Клинок Тишалла, стр. 188
Моей инвалидной коляске.
Как настоящая…
Если я протяну руку – смогу ли ощутить пальцами ее волосы? Смогу ли нагнуться для поцелуя и вдохнуть запах ее кожи? Если я пролью слезы над бесплотным фантазмом – ощутит ли она их?
Вера…
Господи… как я смогу…
Смерть Шенны была просто разминкой.
– Невеликий отдарок, полагаю, – замечает Ма’элКот. – Но для тебя он, полагаю, ценен так же, как для меня ценно твое поражение. Я дарю тебе: семью…
Рука его замирает на полувзмахе, словно готовая опуститься на спутанные кудряшки Веры, и я не понимаю, как не лопается мучительный нарыв в моем мозгу, когда он кивает, указывая на Ровера:
– …И заслуженное место.
4
Щурясь на ярком солнце, Райте выковылял из тени рухнувшей стены. Тишина была безмерна, как небо: во всем вымершем городе слышна была лишь его медленная, неровная поступь. За ним стелился след крови, смешанной с нафтой. Артане – социальные полицейские – оборачивались к нему один за одним, покуда монах мучительно и неспешно ступал по улице Мошенников, направляясь к перекрестку с Божьей дорогой.
В стороне он видел спину того, кому поклонялся когда-то. Еще дальше, в другом конце улицы, восседал на скомканной груде железа его личный демон. Воздух был столь прозрачен, что Райте видел лицо Кейна совершенно отчетливо. Монах чуть приметно кивнул.
Кейн кивнул в ответ.
Райте повернулся к машине, застывшей безжизненно между столь же мертвыми броневиками. Артанские шлемы оборачивались к нему. Имперские солдаты взирали молча, не выпуская оружия из рук.
Райте улыбнулся про себя. Ему вдруг стало интересно, так ли чувствовал себя Кейн, ступая по песку арены на стадионе Победы – неизмеримо сильным и счастливым.
Настолько свободным.
В аптеке на Кривой улице, пока Кейн осторожными взмахами Косалла срезал с себя кандалы, Райте отошел, чтобы посмотреть в лицо мертвой старухе. Он вспомнил: в эту лавку он заходил много раз, поначалу мальчишкой, потом прислужником в Зале суда, потом – новициатом при посольстве. Этих стариков он знал, сколько мог себя помнить; на ум пришло, что у них ведь был сын, но и только – для Райте они всегда были старым аптекарем и его женой. Он даже имен их не помнил.
Голову повело. Задыхаясь, монах привалился к стене. Кейн поднял на него глаза:
– Лучше присядь обратно.
– Нет. – Райте помотал головой, отгоняя тошноту. – Нет. Только… дух переведу…
– Не поостережешься, из тебя дух вовсе выйдет.
– Нет. Здесь наши пути расходятся, Кейн. Вряд ли мы встретимся еще.
– Райте…
– Я бы хотел… – Он запнулся, покачал головой и начал заново: – Если бы я мог, не осквернив памяти моих родителей и памяти почтенного Крила, я бы… я бы хотел попросить прощения. Поблагодарить тебя. Но не могу.
– Малыш…
– Я не могу исправить сделанного.
– Никто не может.
На это Райте лишь кивнул и отвернулся, чтобы двинуться прочь.
Кейн поймал его за руку:
– Я с тобой, малыш, еще не прощаюсь.
Когда монах попытался выдернуть руку, Кейн набросил ему на запястье петлей цепь от кандалов.
– От-пу…
Райте замахнулся левой, грозя Кейну жгучим черным маслом.
Тот только фыркнул.
– Ну давай. Только что ты спас мне жизнь, а теперь готов прихлопнуть? Вперед.
– Что тебе нужно?
– Через пару минут мы оба, скорей всего, сдохнем, – ответил Кейн. – Но если нет – ты мне понадобишься.
– Для чего? – спросил Райте и сам изумился тому, как прозвучал его голос: не с презрением, как он пытался, но скорей с малой толикой надежды.
– Есть одна девочка… маленькая, золотоволосая, улыбчивая девочка шести лет. Она любит красивые платья и детские стишки и ходит в школу, как большая…
– Ты говоришь о Вере.
– Да. Ма’элКот приведет ее сюда. Я хочу, чтобы ты спрятал ее. Найди кого-нибудь, кто за ней присмотрит. – Он пожал плечами и отвернулся, горько скривившись. – Спаси ее.
– Я? Спасти твою дочь? – Райте был уверен, что ослышался. – А где будешь ты ?
Кейн поднял Косалл, скользнув взглядом по сверкающему лезвию.
– Нигде. Я буду мертв.
Он отпустил цепь, и та соскользнула с запястья монаха.
– Вот почему ты мне нужен.
– Я не обязан более исполнять твои приказы…
– Ага. Поэтому я не приказываю. Я прошу.
Райте только головой недоуменно покачал.
– И почему я должен заниматься этим ради тебя?
– Не ради меня. Ради нее. Ты знаешь, что они творили с ней. И знаешь, что будут творить. Ты сделаешь это, потому что иначе тебе придется жить, зная, что из-за тебя невинное дитя будет подвергаться насилию до самой смерти.
Горячий воздух царапал горло. Райте снова привалился к стене, оставляя на побелке пятна черной нафты.
– Но почему я? – взмолился он. – Я не меньше всех остальных виноват в ее мучениях. Я убил ее мать. Как можешь ты доверить мне жизнь своей дочери?!
Кейн взирал на него спокойно, пристально, бесстрашно.
– А кому еще?
«Действительно, кому?» – мелькнуло в голове у Райте, когда он доковылял до распахнутых дверей повозки. Девочка сидела в инвалидной коляске в тени откидной двери. Рядом двое рослых артан в отполированных до блеска шлемах удерживали коротко стриженную седую старуху – рыдая и крича, она билась в равнодушных руках, то умоляя, то разражаясь проклятиями на неведомом монаху языке.
А в глубине кареты, сливаясь с тенями, горбилась знакомая Райте тварь: изможденная, иссохшая аллегория глада. Сердце монаха чуяло тварь. Взгляды их встретились, и они узнали друг друга.
В глазах чудовища стоял голод. В глазах Райте – лед.
Один из артан в зеркальных масках жестами показал Райте, как снять колеса со стопора. Взявшись за рукоятки над спинкой кресла, он вытолкнул дочь Кейна на свет.
5
Я смотрю, как они уходят: Райте волочит коляску по улице Мошенников, медлит мгновение, прежде чем скрыться за углом храма Шентралле-Вестника, в последний раз смотрит мне в глаза и кивает на прощание.
Скрывается из глаз вместе с моей дочерью.
Жаль, что с Верой я не смог попрощаться.
– Итак, ты получил свою дочь и жизни своих сторонников. Но не в них величайший мой дар тебе, – экспансивно грохочет Ма’элКот, простирая ко мне руку. – Величайший мой дар в том, что я выкупаю твою капитуляцию. Я дозволяю тебе явиться ко мне с достоинством. Скорей сделка, нежели капитуляция: отданное в обмен на взятое. Сим я свидетельствую в веках о своей любви к тебе, Кейн: да будет сие записано во…
Я посылаю тонкую струйку черной Силы в спинальный шунт и встаю.
Ма’элКот замолкает, прищурившись.
– Ты научился новым фокусам, – одобрительно урчит он. – Что ж, встретимся, как мужчины, лицом к лицу, дабы сдать меч. Должен похвалить твое актерское чутье: скорей Грант и Ли при Аппоматтоксе, чем Брут у подножия Ант…
Я наставляю на него острие Косалла.
– Ты слишком много болтаешь.
Ма’элКот запинается, сморщившись, будто прикусил лимон; он ненавидит, когда ему не дают блеснуть эрудицией.
Я скалю зубы.
– Мы с тобой оба знаем, что сейчас должно случиться. И капитуляция тут вовсе ни при чем.
Улыбка его устаканивается, из театральной гримасы преобразуясь в довольную усмешку. Ноги попирают землю, врастая в нее корнями. Плечи опадают на два пальца, вздуваясь валунами под модным костюмом.
Фантазм прикованной к Роверу Веры рассеивается, оставляя по себе облачко пыли в солнечных лучах.
– Да, – рокочет он.
– Тогда заткни пасть. К делу.
Он разводит руками.
– Вперед.
– Ага.