Клинок Тишалла, стр. 121

– А у кейнистов вообще существуют догмы? – переспросил человекоэльф. – Какие догмы в кейнизме?

– «Догмы» в смысле «общепринятые идеи», на которых строятся наши рассуждения. Но ты отклоняешься от темы, Делианн. Мы говорили о том, чего ты хочешь.

– Помню. – Делианн вздохнул. – В том и сложность.

– Ты же должен хотеть хоть чего-нибудь…

– Я много чего хочу. – Он повел плечом и вновь обмяк. – Чтобы жив был мой брат. Чтобы жив был отец. Хочу…

Т’Пассе остановила его взмахом руки.

– Звон назад в колокольчик не загонишь, Делианн.

– Да, – согласился тот. – Это я уже слышал.

– Вопрос не в том, на что ты надеешься или что из случившегося хотел бы исправить. Скажи мне, что ты хочешь сделать .

Делианн уткнулся носом в колени.

– Чего я хочу – неважно, – глухо пробормотал он. – Ты зря тратишь на меня время, т’Пассе. Спроси умирающего, чего он хочет, и он ответит: жить. А ты ему: «Ой, извини, а чего-нибудь еще?» – Он дернул головой, будто пытался вытереть слезы клочьями, оставшимися от штанов. – Я просто сижу и жду смерти.

– Мы от самого рождения можем сидеть и ждать смерти. Те из нас, кому это не по нраву, задают себе – и дают ответы на два вопроса, которыми определяется суть любого разумного существа: «Чего я хочу?» и «На что пойду, чтобы заполучить это?» В конечном итоге это один и тот же вопрос: «Какова моя воля?» Кейн учит нас, что ответ всегда лежит в нашем прошлом опыте; наши судьбы формулируют вопрос, а правильно сформулированный вопрос уже содержит ответ.

– Оставь меня в покое, т’Пассе, – прошептал Делианн, впиваясь губами в колени, будто хотел глодать собственную плоть. – Я не могу… не могу сейчас об этом. Пожалуйста.

Она покачалась на пятках, скептически поджав губы, потом кивнула.

– Возможно, мы еще побеседуем об этом, когда тебе станет получше.

– Ага, – согласился Делианн. – Как-нибудь позже.

По голосу его она поняла – эльф не верит, что она проживет так долго.

4

Делианн поднял голову, глядя, как т’Пассе осторожно переступает с одного свободного пятачка на следующий. Широкая спина гордо выпрямлена, плечи словно из камня высечены. Большинство узников в Яме коротали время сидя или лежа; за ней он мог следить взглядом, покуда т’Пассе не устроилась на корточках среди товарищей-кейнистов, прямо под одной из ламп.

При первой их встрече, вскоре после того как его столкнули по сходням тупым концом окованной железом дубинки стражника, Делианн заглянул ей в душу, и этого единственного взгляда ему хватило, чтобы узнать об этой женщине больше, чем хотелось бы.

Он узнал, каково это – быть некрасивой девчонкой, подростком, в чьем квадратном, сугубо функциональном, изящном как кувалда теле каприз природы поместил острый ум и тонкую натуру. Узнал, каково это – острым языком отгонять мужчин прежде, чем заглянуть в их глаза в поисках искорки интереса, чтобы не осознавать, что искры там нет и не будет.

Он узнал, каково ей было обратиться к Монастырям, которые девушка считала иным миром, благодатным царством, где ум ценится выше красоты, а ученость превыше лести – и медленно стареть на незначительном дипломатическом посту и видеть, как убогие, скудные умом людишки, умелые лишь в подличании, но одаренные смазливыми физиономиями, получают почести и награды, по справедливости принадлежащие ей.

Он почувствовал, что такое – посвятить всю свою жизнь целям Будущего Человечества и слишком поздно понять, насколько их презираешь.

Кейнизм стал ответом на те потребности души, которых т’Пассе никогда не осознавала. Элитистская философия радикального индивидуализма представляла собой искушение, перед которым не могла устоять талантливая женщина, жестоко разочарованная всеми формами общества, с которыми сталкивалась. Возможно, кейнизм и был всего лишь философией, как она постоянно напоминала обитателям Ямы, но для нее он стал и верой.

Она нуждалась в его истинах.

Когда, вскоре после того как т’Пассе принялась объяснять ему философию кейнизма, Делианн задал ей самый очевидный вопрос: «Что, если все начнут вести себя так? Что, если каждый станет придумывать правила игры по ее ходу?» – она только головой покачала.

– А что, если всякий начнет пердеть перунами? – парировала она. – Это вопрос с подвохом. Очень немногие на самом деле способны вести себя подобным образом. Все равно что спрашивать: а если у каждого будет идеальный слух? Или эйдетическая память? Способность к личной свободе – редкий дар. Дары даются, чтобы ими пользоваться. Мы не просим овец стать волками; мы, волки, не требуем от себя становиться овцами. Овцы могут устанавливать законы в своем стаде – но нелепо и наивно ждать повиновения от волков.

И во имя этого евангелия свободы она села в тюрьму, во имя честности она пойдет на смерть. Должно быть, решил Делианн, для нее это единственный способ почувствовать себя особенной.

Он опустил кончики пальцев в грязную воду, струящуюся по дну канавки. Он не в силах был спорить с т’Пассе о кейнизме. Когда-то он знал, чего хочет, и сделал все, что мог придумать, чтобы добиться этого. Результатом стало – станет – чудовищное массовое убийство, какого еще не видел этот мир.

Куда бы Делианн ни бросил взгляд, он видел вокруг лишь трупы.

«Вот к чему сводится твоя система, т’Пассе. Все мы в этом зале покойники. Свободные или рабы, герои или жертвы – мертвым все равно».

Он поднес к губам мокрые пальцы. От воды несло мочой и испражнениями. Жажда мучила его отчаянно, жутко, но он не мог собраться с силами, чтобы встать и протолкнуться сквозь толпы зэков к более чистой воде выше по течению. Когда он туда доберется, кодла «змей» – банда из Лабиринта, захватившая первосортный участок недвижимости, – заставит его на коленях выпрашивать глоток чистой воды. А то и хуже: умолять – еще не самое неприятное, большинство заключенных уже привыкло, так что и «змеям» уже наскучили мелкие, повседневные унижения.

На помощь сверху надеяться не стоило: стражники Донжона обитателей Ямы не трогали вовсе, если только те не начинали бунтовать. Даже убийство не привлекало внимания – раз в день мостки опускались, и под прикрытием самострелов сверху на дно спускались команды носильщиков, чтобы выволочь трупы. Не то чтобы многие умирали насильственной смертью – главными убийцами в Яме были скверное питание и болезни, но стражников причины гибели зэков не волновали вовсе. Удавленник или жертва голода – все одно покойник.

За последние сутки или около того цена глотка воды поднялась от страстной мольбы до поцелуя в голую задницу. С час назад впавшая в отчаяние женщина ублажила одного из «змей» в обмен на воду. Делианн отвернулся – его чуть не стошнило – и с тех пор не мог набраться смелости глянуть вновь. Страшно было узнать, насколько выросла цена с тех пор.

Он снова опустил пальцы в воду, будто пытался впитать влагу сквозь кожу, чтобы утолить мучительную жажду. Ему казалось, что «змеи» – это идеальный пример кейнизма в действии: у них была возможность устанавливать свои правила, и вот что они сделали с ней.

«С другой стороны, – нашептывал ему на ухо голос невидимой т’Пассе, – кейнизм утверждает также, что ты можешь остановить их, если захочешь. Сила не дает права; право – это не вопрос; вопрос в том, чего ты хочешь ».

А чего он хотел? Все так спрашивают, словно это может иметь значение.