Страсти ума, или Жизнь Фрейда, стр. 142

Он связывал с книгой большие надежды, отдавая себе отчет, что она лучшее из всего им написанного. Кроме того, это была первая работа о психоанализе, написанная им самостоятельно. За четыре года после выхода книги «Об истерии» он публиковал статьи в научных журналах, которые были призваны подготовить почву для его новых исследований.

– Искренне верю, что Вена достаточно потешалась надо мной как мальчиком для битья и вроде бы устала от этого занятия. Полагаю, что книга будет принята и принесет нам независимость и положение, которого мы так страстно добиваемся.

Марта сложила пальцы, словно для молитвы, и произнесла:

– Вашими бы устами да мед пить.

Дойтике планировал выпустить «Толкование сновидений» в январе 1900 года. Он отпечатал дату «1900» на титульном листе, но поскольку том был готов раньше, то разослал экземпляры газетам и отправил на продажу в Австрию, Германию и Цюрих 4 ноября 1899 года. Было напечатано шестьсот экземпляров, и издатель рассчитывал распродать их к Рождеству и сразу после Нового года приступить ко второму изданию.

Результаты оказались катастрофическими. К Новому году было продано всего сто двадцать три экземпляра, причем дюжину купил Флис в Берлине, чтобы раздать друзьям. Дойтике зашел в кабинет Зигмунда, будучи не в состоянии скрыть своего разочарования: ему не удалось покрыть расходы, и было мало надежды, что он сумеет сделать это.

– Я просто не понимаю, господин доктор. Для книг о сновидениях существует постоянный рынок. Я издавал их в течение ряда лет. Люди регулярно навещали мою лавку в поисках таких книг, они хотели знать свое будущее и определить, куда вкладывать деньги. Но как бы ни жаждали они, даже привыкшие к таким книгам не покупают вашу, они перелистывают ее, кладут обратно и уходят.

Зигмунд почувствовал дурноту в желудке, поняв, что Дойтике не прочитал ни строчки рукописи.

В подтверждение худших опасений издателя первый обзор, появившийся 6 января 1900 года в венском журнале «Цайт» за подписью бывшего директора Бургтеатра, отзывался о книге с пренебрежением и насмешкой. В марте в «Обозрении» и в «Винер Фремденблатт» были помещены краткие негативные заметки. Ассистент при университетской психиатрической клинике Рейман настрочил брошюрку, нападавшую на книгу, хотя и признался, что не взял на себя труд прочитать ее. Затем Рейман выступил с лекцией об истерии в переполненной аудитории перед четырьмя сотнями студентов–медиков и заявил:

– Вы видите, больные люди склонны избавлять свой рассудок от бремени. Один коллега в этом городе воспользовался этим, чтобы состряпать теорию и таким способом набить свои карманы.

Лекция была погребальным звоном для книги. После нее в неделю продавалось не более двух экземпляров. Шесть месяцев о книге не писали ни слова, лишь позже «Берлинер Тагеблатт» удостоил ее несколькими благоприятными строчками. Зигмунд чувствовал себя опустошенным.

– «Энтузиазм публики был непередаваемым», – горько острил он, цитируя малопочтенного венского критика, использовавшего такую формулу, когда публика хранила молчание после премьеры новой оперы или симфонии. – Как говорят австрийцы, когда просителю дают от ворот поворот: «Мне показали корзинку!»

8

Однажды в конце 1899 года он увидел в своей приемной советницу фрау Гомперц, не предупредившую о своем визите. Седовласая фрау Гомперц содержала уютный, если не изысканный, салон для сослуживцев и студентов ее мужа–филолога. Именно советник Гомперц поручил перевод Джона Стюарта Милля Зигмунду, когда тому было всего двадцать три года. В течение всего этого времени Зигмунда приглашали в заваленную книгами квартиру Гомперцев не только для просмотра переводов на немецкий, выполненных Зигмундом, но и на еженедельные встречи представителей университетского мира и свободных профессий. Однако затем несколько лет Зигмунд не бывал у Гомперцев.

– Фрау советница Гомперц, рад вас видеть. Как здоровье советника Гомперца? Надеюсь, все хорошо?

– Да, спасибо, господин доктор. Неприятности у меня. Моя семья об этом не знает.

– Я всегда к вашим услугам.

Любимым хобби советницы Гомперц было вязание на спицах и крючком, но она не могла продолжать такое занятие, и это огорчало ее. Указательный палец на ее правой руке одеревенел, и в нем чувствовалось покалывание; в кисти появилось ощущение боли, усиливавшееся при прикосновении. Когда она сгибала кисть, возникала мимолетная колющая боль, как при электрическом разряде. При осмотре Зигмунд обнаружил онемение в области большого пальца. Он констатировал раздражение срединного нерва, наложил лубок на правую кисть и запретил работать этой рукой несколько недель.

– Ничего серьезного, всего лишь уплотнение нерва. Через месяц все будет в норме.

Женщина вздохнула с облегчением.

– Я опасалась, что теряю управление пальцами и рукой… Возможно, это начало паралича.

– Ничего подобного, у вас некое подобие растяжения. Приходите через неделю, и мы поменяем повязку.

Он освободил ее от лубка через три недели. Когда она попросила счет, он отказался представить его, сказав:

– Я в долгу перед семьей Гомперц. Для меня честь помочь вам.

Советник Гомперц был доволен тем, как Зигмунд отнесся к его жене; вместе с благодарственным письмом пришло приглашение на ужин в субботу на Рейзнерштрассе. Когда Марта и Зигмунд прошли в библиотеку, наполненную предметами искусства, редкими книгами, рукописями, на почетном месте, на кофейном столике около софы, они увидели «Толкование сновидений». Советник Гомперц специально ездил в лавку Дойтике, чтобы осведомиться о последней книге доктора Зигмунда Фрейда, что было знаком внимания со стороны ученого, известного уже тридцать пять лет своими классическими работами.

Огорчала родственница Брейера фрейлейн Цесси, которую он лечил уже несколько лет. Он не мог избавить ее от страха оказаться запертой в помещении без воздуха и от страха перед открытым пространством; от чувства потливости рук, неотвратимого бедствия; от ощущения надвигающегося обморока; от неспособности произнести слово, когда этого хотелось. Она не могла рассказать доктору Фрейду о том, что думала. Свободные ассоциации у нее не получались. Все усилия Зигмунда вернуть ее к эдипову комплексу, к генитальным и анальным стадиям были безуспешными. Несколько раз он расставался с ней, но она неизменно возвращалась с запиской от Брейера: «Будьте добры, продолжите».

Поскольку фрейлейн Цесси не располагала средствами, чтобы оплачивать лечение, он считал себя обязанным не отказывать ей.

К марту психоаналитические сеансы занимали ежедневно двенадцать часов, не считая вечернего сеанса с фрейлейн Цесси. Заработок Зигмунда достигал пятисот гульденов в неделю, и появилась возможность восстановить счет в банке, а также отказаться от работы в санатории летом, о которой пришлось думать после бесславного провала «Толкования сновидений» и сокращения числа пациентов. Он зачастил на игру в карты в субботние вечера, возобновил чтение лекций в обществе «Бнай Брит», а также свой курс в университете. Впервые за много месяцев он принялся собирать материал для запланированной «Психопатологии обыденной жизни». Его раны зарубцевались, хотя он говорил Минне, что похвалы в адрес «Толкования сновидений» были столь же жалкими, как милостыня нищему. Он успокаивал себя рассуждениями, что его принимают плохо, потому что он опережает свое время, но вместе с тем признавал опасность такой формы мании величия. И все же поток клеветы, обрушившейся на него, яростные нападки сказывались болезненно на его характере. Человек, написавший о сексуальной этиологии неврозов, детской сексуальности и теперь об открытии комплекса Эдипа, объявлялся «мерзким», «гнусным», «злостным осквернителем материнства», «развратителем невинного детства», «извращенцем, страдающим гниением мозга». В медицинских кругах ходило клеветническое утверждение, переданное ему Оскаром Рие: «Обычно держат мусорное ведро у задней двери. Но Фрейд пытается поставить его со всем вонючим содержанием посреди жилой комнаты. Хуже того, теперь он впихивает его под одеяло в постели каждого и позволяет вони проникнуть в детскую комнату».