Клинок Тишалла, стр. 84

– Ты знаешь, что это такое, Кейн? – спрашивает он.

Я пожимаю плечами. Наручники при этом врезаются в тело. Больше не буду.

Улыбка Райте похожа на лезвие.

– Ты знаешь, что я с ней намерен делать?

– Меня это должно интересовать?

Приходит очередь Райте пожимать плечами. Дышит он неровно и вообще похож на девственника, впервые увидавшего женскую грудь.

Словно матадор свой плащ, он набрасывает сетку мне на голову.

Сеть обрушивается на меня, как ведро ледяной воды, так быстро и сильно, что я не успеваю ощутить, какова она на ощупь – холодная или горячая, и судорожно хватаю ртом воздух. Я замираю, бормоча что-то нечленораздельно, и комната вспыхивает белым, словно кто-то сунул мне в череп магниевую вспышку, а потом эта сволочь такими же вспышками поджигает напалм, которым обмазаны мои ноги и спина, и я весь горю, кожа трескается, причиняя невыносимую боль, чувствую сытный запах жареного мяса и ледяное прикосновение спирта к обугленной коже…

Передо мной стоит незнакомец в алой сутане монастырского посла; лицо его похоже на замшевую маску, местами приклеенную к костям, а в иссиня-белых глазах полыхают отсветы того же пламени, что оставило на мне эти ожоги.

– Кто… – с трудом выдавливаю я. – Кто ты такой?

– Ты меня не узнаешь, Кейн? – цедит он сквозь зубы и хищно скалится.

Наклоняется ко мне, будто собирается впиться клыками в лицо. Тянет скрюченные когтистые пальцы к ребрам, задевает серебряную сетку, рубаха трет обгорелую коже, и я дергаюсь от новой боли.

Низкий злобный голос незнакомца обжигает не меньше взгляда.

– Я твой лучший друг .

3

– Помню… я помню… – Голос мой рвется, словно тряпица. – Помню, как проснулся… в поезде, и ты… ты…

– Очарование, наложенное на твою Оболочку. Для этого ты не обязан быть в сознании, – скрипит он с той же едкой ухмылочкой. – Твой рассудок, как и Оболочка, – всего лишь сплетение токов Силы. В тот же миг, как я сдерну с тебя сетку, шаблон Очарования наберет Силу из окружающей среды, и ты будешь любить меня как сына и доверять мне как отцу.

– Зачем… ты так… со мной?..

– Полагаю, на этот вопрос могу ответить я, – замечает Гаррет. Он пристраивает задницу на краю стола и дарит мне один их тех сочувственных взоров, которые администраторы разучивают перед зеркалом и приберегают для тех, кого собираются втоптать в дерьмо. – Но прежде чем дать ответ, я хотел бы добавить кое-что от себя. Ты мне никогда не нравился, Майклсон. Ты позор всей касты – ты всегда пользовался нашей компанией для достижения собственных целей, вместо того чтобы служить ей. Ты эгоистичен, самовлюблен и груб. Ты ставишь собственное суждение выше суждений начальства. Я знаю, что и ты меня недолюбливаешь и никогда не любил. Однако при всем этом я должен заверить тебя, что доставшаяся мне задача не принесет мне радости. Ничего личного , Майклсон.

Проступивший от боли на лбу пот катится в глаза, обжигая, и лишняя капля муки чуть не сводит меня с ума. Я едва сдерживаюсь, чтобы не завыть, как раненый пес. И, стиснув зубы, складываю губы в улыбку.

– Просто… выполняешь приказ, да?

– Я пытаюсь достойно исполнить возложенные на меня обязанности, – чопорно соглашается Гаррет. – Ничего личного, да?

– В жопу «ничего личного»!.. Личное – это все. – Я указываю подбородком на Райте. Тот наблюдает за моими мучениями, и лицо его кривится от жуткого голода. Не знаю, отчего это с ним, но я буквально вижу, как ненависть пышет из него, как жар от расплавленного асфальта. – Спроси его. Он знает. Вижу.

Взгляд Райте не отрывается от моего лица. Он упивается зрелищем, как пустыня пьет бурю.

– Продолжай, – бросает он.

– Ну ладно. Тогда так… – Откашлявшись, Гаррет вновь заглядывает в верхнюю карточку. – Первое, что ты должен понять, Майклсон: мы собираемся убить твою жену.

Я знал, что этим кончится, и все равно меня словно по яйцам пнули. Продолжаю улыбаться: подавитесь! Я и так свои яйца еле чувствую.

– Попытайтесь.

– М-м, не только. Сделаем. А ты нам поможешь.

– А потом ты проснешься?

– Тебя отнесут к источнику на горе Резец и омоют его водой. Это привлечет внимание Пэллес Рил. Она прибудет туда – и умрет.

– Ее не так просто убить.

– Полагаю, ты удивишься.

Он глядит на меня, будто ждет ответа, но я только смотрю, как бьется жила у него на шее, и скалю зубы.

– Также тебе интересно будет узнать, – продолжает он, кашлянув в кулак, – что своей гибелью она примет на себя всю ответственность за эпидемию ВРИЧ. Сюжет уже расписан: эпидемия была террористическим актом со стороны Пэллес Рил, направленным на то, чтобы восстановить общественное мнение против компании «Поднебесье».

– Херня. Никто не купится.

– Купятся как миленькие. У нас найдутся документы, подтверждающие, что в прошлом у нее была связь – полагаю, ее придется назвать романтической – с неким администратором по имени Керри Вурхис…

– Главой отдела опасных биоматериалов? Но Вурхис же баба…

– И лесбиянка, – уточнил Гаррет с профессорским блеском в глазах. – Да. Это будет особенно пикантный поворот. Миз Вурхис… как это называется – совесть замучает? И в своей предсмертной записке она признается во всем, включая соучастие Пэллес Рил. Миз Вурхис при пособничестве удачно подвернувшейся группы экотеррористов, которую мы создадим ради такого случая, устроила также и ловушку, едва не погубившую тебя вместе с Тан’элКотом. Однако тебе удалось спастись исключительно зрелищным образом – я уже видел запись, и Приключение получится просто восхитительное.

– Это же бессмыслица, – говорю я. – С какой стати…

– Смысла и не надо искать, – бесстрастно замечает Гаррет. – Собственно говоря, бессмыслица даже лучше, особенно в определенной мере театральная – ты, Хэри, должен понимать это лучше любого другого. Таким образом, десятки соперничающих теорий станут сотрясать сеть на протяжении недель, месяцев, быть может, лет. И некоторые из этих предположений будут логичнее, вероятнее, осмысленней , истины. В этом и заключается общественная полезность «теорий заговора». Если кто-то по случайности и натолкнется на истину, та утонет в потоках мнимых заговоров, один невероятней другого. Идеальная маскировка.

– Поклонники Пэллес никогда не примут…

Гаррет отмахнулся.

– Пэллес Рил обезумела, ты не забыл? Тяжесть невероятной власти свела ее с ума. Это культурная традиция: великие властители становятся как боги, великие властительницы сходят с ума и становятся погубительницами – которых, в свою очередь, должны сразить их возлюбленные. Общественность уже готова в это поверить: в конце концов, это была постоянная тема определенного рода развлечений на протяжении трех сотен лет.

– Никто в это не поверит, – твержу я, но уже не так убежденно.

Поджав губы, он разводит руками и печально вздыхает: мудрец, видевший все и слегка озадаченный банальностью увиденного.

– Большинство людей, – замечает он, будто извиняясь, – готовы поверить в любую глупость, нелепость или ересь, лишь бы она не противоречила тому, что они зазубрили в детстве.

И это до такой степени правда, что во рту у меня прорастает полынь.

– В конечном итоге они поверят, – неторопливо, с жеманным, утонченным садизмом произносит Гаррет, словно может причинить мне больше страданий, если будет выдавать их по капле, – потому что поверишь ты.

Несколько секунд я стараюсь проглотить комок холодной овсянки, который был моим сердцем. И пока я этим занимаюсь, Гаррет продолжает.

– Подозреваю, – замечает он с гнусной улыбочкой сплетника, готового поделиться особенно постыдным слушком, – ты еще не понял, что ты в эфире.

В голове у меня снова вспыхивает магний, и комнату заливает белый свет. Я знал – я точно знал откуда-то, потому что читал актерский монолог, даже не задумываясь об этом.

Черт, я и не перестаю…

– За аудиторию свою не волнуйся, Хэри. Нет у тебя аудитории. Позволю заметить, Студия уже выяснила, что бывает, когда пускаешь тебя в прямой эфир.