Отважная охотница. Пропавшая Ленора. Голубой Дик, стр. 85

Необходимо было приобрести лом. Мы искали его во всех приисковых лавках, но достать не могли.

Тогда, с согласия товарищей, я отправился за ломом в город. На обратном пути я свернул с дороги, чтобы не проходить через селение чернокожих, и пошел лесом.

Я был уже недалеко от дома, как вдруг увидел дикаря, шедшего мне навстречу и размахивавшего большой дубиной. Чтобы не встречаться с ним, я повернул в другую сторону, но он последовал за мной и настроен был явно враждебно. По-видимому, дикарь был пьян, но это нисколько не мешало свободе его действий. Я пытался бежать, но он сделал это невозможным; я понял, что единственная надежда на спасение — остановиться и защищаться.

Дикарь сделал две попытки напасть на меня, но я, хотя и с большим трудом, успел увернуться и отразить удар страшной дубины ломом. Наконец, он сделал третью попытку, и хотя я и увернулся, но получил все-таки сильный удар дубиной.

Рассерженный, не в силах уже сдерживать свой гнев, я поднял обеими руками лом, прицелился в голову дикаря и ударил. Дикарь упал, как подкошенный. Я не могу и теперь хладнокровно вспомнить звука треснувшего черепа. После этого я постоянно избегал проходить это место; слишком тяжело было воспоминание.

Вскоре я опять встретился со своим калифорнийским знакомым Фареллем. Он очень обрадовался мне и на мой вопрос, что слышно о беглецах, рассказал следующее:

— Я видел Фостера и мою жену. Оказывается, что я в продолжение четырех месяцев жил вблизи них, но не догадывался об этом.

— Что вы сделали с ними?

— Ничего. Судьба отомстила им за меня. Скажу только, что Фостер самый несчастный человек, какого только я встречал на этом свете. Он уже шесть недель лежит в ужаснейшей лихорадке и едва ли когда окончательно поправится. Я расскажу вам, как я с ними встретился.

Однажды я находился в своей палатке, когда услышал голос женщины, разговаривавшей с моим компаньоном. Женщина просила отдавать ей в стирку белье, так как ее муж уже давно болен, и она не имеет ни копейки денег, чтобы купить хлеба. Голос показался мне очень знакомым. Я встал, осторожно выглянул из палатки и увидел, что это была моя бежавшая жена! Я дождался, пока она кончила разговаривать с товарищем и пошла домой. Стараясь быть незамеченным, я шел за ней до ее палатки и совершенно неожиданно предстал перед преступной парочкой.

Моя жена побледнела, как мел. Фостер же весь задрожал от страха. Они каждую минуту ожидали, что я их убью. «Не бойтесь, — сказал я, — я не трону вас. Сама судьба позаботилась отомстить вам за меня. Вы испытаете еще большие несчастия, и я не сделаю ничего, что могло бы хоть немного облегчить вашу участь».

Затем я обратился к своей жене и поблагодарил ее за то, что она была так добра, что оставила меня. Попрощавшись, я ушел, оставив их размышлять о случившемся.

На следующий день я опять зашел к ним. Их бедность была поразительная. В палатке не было ни крошки хлеба, и несколько дней они голодали. На этот раз я не почувствовал никакого удовольствия при виде их ужасной бедности. Мне даже стало жаль их. Потрясенный до глубины души их несчастьем, я ушел, рассчитывая больше никогда не встречаться с ними.

Моя жена бросилась за мной, упала на колени и просила помочь вернуться к ее родителям. Она уверяла, что узнала мою настоящую цену, когда потеряла меня, и теперь любит меня больше всех на свете. Сознавая свою вину, она не просила меня взять ее обратно. Единственно, о чем она просила, это дать ей немного денег на дорогу к ее родителям.

Мне стало ее жаль, и я помог ей вернуться домой. Я продолжаю любить ее и думаю, что этот урок послужил ей на пользу. Я тоже скоро уезжаю на родину и надеюсь еще быть счастливым.

Фостеру, томимому злым недугом я также оставил денег, чтобы он не умер с голоду и скорее поправился.

Так окончился роман Фарелля. Вскоре после этого он уехал в Нью-Йорк, и о дальнейшей жизни его я ничего не слышал.

Глава XXVI

ИСПОВЕДЬ ПРЕСТУПНИКА

Я работал на приисках близ Авоки. Моим товарищем был на этот раз «бывший преступник». Таких людей было в то время очень много в Австралии, особенно в Новом Южном Валисе. После отбытия ссылки эти люди устремились на золотые прииски, надеясь на быстрое обогащение.

Мой новый товарищ был человек скромный, задумчивый. Как-то мы с ним разговорились, и я выразил желание узнать его историю.

— Вы хотите узнать мою прошлую жизнь, — сказал он, — я доставлю вам это удовольствие. В моей жизни нет ничего такого, о чем бы я стыдился рассказать. Я никому не сделал ничего дурного, никого не ограбил, не обворовал, не обманул. Я уроженец Бирмингама и в этом городе жил до двадцати лет. Мой отец был форменный пьяница, и те маленькие деньги, которые он зарабатывал, он тотчас же относил в кабак. Существование его самого и четырех маленьких детей поддерживали моя мать, я и мой брат, который был на год моложе меня. В Бирмингаме не было детей, более любящих своих родителей, чем я и мой брат. Мы с необычайной нежностью относились к нашим маленьким братьям и сестрам, всеми силами старались помогать в работе нашей матери. Однажды вечером мой младший брат и я возвращались с работы. На улице мы увидели отца, он был сильно пьян. Двое полицейских держали его под руки, но он вырывался и сильно бранился. Третий полицейский ударил его палкой по голове с такой силой, что по лицу потекла кровь. Мой брат и я подбежали и попросили позволить нам отвести его домой. Но в это время отец набросился на полицейских и стал рвать на них одежду. Они отказались отпустить его домой и решили доставить в участок. Я взял отца за руку и стал уговаривать его идти спокойно вместе с нами. Полицейский грубо оттолкнул меня и схватил отца за шиворот. Он пытался потащить его вперед силой, подталкивая кулаками. Еще раз мы вмешались и обратились к полицейским с просьбой не бить отца и отпустить его с нами.

В это мгновение один из полицейских крикнул: «А, вы его отбиваете!», и все трое набросились на меня и на моего брата. Один из них схватил меня за горло и ударил несколько раз палкой по голове. Я вступил с ним в борьбу, и скоро мы оба лежали на земле. Пытаясь подняться, я повернул голову и увидел брата лежащим на мостовой; все лицо его было залито кровью. Полицейский, который упал вместе со мной, снова схватил меня за горло и начал бить палкой, как только мы оба встали на ноги. На мостовой лежал камень фунтов девяти весу. Я, не помня себя, схватил этот камень и бросил в голову моего противника. Полицейский упал, как подкошенный. Оглянувшись вокруг, я увидел, что мой брат, который был очень силен, справился с двумя остальными полицейскими. Он скоро пришел в себя и помог мне поднять и отнести упавшего полицейского в ближайшую гостиницу. Там раненый мною человек умер несколько часов спустя после схватки.

Меня судили и приговорили к девятилетней ссылке на каторгу. Вскоре меня отправили в Новый Южный Ва-лис. Я не буду рассказывать о тех мучениях, которые мне пришлось испытать в каторжной тюрьме. Скажу только, что по моим наблюдениям люди, попадавшие на каторгу за легкие проступки, выходили оттуда в конец испорченными и преступными.

По окончании срока я вышел на свободу и нанялся работником к одному скваттеру на ферму. При расчете он меня обманул. Я жаловался, но разве судья поверит бывшему каторжнику! Вскоре после этого скваттер погорел. И хотя я в этом пожаре был совершенно невиновен, меня все-таки судили по обвинению в поджоге, и, несмотря на то, что против меня не было никаких улик, приговорили к пяти годам тюремного заключения.

Я отбыл и этот срок. И вот теперь опять на свободе. Но мои лучшие годы, лучшие силы погибли в тюрьме! Куда мне теперь идти? На родину возвратиться я не могу. Может быть даже самые близкие люди отвернутся от меня, как от бывшего каторжника.

Так окончил свой рассказ каторжник.

Глава XXVII

ПОЙМАННЫЙ В СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ ЗАПАДНЕ

Рядом с нашим прииском, на котором я работал вместе со своим товарищем, находился другой, более богатый. Прииск этот принадлежал компании из трех человек. Двое из них, молодые люди, производили впечатление симпатичных, воспитанных джентльменов. Они постоянно были вместе и жили в одной палатке. Третьим был старик, бывший каторжник. Он сначала занял прииск один, но когда увидел, что один не в состоянии справиться, принял в долю еще двух человек.