Парящий дракон. Том 1, стр. 22

6

"Телпро" предоставила Лео Фрайдгуду недельный отпуск, и он попросил еще неделю, обещая вернуться в контору в понедельник, второго июня. Целых семь дней он постоянно видел полицейских либо у себя в доме, либо в крошечной комнатушке, где размещался полицейский участок Хэмпстеда. Во время этих допросов он вынужден был признать, что у его жены были интимные отношения с несколькими мужчинами и что он не осуждал ее, если и не поощрял впрямую, за эти связи. Признаваясь в этом, он чувствовал себя так, словно его раздевали. Это унижение было сильнее всех испытанных ранее. Полицейские, поначалу ему сочувствующие, постепенно начали относиться к нему холодно, даже презрительно. Крупный пожилой полицейский по прозвищу Турок презрительно усмехался каждый раз, когда Лео появлялся в полицейском участке. Это был отвратительный старый грубиян, жестокий даже по полицейским меркам, но он явно выражал общее отношение всех полицейских и следователей участка. Просто он проявлял свои чувства, а они – нет. Лео полагал, что они ему завидовали. Он выплачивал больше налогов и страховок, чем они зарабатывали за год. Он обладал большой властью, лучшим местом под солнцем. Его наручные часы были куплены за сумму, составляющую треть их заработка, а машина – три четверти. Но на самом деле эти вещи, которые так много значили для Лео, ничего не значили для допрашивающих его полицейских.

Даже когда они перестали считать его потенциальным убийцей, он чувствовал их презрение: "Сколько раз в месяц ваша жена отправлялась к Франко? Сколько раз за прошлый месяц? Вы никогда не спрашивали ее, как звали мужчин, с которыми она возвращалась? Может, вы делали какие-то фотографии?"

А лицо этого жирного полицейского, презрительно кривящего губы! Он был уверен, что они смеются над ним в своей маленькой комнатушке. Именно это ощущение, так же как и неподдельное горе, держало его дома, лишая способности работать.

Впервые в жизни Лео стал напиваться вечерами. Он подогревал полуфабрикаты или поджаривал тосты и спускался в погреб за вином, которое могло бы помочь справиться с этими ужасными обедами. Перед обедом обычно следовали несколько порций виски. С жутко пересоленным гуляшом из консервной банки он выпил бутылку "Марго" 1972 года, сидя перед телевизором, из которого неслась обычная чушь.

Выкидывая недоеденный обед в мусорку, он перебивал его вкус виски или коньяком. Один раз он обнаружил шоколадный израильский ликер и за два вечера прикончил бутылку.

Он не мог плакать – зрелище искалеченного тела Стоуни на их супружеской постели вытравило из него все слезы.

Иногда он включал проигрыватель и пускался в одинокий пьяный танец по гостиной – глаза закрыты, стакан в руке, – и притворялся, что он незнакомец, который танцует с его женой.

"А твой муж не возражает, что ты все это проделываешь?"

"Возражает? Да он живет этим!"

Он спал в комнате для гостей. Если он умудрялся добраться до постели прежде, чем сваливался в бесчувствии, он прихватывал с собой стакан. Раза два он просыпался утром и обнаруживал у себя на груди полунаполненный стакан, который распространял запах, схожий с запахом смерти.

На бледно-коричневой кушетке расплылось пятно в форме сердца, которое воняло одновременно дезинфекцией и кладбищем. Телевизор у постели показывал какие-то безумные американские супружеские пары, которые с открытыми ртами таращились на какого-то лощеного джентльмена в жокейском костюме и с крашеными волосами. Какое-то игровое шоу. "О Боже мой!" – сказал Лео. Голова, сердце, желудок – все было расстроено. В три часа он должен был быть в полицейском участке. Может, эта старая черепаха Томми опять будет там, опять будет насмехаться над ним.

Он поспешно поднялся с постели, выключил телевизор и направился в ванную. Когда он облегчался, ощущение было такое, точно он выпускает струю пламени. Он настроил душ на обжигающе горячую воду и влез под него. Вода обожгла голову и лицо. Он нащупал мыло, тер пах, живот, грудь. Вся ночная вонь уходила в душевой сток. Он вновь намылился и теперь почувствовал себя гораздо лучше. Лео позволил воде барабанить по телу, по лицу. На какой-то момент он забыл о Томми Турке, о Стоуни, о генерале Ходжесе, о "Вудвилл Солвент" и о ДРК.

Когда он выключал душ, он заметил сыпь на руках.

Он непонимающе уставился на нее, смутно понимая, что появление этих белых пятнышек на руках что-то означает, хоть и не догадываясь, что именно. Потом он вспомнил, что случилось с телом Тома Гая.

– Эй! – сказал Лео, хватаясь за полотенце. Он быстро вытерся, не отводя взгляда от своих рук. Надел голубые джинсы, рубашку-поло, ботинки. Он лизнул пятнышко, и оно показалось ему покрытым слизью. Он потер руки о джинсы.

Пятнышки порозовели, теперь они напоминали раскрытые рты. Лео в ужасе смотрел, как эти розовые ямки постепенно наполняются белым.

– О Боже мой, – сказал он. Ему стало холодно, желудок сжался. В панике он вспомнил тело в горящем автомобиле – самое жуткое свое недавнее воспоминание – и два тела в стеклянной комнате. – О Боже, Боже, Боже!

Телефон несколько раз зазвонил за его спиной, потом затих.

Лео уставился на тыльную сторону рук, которые безжизненно лежали на коленях. Сколько всего пятнышек там было?

Десять? На левой руке они протянулись не правильным полукольцом от основания большого пальца до мизинца, на правой – сползали на запястье. Он тронул их указательным пальцем – они были чуть скользкими. Лео содрогнулся. Все еще охваченный паникой, он бесцельно зашагал по комнате, вытянув руки перед собой.

На гардеробном столике валялась мелочь, коробки спичек, запонки, пара подтяжек и красный шведский армейский нож, который Стоуни подарила ему год назад. Он взял нож и присел на постель.

Лео выдвинул меньшее из лезвий и поскреб им пятнышко. Белое вещество осталось на лезвии, а пятно немедленно начало заполняться новым. С возросшим отчаянием он сунул кончик лезвия в пятно у мизинца и резко нажал. Последовала мгновенная вспышка боли, и из дырки хлынула кровь.

Когда он потер пятно носовым платком, он увидел, что кровотечение остановилось. В центре красного пятна находилось белое – поменьше.

Лео побежал в ванную, чтобы изучить в зеркале свое лицо.

Под глазами у него были темные мешки, но никаких пятен не было. Он стащил с себя рубаху и джинсы. Одно маленькое пятнышко расположилось под левой ключицей, второе – на предплечье, вверху справа. Ниже пояса ничего не было.

И снова с ужасающей ясностью Лео увидел белую губчатую массу, в которую превратилась голова Тома Гая, увидел, как она стекает в дренажное отверстие.

Но это же случилось мгновенно. Может, эти несколько пятнышек на теле не имеют никакого отношения к судьбе Тома Гая, может, это какое-то заболевание? Он снова поскреб пятнышко ножом. Появилась кровь, но это ни о чем не говорило. Лео обнаженный вернулся в спальню и взял с гардероба коробку спичек.

Усевшись за стол, он зажег спичку и поднес пламя к одному из пятнышек на левой руке. Боль заставила его вскрикнуть.

"Выжги его", – сказал он сам себе. Он зажег еще одну спичку и дотронулся до трех других пятнышек. Весь в поту, он зажег третью спичку и прижег последнее пятно на левой руке. Запахло паленым мясом. Левая рука пылала острой болью. Она выглядела как иллюстрация из медицинского пособия. Гримасничая, он вновь прошел в ванную и сунул руку под холодную воду. Когда боль утихла, Лео обернул поврежденную руку полотенцем и присел на край ванны. Холод эмали проник в его ягодицы. Он закрыл глаза, голова кружилась. После виски она тупо ныла, во рту отдавало привкусом желчи. Пол, казалось, тоже кружился и покачивался.

Наконец он решил развернуть полотенце. Рука была абсолютно ни на что не похожа. Она вся была покрыта черно-кровавыми пузырями, но ни следа белого. Лео поднялся, перевязал руку и пошел за спичками.