из нас не смог пройти через все эти долгие годы без ран. У каждого из нас есть своя ужасная история или даже две, три, двадцать. Каждый из нас, живущих здесь, когда-то падал на дно отчаяния, перенес непереносимое, видел то, что человеку нельзя видеть. И мы обречены хранить эти воспоминания столетиями. Ты не одна, и ты не самая темная аэфрелиффен на свете.

Его слова струйками втекали мне в уши, проникали в мозг.

— Подумай, насколько хуже тем людям, кто творил эти зверства, — сказала Ривер, и голос ее прозвучал глухо, словно она глубоко ушла в свои мысли. — Это также страшно, как быть жертвой — поверь мне, я знаю, о чем говорю. Неотвратимая правда в том, что эта участь преступника намного ужаснее. Ему приходится вечно жить со своими злодеяниями... — голос ее стал отдаляться, потому что у меня снова закружилась голова.

Мы пошли обратно в дом, а солнце медленно гасло за нашими спинами. Внутри пахло готовкой, натертыми воском полами и вечнозелеными ветками, срезанными для украшения дома к Рождеству. Мне хотелось лечь прямо на пол и не вставать.

Ривер и Солис проводили меня до комнаты и ждали, пока я открою дверь и войду.

— Ты должна немного поесть, — сказала Ривер своим чудесным мелодичным голосом. — Или давай я принесу тебе поднос прямо сюда?

Я непонимающе уставилась на нее, словно она сморозила какую-то глупость.

— Я принесу поднос! — решила она, и они вышли, молча закрыв за собой дверь.

«Никто ничего не знает», — снова сказала я себе. Я никогда никому не рассказывала, поэтому никто не может знать. На земле не осталось никого из тех, кто видел, как моя мать и брат убили человека, а голова моего отца выкатилась из очага на пол. Никто, кроме меня, не знал, что я была единственной оставшейся в живых представительницей отцовского дома, и что его магия до сих пор заключена во мне. И пока никто об этом не знает, никто не разыщет меня, чтобы попытаться силой отнять мое могущество.

Это была моя тайна.

Глава 25

Мне как-то удалось продолжать жить в привычном ритме. Ежедневные обязанности давали мне цель и организовывали день, я знала, где должна быть и что делать в каждый конкретный момент времени. Работа избавляла от раздумий, я могла совершенно машинально подметать листья с крыльца, чистить плиты, собирать хворост, сеять зимнюю рожь на приусадебной делянке. Я двигалась на автомате, и все кругом были ко мне особенно добры и внимательны, кроме Нелл и Рейна, которые меня избегали.

— Мою маму продавали три раза, прежде чем отец ее купил, — сказала мне как-то Бринн, когда мы с ней выбивали ковры во дворе.

Чтобы спастись от мелкой пыли, тонким порошком вившейся в воздухе, мы обмотались шарфами до самых глаз. Голос Бринн звучал приглушенно, но я отлично ее слышала. — Они разлучили ее с другими детьми, не бессмертными. Некоторых из них она так и не смогла разыскать, а одну девочку нашла, когда та была уже совсем старенькая и лежала при смерти.

Я приняла эту историю к сведению.

— Но сейчас она... довольна, — продолжала Бринн, глядя куда-то вдаль. — И до сих пор любит моего отца, представляешь? Любит то, чем занимается. Любит всех нас. Знаешь, она по-настоящему счастлива быть бессмертной.

У всех были свои истории, ужасные и прекрасные одновременно. Любую из этих историй можно было вытащить из памяти, рассмотреть со всех сторон, рассказать, спрятать обратно. Все эти истории относились к прошлому, они были закончены и не продолжались в настоящем.

Я продолжала размышлять над этими невеселыми мыслями, а тем временем в моей каждодневной рутине появились первые трещины. Для начала я забыла переложить выстиранные одеяла в сушку, поэтому они заплесневели. Пришлось перестирывать всю эту дрянь еще три раза, потому что дорогущий, экологически-какой-то-там порошок, приобретенный Ривер, вообще отказывался отстирывать.

Я хочу сказать, что изобретение отбеливателей было гигантским шагом вперед в истории человечества, вы согласны? Потому что нормальный порошок с отбеливателем подействовал бы моментально. Вы не представляете, каким облегчением было ругаться и возмущаться по поводу стирки, вместо того чтобы продолжать страдать по другим причинам!

На следующий день я работала в одной из кладовых, по колено в банках, баночках и контейнерах. Я чистила, мыла, вытряхивала и убирала, пытаясь сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас, поскольку, как мы с вами уже убедились, погружаться в прошлое было хуже кошмара. Через щель в двери кладовой мне были видны Нелл и Рейн, мывшие простую железную люстру над обеденным столом. Вот Нелл что-то сказала, а Рейн усмехнулся в ответ; очевидно, их недавняя размолвка была прощена и забыта. И от этого у меня почему-то разболелось сердце.

Три ужина подряд мы ели турнепс.

Дьявольская несушка снова клюнула меня в руку, до крови. Я едва удержалась, чтобы не придушить ее.

Солис ненавязчиво предложил мне провести еще одно гадание на воде. Похоже, он был представителем школы: «Сбросила лошадь? Снова вернись в седло». Поскольку я относилась к школе: «Спасибо, ни за что», то я так и сказала: «Спасибо, ни за что». А он тогда нагрузил меня дополнительной работой по дому.

После инцидента с затоптанным полом Нелл меня избегала, однако делала это очень ловко — я уверена, никто из обитателей дома этого даже не заметил. Но продолжала пакостить мне, как могла — то карманы моей куртки оказывались полны грязи, то ботинки вымочены насквозь, то еда густо посыпана солью. Мне ни разу не удавалось поймать ее за руку, а многие из этих фокусов были исполнены настолько виртуозно, что заставляли предполагать вмешательство магии. Однако я точно знала, что это дело рук Нелл — ее злорадная торжествующая ухмылочка говорила сама за себя. Мне хотелось придушить и ее тоже. Ее и курицу. Обеих. Или даже забить Нелл курицей до смерти.

Благодаря чудесному чаю Ривер я спала крепко и без сновидений.

Однажды ночью я вдруг почувствовала холод, а потом кто-то схватил меня за плечо и с силой встряхнул. Мгновенно проснувшись, я резко села нa постели и разинула рот, приготовившись заорать, но тут голос Рейна сказал:

— Замолчи! Ты весь дом перебудишь!

Я вцепилась двумя руками ему в руку и попыталась укусить.

— Прекрати! — рявкнул он. Голос его звучал раздраженно, однако я не услышала в нем никакого следа, скажем так, боевой кровожадности. Покосившись на дверь, я поняла, что совершенно забыла наложить запирающее заклинание. Между прочим, уже во второй или третий раз. Как известно, идиотизм не лечится.

Отбросив руку Рейна, я отпрянула к изголовью кровати, разом вспомнив темные заклятия в своей комнате, набег зимних мародеров и постоянное ощущение, что кто-то следит за мной ненавидящим взором. Правда, я тут же поняла, что если бы Рейн собирался причинить мне какое-то зло, он вряд ли стал бы меня будить.

— Чего тебе надо? — спросила я, стараясь, чтобы голос прозвучал зло и твердо.

— По расписанию ты должна была задать сена лошадям, — тихо прошипел он.

Я вытаращила глаза.

— И что?

— А то, что ты этого не сделала, — ответил Рейн. Дверь в мою комнату оставалась открытой — интересно, успею ли я выскочить из постели, промчаться мимо Рейна и выбежать в коридор? Кажется, нет. Черт побери, что ему надо?

— Кажется, я забыла, — признала я. — Солис нагрузил меня дополнительными дежурствами. Ладно, утром задам.

— Ты должна была сделать это после ужина, — настойчиво напомнил он.

— Хорошо, мистер Контролер Распорядка! — Теперь я по-настоящему разозлилась, и даже думать забыла о страхе. — Сделаю завтра. А теперь убирайся.

— Нет, ты сделаешь это сейчас! — рявкнул он. — На рассвете я должен кормить и чистить стойла, поэтому сено должно уже стоять там, внизу. Я не собираюсь лезть наверх и делать за тебя твою работу. Так что иди и сделай.

Он что, спятил? После всего, что я пережила в последнее время, этот тип разбудил меня среди ночи и требует, чтобы я сделала какую-то работу? И за этим он пришел в мою комнату? Я процедила себе под нос нечто, начинавшееся на: «Ну ни...» и заканчивавшееся на «себе».