Талисман. Легенда о Монтрозе, стр. 99

— Надеюсь, что нет, — грустно промолвила Эннот. — Этот припадок длился очень долго и, вероятно, не скоро повторится. Как ужасно видеть человека от природы великодушного и доброго и пораженного столь жестоким недугом!

Она говорила так тихо, что лорд Ментейт невольно подошел поближе и слегка наклонился к ней, чтобы лучше уловить смысл ее слов. При неожиданном появлении Аллана они так же невольно отшатнулись друг от друга с виноватым видом, словно застигнутые врасплох во время разговора, который они хотели бы сохранить в тайне от него. Это не ускользнуло от внимания Аллана; он резко остановился в дверях, лицо его исказилось, глаза грозно сверкнули; но это длилось лишь одно мгновение. Он провел по лицу своей широкой мускулистой рукой, точно желая стереть все следы гнева, и подошел к Эннот, держа в руке небольшой дубовый ларчик с причудливой инкрустацией.

— Будь свидетелем, лорд Ментейт, — сказал Аллан, — что я дарю Эннот Лайл этот ларец и все, что в нем хранится. Это немногие драгоценности, принадлежавшие моей покойной матери. Пусть вас не удивляет, что большой цены они не имеют, — жена шотландского горца редко владеет дорогими украшениями.

— Но это же фамильные драгоценности, — кротко и смущенно произнесла Эннот, отстраняя ларец. — Я не могу принять их.

— Они принадлежат лично мне, Эннот, — прервал ее Аллан. — Моя мать, умирая, завещала их мне. Это все, что я могу назвать своим, кроме пледа и палаша. Возьми эти безделушки, мне они не нужны, и сохрани их в память обо мне…, если мне не суждено вернуться с этой войны…

С этими словами он открыл ларец и подал его Эннот.

— Если эти вещи имеют хоть какую-нибудь ценность, — продолжал он, — располагай ими, они поддержат тебя, когда этот дом погибнет в огне и тебе негде будет приклонить голову. Но, прошу тебя, сохрани одно кольцо на память об Аллане, который за твою доброту отблагодарил тебя как мог, если и не сделал всего того, что бы желал.

Тщетно старалась Эннот Лайл удержать подступившие к глазам слезы в то время, как она говорила:

— Одно кольцо я приму от тебя, Аллан, как память о твоей доброте к безродной сиротке; но не заставляй меня брать ничего больше, ибо я и не хочу и не могу принять столь драгоценного подарка.

— Тогда выбирай, — сказал Аллан, — быть может, ты и права; остальное будет превращено в нечто более полезное для тебя же самой.

— И не думай об этом! — сказала Эннот, выбрав одно колечко, показавшееся ей самым малоценным из всех украшений. — Сохрани их для своей будущей невесты или для невесты твоего брата… Боже ной! — воскликнула она, глядя на кольцо. — Что это я выбрала?

Аллан бросил на кольцо быстрый взгляд, исполненный тревоги и страха: на эмалевом поле кольца был изображен череп над двумя скрещенными кинжалами. Увидев эту эмблему, Аллан так горестно вздохнул, что Эннот невольно выпустила кольцо из рук, и оно покатилось по полу. Лорд Ментейт поднял его и подал дрожавшей от страха Эннот.

— Бог свидетель, — торжественно произнес Аллан, — что твоя, а не моя рука поднесла ей этот зловещий подарок! Это траурное кольцо, которое моя мать носила в память о своем убитом брате.

— Я не боюсь дурных примет, — сказала Эннот, улыбаясь сквозь слезы, — и ничто, полученное из рук моих покровителей (так Эвнот любила называть Аллана и лорда Ментейта), не может принести несчастья бедной сироте.

Она надела кольцо на палец и, перебирая струны арфы, запела веселую песенку, бывшую в то время в большой моде, — неизвестно какими судьбами эта песенка, отмеченная всеми признаками изысканной и вычурной поэзии эпохи Карла Первого, попала прямо с какого-нибудь придворного маскарада в дикие горы Пертшира:

— Она права, Аллан, — сказал лорд Ментейт, — и конец этой песенки справедливо говорит о том, как тщетны все наши попытки заглянуть в будущее.

— Нет, она не права, — мрачно возразил Аллан, — хотя ты, столь легкомысленно отвергающий мои предостережения, может быть и не увидишь, как сбудется это знамение. Не смейся так презрительно, — продолжал он, — или, впрочем, смейся сколько тебе угодно, скоро твоему веселью будет положен предел!

— Твои пророчества меня не устрашат, Аллан, — сказал лорд Ментейт. — Как бы коротка ни была отпущенная мне жизнь, нет того ясновидца, который мог бы увидеть ее конец.

— Замолчите, ради всего святого! — воскликнула Эннот, прерывая его. — Ведь вы же знаете его нрав и знаете, что он не терпит…

— Не бойся, Эннот, — сказал Аллан, перебивая ее. — Мысли мои ясны и душа спокойна. Что касается тебя, Ментейт, — продолжал он, обращаясь к графу, — то знай: мои взоры искали тебя на полях сражений, усеянных телами горцев из Верхней и Нижней Шотландии так густо, как густо усеяны грачами ветви этих вековых деревьев, — и он указал на рощу, видневшуюся за окном. — Мои взоры искали тебя, но твоего трупа там не было… Мои взоры искали тебя в рядах захваченных в плен и обезоруженных воинов, выстроенных во дворе старинной полуразрушенной крепости; залп за залпом…, вражеские пули сыпались на них…, взвод за взводом они падали, как сухие осенние листья…, ню тебя не было среди них… Я видел, как воздвигают помосты и готовят плахи; видел землю, посыпанную опилками, священника с молитвенником и палача с топором, — но и здесь мои взоры не нашли тебя.

— Так, значит, мне судьбой предназначена виселица! — сказал лорд Ментейт.

— Однако я надеюсь, что меня избавят от петли, хотя бы из уважения к моему старинному роду.

Он произнес эти слова небрежным тоном, но в них сквозили любопытство и тайная надежда получить ответ; ибо желание заглянуть в будущее нередко овладевает даже теми, кто отказывается верить в самую возможность подобных пророчеств.

— Твое знатное имя не понесет бесчестья ни от тебя, ни от своей смерти. Трижды видел я, как горец наносит тебе удар кинжалом в грудь, — такова участь, уготованная тебе судьбой.

— Скажи мне, каков этот горец, — сказал лорд Ментейт, — и я избавлю его от труда выполнять твое пророчество, если только плед его не окажется непроницаемым для пули или для острия меча.

— Оружие едва ли спасет тебя, — отвечал Аллан, — и я не могу удовлетворить твое желание: видение упорно отвращало от меня свое лицо.

— Да будет так, — сказал лорд Ментейт. — И пусть оно останется в тумане, которым окутано твое предсказание. Это не помешает мне весело пообедать среди ваших пледов, кинжалов и юбок.

— Может быть, оно и так, — отвечал Аллан, — и, может быть, ты прав, что наслаждаешься минутами, которые для меня отравлены предчувствием грядущих бед. Но запомни, — продолжал он, — вот это оружие, то есть такое оружие, как это, — Аллан дотронулся до рукоятки своего кинжала, — решит твою участь.

— А пока что, — заметил лорд Ментейт, — ты, Аллан, до того перепугал Эннот Лайл, что вся кровь отхлынула у нее от лица. Оставим же этот разговор, мой друг, и обратимся к тому, что мы оба понимаем одинаково хорошо, — пойдем посмотрим, как идут наши военные приготовления.

Они присоединились к обществу Ангюса Мак-Олея и его английских гостей, и в тотчас же начавшемся обсуждении военных планов Аллан проявил ясность ума, трезвость и точность мышления, казалось бы совершенно несовместимые с теми мистическими настроениями, во власти которых он только что находился.

Глава VII