Девушка в зеркале (сборник), стр. 26

— Я намерена задать вам вопрос, — холодно сказала она, — и у вас есть три возможности ответить «да»…

Сплетня, как и все тайное на свете, пошла гулять по окрестностям, легкая, словно перышко на ветру. От дома к дому, над одуванчиками, чертополохом и фуксиями, от скрипучих ворот, вдоль линии прибоя она добралась до деревни — сплетня про Эллу и ее нового сожителя. Поначалу думали, что слепая старуха пустила молодого квартиранта, который помогает ей по дому, поскольку внучка покинула родное гнездо и, как ни странно, ни разу там не объявилась. Деревенские были заинтригованы таинственной семейной распрей и втихомолку строили всевозможные догадки — без малейших к тому оснований, — нисколько не приближаясь к истинной сути. Откуда им было знать, что связывает двадцатипятилетнего поляка с семидесятилетней женщиной. Но он, похоже, сумел вернуть ее к жизни, а она, судя по всему, тоже придала его жизни новый смысл. Потому что они жили счастливо до самой ее кончины в огромном заброшенном доме на скале.

Машина воспоминаний

Какой чудесный сегодня день, сказала она. Он шел рядом и свистел, а она ему беспечно подпевала — именно эту песню они услышали вчера вечером в баре и все никак не могли забыть. Мелодия не шла у них из головы и трепыхалась, словно бабочка, пойманная в банку из-под варенья.

Он держал ее за руку. Изящная ручка тонула в его широкой ладони, из-за чего она казалась самой себе маленькой девочкой. Но она вовсе не девочка. Она — самая прекрасная женщина на свете. Он еще никогда не видел, не трогал и не нюхал такой прекрасной девушки. Именно так он ей и сказал. А она улыбнулась — этим утром он говорил ей это уже раз десять, не меньше. И что с того? С каждым разом, выслушивая необычный комплимент, она сияла все ярче. В свете солнечных лучей ее волосы блестели золотом, и ему показалось, будто рядом с ним парит настоящий ангел.

Держась за руки, они перешли Меррион-сквер. Ветерок доносил до них радостные вопли детворы с соседней игровой площадки.

Вдруг перед ее ногами упала палка. Она легонько взвизгнула, но тут же рассмеялась, потешаясь над своим детским испугом. Он тоже отпустил шуточку. Смутившись, она приклонила голову к его плечу, и он почуял аромат ее шампуня. Лилии. Какая я дурочка, сказала она. А он начал возражать: вовсе она не дурочка. Он еще никогда не видел, не трогал и не нюхал такой умной девушки. Она не стала спорить. Промчался мимо них по дорожке золотистый Лабрадор, большой и неуклюжий. Можно подумать, будто лапы у него не свои, а чужие, а на них — ботинки на пару размеров больше, чем нужно, заметила она. Он рассмеялся. Пес бросился к палке, схватил ее ненасытной пастью и побежал обратно. Обернувшись, они смотрели, как Лабрадор бежит, спеша отдать палочку своему хозяину. Спеша ему услужить. Мужчина помахал им рукой — мол, извините, что я вас напугал. Ничего, все в порядке, ответила она. И добавила: какой чудесный сегодня день, и хозяин Лабрадора согласился. Они все с ней согласились. Прогулка продолжилась. На дворе стоял конец июля, деревья застыли, усыпанные цветами, и в воздухе разносился их терпкий аромат. В носу у него защекотало — сенная лихорадка. Он еще не чихнул, а она уже протягивала ему носовой платок. Она хорошо его изучила.

Он взял платок — белоснежный, с ее инициалами, вышитыми в углу розовыми нитками. Джей-Джей. Подарок ее матери. Высморкавшись, он галантно протянул ей платок, и она рассмеялась. Вокруг ее рта нарисовались морщинки, как будто кто-то кинул камешек в пруд. Легкие, едва заметные. Прекрасные.

Он и не врач, и не ученый. Некоторые называли его психологом, но сам он так не считал. Он — человек, который когда-то любил. Вот и все. Именно любовь одарила его богатым опытом, а вовсе не то, чем он занимается и благодаря чему стал известен во всем мире.

В подвале живописного георгианского особняка на Фитцвильям-сквер скрывалось хитроумное устройство. В комнатах, несмотря на большие окна, было темно, и даже постоянно включенное отопление не могло просушить насквозь отсыревшую, ледяную мебель. Клиенты при виде его дома обычно удивлялись. Они и сами не знали, что рассчитывали увидеть, но точно не это. Некоторые из них его боготворили, но большинство недолюбливали: боялись, что он оскверняет саму натуру, саму суть человека — его разум и память. Что же вызывало споры и дебаты по всему миру? Отчего же столь многие ненавидели его, а другие обожествляли?

Все дело было в устройстве, которое все называли машиной воспоминаний. Все, кроме него. Воспоминания создает не машина, а человеческий разум, к тому же важную роль играет и сердце, но в эти тонкости он никогда не вдавался. Как только разум порождает воспоминание, машина загружает его в память, словно оно такое же правдивое, честное и незабываемое, как и настоящие воспоминания. Новые воспоминания — те, о которых люди всегда мечтали или которые забыли и хотели бы освежить. Правда, как бы они ни старались, подлинно оригинального воспоминания придумать еще никому не удалось. Разум переизобретал обновленные воспоминания — просто чтобы выжить и не сойти с ума. А машина помогала выжить своему создателю. Вернее, не помогала выжить, а поддерживала в нем жизнь. Придавала его существованию смысл — то, чего ему так сильно не хватало.

Изобрел он ее совершенно случайно. Вопреки расхожим слухам, он вовсе не угробил на разработку устройства полжизни. Нет, тогда он попросту пытался сбежать от реальной действительности. Забыть о том, что с ним произошло. Он никогда ни с кем не обсуждал свое горе. И не считал, что оказался в своем нынешнем положении по вине злого рока. Да он и не верил в судьбу. Так уж повелось — иногда случаются совпадения. Обычные совпадения, и ничего больше. Вот и он однажды, копаясь в схемах и проводах, случайно понял, как сделать так, чтобы машина велела мозгу создать воспоминание, а тот бы ее послушался. Обычное совпадение. На редкость удачное, что случается нечасто.

Он уже давно довел машину до совершенства, и теперь к нему валом валили клиенты со всего мира — измученные, отчаявшиеся души — в поисках успокоения.

Если к нему приходил журналист, он мгновенно это понимал. Что-то было у них во взгляде… Страстное желание, как и у нормальных клиентов, но не совсем правильное. Они терзались голодом. Конечно, некоторые относились к нему и его изобретению весьма доброжелательно, но большинство все же мечтало разрушить его жизнь до основания. Они не понимали, как работает его машина. Боялись ее. Такие циники не могли открыть сердце и понять всю красоту его изобретения. Впрочем, плевать. Он распознавал журналистов еще до того, как те переступали порог, по рыскающим глазкам, с въедливостью пожарного инспектора впивающимся в него, его дом и машину. Журналисты никогда не приходили, чтобы сделать свою жизнь немножко лучше, хотя каждому из них машина пошла бы на пользу — может, поняли бы, почему так ненавидят то, что не имеет к ним ни малейшего отношения.

Он славился своей придирчивостью в вопросе выбора клиентов. Иногда отменял за час назначенные встречи, иногда захлопывал дверь прямо перед лицом нетерпеливых посетителей. Мигом чуял неискренних людей, тех, что пришли из одного лишь любопытства, и тех, что пришли побольше разнюхать, украсть его идеи и разработки. А он ими делиться не собирался. Не хотел, чтобы машину использовали не по назначению.

Но люди несчастные, потерянные, страждущие встречали у него теплый прием — их он привечал.

Несколько лет назад он вдруг понял, что заработал определенную репутацию. О его устройстве постоянно писали, об изобретателе ходили самые разные слухи. Его имя часто мелькало в газетах — о нем писали якобы бывшие клиенты, которые на самом деле никогда с ним даже не встречались. Придя к выводу, что в определенных кругах становится модно использовать его машину, он рассердился и прекратил принимать посетителей. Машиной должны пользоваться люди, которым это необходимо, а не те, кому этого вдруг захотелось. Одного желания недостаточно. Но, закрыв двери для клиентов, он лишь подстегнул интерес к своему изобретению. Теперь лист ожидания у него был длиннее, чем у врачей с Гриффит-авеню. Каждый день почтальон приносил десятки новых писем, куда больше, чем он мог прочесть. Тогда он решил завязать с одинокой жизнью и нанял помощницу. Девушку звали