Глотка, стр. 146
«Мы испытываем чувство глубокого удовлетворения, понимая, что спустя столько лет можем оправдать детектива Уильяма Дэмрока, чья репутация незаслуженно оставалась запятнанной в течение всех этих лет, – сказал в интервью Росс Маккендлесс. – Вещественные доказательства, найденные в доме Бандольера, неопровержимо доказывают его причастность к убийствам „Голубой розы“. Спустя сорок лет мы можем наконец сказать, что воздали справедливость Уильяму Дэмроку, который был преданным сотрудником отдела по расследованию убийств в лучших традициях полиции Миллхейвена».
И все. Ничего о Филдинге Бандольере или Франклине Бачелоре, ничего о Гранте Хоффмане и Эйприл Рэнсом.
– Что ж, дело закончено, – сказал я.
Том бросил на пол свою газету, заложил ногу на ногу и подпер ладонью подбородок. В глазах его светилось любопытство.
– Интересно, если я знал заранее, как все будет, почему сейчас я так погано себя чувствую?
– Они просто защищают себя, – сказал я. Том знал это, но это его не интересовало. – Думаю, ты просто чувствуешь себя не у дел.
– Я говорю сейчас совсем не об этом. Я ни в чем тебя не обвиняю, но мне казалось, что в этом будем участвовать ты и я, а не ты и Джон. И уж на Алана я никак не рассчитывал.
– Конечно, – сказал я. – Но если бы ты не настаивал на том, чтоб о твоем участии в деле никто не знал...
– То меня бы не держали от него подальше, – закончил за меня Том. – Меня оттолкнул Джон. Сначала он попытался купить одну из моих картин, а потом меня самого.
Я согласился, что Джон вел себя не совсем правильно.
– Но если бы ты провел хотя бы полчаса в обществе его родителей, ты сразу понял бы, почему он такой. А за этим всем он очень хороший парень. Он оказался не совсем таким, каким я ожидал его увидеть, но что делать – люди меняются, я к этому готов.
– А я нет, – сказал Том. – Думаю, в этом часть всех моих проблем. Я всегда занимаюсь одновременно двумя-тремя делами, но это было одним из самых интересных за много лет. Мы действительно сделали грандиозную вещь, а сейчас все это кончено.
– Почти, – сказал я. – Ведь у тебя по-прежнему есть еще два-три дела, которыми ты занимаешься.
– Но все они не такие волнующие, как это. Говоря твоим языком, они как короткие рассказы. А это дело было целым романом. Но теперь никто не прочтет его, кроме тебя, меня и Джона.
– Не забывай про Росса Маккендлесса.
– Росс Маккендлесс всегда напоминал мне шефа полиции в тоталитарном государстве, – вспомнив, что может передать мне свежую сплетню, Том просиял. – Ты слышал, что Васс скорее всего подаст в отставку?
Я покачал головой.
– Из-за Фонтейна?
– Возможно, что Фонтейн, – истинная причина, но мэр намекает на то, что Васс заканчивает свою карьеру из-за Уолтера Драгонетта, уличных беспорядков и мальчика, застреленного у ратуши.
– Эта информация уже опубликована?
– Нет, но очень многие – те, кто в курсе дела – говорят об этом, как о деле решенном.
Я подумал, кого это он имеет в виду, но потом вспомнил, что Сара Спенс провела всю жизнь среди людей, которые обычно бывают в курсе всех дел.
– А как насчет Мерлина?
– Мерлин – как жидкий газ. Он принимает форму любой емкости, в которую его заключают. Думаю, он найдет где-нибудь в другой части страны чернокожего шефа, будет петь ему хвалы, пока тот не потеряет голову, а потом объявит о новом назначении.
– Вся жизнь – политика, – сказал я.
– Даже там, где ее не должно быть, – Том угрюмо изучал стопку книг на моей тумбочке. – Я должен был защищать тебя лучше.
– Защищать меня?
Он отвел глаза.
– Да, кстати, я принес реконструированные компьютером варианты последней фотографии. Если, конечно, еще есть смысл смотреть на них. – Он полез в карман пиджака и вынул оттуда три сложенных листочка.
– Так это был ты – ты следовал за мной к дому Джона в ту ночь?
– Ты хочешь взглянуть на них или нет?
Я взял листочки, но сдаваться не собирался.
– Так это был ты.
На щеках Тома появились красные точки.
– Не мог же я отпустить тебя одного, после всего, что рассказал тебе в ту ночь.
– И в Элм-хилл я тоже видел тебя?
– Нет. Это был Фонтейн. Или Билли Риц. Что лишний раз доказывает: я должен был прилипнуть к тебе как репейник. – Он наконец улыбнулся. – Но ты не должен был меня заметить.
– Я скорее не видел, а чувствовал тебя, – сказал я, со стыдом вспоминая свой страх, связанный с преследующим меня всю жизнь Минотавром. Я развернул странички и взглянул по очереди на каждый компьютерный макет.
Это были образы домов, которых никогда не существовало на самом деле, с верхними этажами, выступающими над нижними. Они выглядели как взгляд эксцентричного миллионера на современный музей искусств.
– И это все? – спросил я.
– Остальные были еще хуже, – пожаловался Том. – Ну, знаешь как говорят: «из мусора нельзя получить ничего, кроме мусора». У компьютера было недостаточно информации. Но мы ведь и так знаем, что это.
– На магазине Штенмица висела треугольная вывеска, – сказал я. – Должно быть, это намек на нее – я показал на странный силуэт округлой формы под изображением верхних этажей.
– Думаю, да, – Том с выражением отвращения собрал листочки. – Было бы очень мило, если бы...
– Если бы я узнал какое-нибудь другое здание?
– Я не хочу, чтобы это закончилось так быстро, – признался Том. – Но, боже мой, это закончилось. Хочешь сохранить это – отвезти домой в качестве сувенира?
Я не сказал, что уже везу домой один сувенир – мне хотелось оставить себе компьютерные галлюцинации. Я прилеплю их к холодильнику под фотографией матери Тома Банди.
7
На следующий день Том принес новость, что Арденн Васс будет отправлен в отставку, как только ему найдут достойную замену. Васс ожидал, что Уотерфорд не примет его отставки, но тот немедленно заявил, что отпускает старого друга, хотя я с великой скорбью, а Комитету за справедливость в Миллхейвене будет предоставлено право голоса при выборе кандидатуры нового шефа полиции. Офицера, убившего тринадцатилетнего мальчика, отстранили от службы, но слушание его дела все время оттягивалось. Том сидел у меня примерно час и ушел, пообещав звонить время от времени.
Через полчаса, перед самым концом приемных часов пришел Джон Рэнсом и сообщил мне, что он решил, что хочет делать дальше – купит фермерский домик в Дордоне, где сможет работать над своей книгой, и снимет квартирку в Париже, чтобы проводить там выходные.
– Мне надо иногда бывать в городе, – сказал он. – Для работы нужны покой и тишина, но деревня не для меня. Когда устроюсь, хочу чтобы ты приехал погостить. Приедешь?
– Конечно, – сказал я. – Это будет здорово. А то этот визит был каким-то беспорядочным.
– Беспорядочным? Да это было настоящим кошмаром. Я почти все время был не в себе. – За все время своего визита Джон даже не присел. Сейчас он засунул руки в карманы и повернулся к окну, а потом снова посмотрел на меня. – Я еще увижу тебя завтра, когда ты приедешь забрать вещи. Но все равно хочу сказать, что я очень ценю все, что ты для меня сделал. Ты был просто неподражаем, Тим. Я никогда этого не забуду.
– Это было довольно интересно, – сказал я.
– Я хочу сделать тебе подарок. Я долго думал над этим – все равно ничто не будет достойной наградой за все, что ты сделал, – и решил подарить тебе картину, от которой ты в таком восторге. Вюлларда. Пожалуйста, прими ее, я хочу, чтобы она принадлежала тебе.
Я смотрел на Джона, слишком пораженный, чтобы произнести хоть слово.
– Я все равно не могу на нее больше смотреть, – сказал он. – В ней слишком многое напоминает об Эйприл. И не хочу продавать ее. Поэтому сделай мне такое одолжение, возьми ее, хорошо?
– Если ты действительно этого хочешь, – сказал я.
– Она твоя. Я позабочусь о том, чтобы ее нормально упаковали. Спасибо, – он потоптался еще немного с видом человека, который не знает, что сказать дальше, и вышел из палаты.