Страсти ума, или Жизнь Фрейда, стр. 105

Он не проявлял большого интереса к утренней почте: иногда в ней попадались письма от фрау Бернейс или Минны из Вандсбека, записка от одного из единокровных братьев из Англии; в основном же это были медицинские журналы, сообщения о заседаниях, счета. Однако с того времени, как он создал Международный банк «идей недалекого будущего» вместе с Вильгельмом Флисом, предложившим удивительную концепцию периодичности человеческой жизни, он с нетерпением ждал звонка почтальона, быстро перелистывал пачку в надежде увидеть берлинский штамп. Флис писал часто и пространно, его письма, стимулирующие мысль, задиристые, колючие и всегда интересные, представляли на деле черновые варианты его медицинских монографий. Зигмунд любил писать ежедневно Вильгельму, обычно ближе к полуночи, восстанавливая случаи, которыми он занимался в этот день, описывая новые, проливающие свет данные и свежие гипотезы, ошибки, которые надлежит исправить, триумф ума над туманным исследовательским материалом, а также свои неудачи в изучении, понимании и систематизации накапливающихся знаний. Когда ему не удавалось писать, он переживал это столь же болезненно, как другие венцы страдали от невозможности провести время в кафе. Письменное общение с Вильгельмом Флисом заменяло часы, которые он иногда проводил в кафе.

Двенадцатого апреля Марта родила пятого ребенка, девочку, названную Софьей. Роды прошли хорошо, и Зигмунд комментировал: «Софья вошла в этот непристойный мир без какой–либо борьбы». Марта выглядела усталой и бледной, она тут же заснула. Молодая няня, нанятая ухаживать за четырьмя детьми, уверенно взяла новорожденную на руки.

К концу второй недели Марта была уже на ногах, вновь занялась хозяйством, хотя мать и сестры Зигмунда просили ее не перегружаться. Когда она, довольная новым отпрыском, почувствовала себя окрепшей, Зигмунд спросил ее, может ли он поехать на несколько дней в Берлин к Вильгельму Флису.

– Разумеется, Зиги, поезжай прямо сейчас, когда я окружена заботой твоей семьи. Не думай, что я создана только для того, чтобы рожать детей. Ты был очень внимателен, и я наслаждалась Марком Твеном, которого ты мне читал.

4

Поезд прибыл на Ангальтский вокзал во второй половине дня. Вильгельм Флис ожидал его с дрожками, служившими ему для деловых выездов и для поездок в госпиталь. В экипаже друзья тепло взялись за руки: они не виделись со времени свадьбы Флиса. Зигмунд с удовольствием смотрел на друга: огромные темные глаза горели, как раскаленные угли; черные усы не скрывали губ густого красного цвета и щек, пылавших жаром молодости. «Хотя он, – подумал Зигмунд, – всего лишь на два с половиной года моложе меня, тридцатичетырехлетнего».

– Это наш первый конгресс! – воскликнул Зигмунд. Вильгельм широко улыбнулся:

– Нас только двое, но мы выпустим такой выводок идей, что они будут летать стаями над Берлином.

Воздух апрельского полудня был уже теплым. Флис попросил кучера сложить раздвижной верх экипажа.

– Я помню, Зиг, – сказал он, – что тебе нравится Берлин.

Они направлялись к Шарлоттенбургу, одному из пригородов Берлина. Зигмунд рассматривал прохожих, прогуливавшихся по Тауенциенштрассе; их лица были серьезными, почти мрачными, даже у тех, кто шел парами и беседовал. Он заметил:

– Венцы – хохотуны, берлинцы – ворчуны. Как Иде удалось перестроиться и стать берлинкой?

– Как жена с восьмимесячным стажем, она, думаю, свершила чудо: у нее только немецкие друзья, немецкая мебель, даже немецкий повар, считающий непатриотичным готовить венский шницель. Ее единственная уступка верности Вене – отсутствие в нашей комнате портретов кайзера и наследного принца или картин со сценами героических побед германской армии. Ида также сплотила небольшую группу из шести замужних женщин; они собираются в четыре часа поочередно друг у друга на кофе и обсуждают последние сплетни в венском духе.

Чета Флис занимала просторную квартиру на верхнем этаже дома 4а по Вихманштрассе с прекрасным видом на зоопарк. Когда Зигмунд переступил порог гостиной, Ида предложила ему сесть на софу – почетное место в любом берлинском доме. Осматривая тяжелую темную мебель из красного дерева, он вспомнил то время, когда они с Мартой бродили по улицам Гамбурга, прижимались носами к стеклу витрин и мечтали о счастье, своем доме и столь же солидной мебели.

Ида Флис пригласила несколько пар из числа ее «кофейных» собеседниц на вечерний обед. Обеденный стол был красиво сервирован: на вышитой скатерти перед каждым гостем стояли стопка из пяти тарелок и открытая бутылка с вином, такой бутылки не было только перед местом хозяев. Вильгельм, отведя в сторону Зигмунда, объяснил, что утром ему предстоят две операции, поэтому он должен быть трезвым, а Зигмунд должен быть также достаточно трезвым, чтобы наблюдать.

На следующее утро Вильгельм и Зигмунд совершили поездку через центр города, по Унтер–ден–Линден, мимо университета к госпиталю. Во время завтрака а–ля фуршет и поездки в госпиталь Вильгельм оживленно болтал, его глаза сверкали, он был возбужден обсуждавшимися идеями, его тело конвульсивно вздрагивало под ладно сшитым серым костюмом. Когда же дрожки подъехали к госпиталю, это был уже иной человек – с прищуренными глазами, со сжатыми губами; своей выправкой он походил на офицеров, марширующих по Кенигштрассе в темно–синих с алыми кантами мундирах. Он вошел в госпиталь; его приветствовали служащие, сестры, коллеги, а затем ассистенты, и его манеры приобрели суровость, холодность. Он произносил только те слова, которые требовались для подготовки пациентов к операции. Чудесное человеческое тепло доктора Вильгельма Флиса застыло под оболочкой строгой деловитости.

Проведя две операции, Вильгельм тщательно вымыл руки, надел свой серый пиджак, кивнул ассистентам и сестрам в операционной и, прямой и жесткий, как штык, пошел вниз по проходам, холодно кланяясь попадавшимся ему по пути коллегам–врачам и служителям. Зигмунд полагал, что было бы неправильным пытаться пробить этот панцирь холодности, поздравив Вильгельма с виртуозной работой хирурга.

Они вышли из госпиталя в одиннадцать часов. Усевшись в экипаж, Вильгельм, веселый, с широко раскрытыми глазами, обнял за плечи Зигмунда и воскликнул:

– Теперь мы свободны! Можем начать наш конгресс. Попросим кучера высадить нас у Штадтбана, это быстрейший способ добраться до Грюнвальда – берлинского аналога Венского леса с его огромными просторами, речками, озерами и превосходным королевским парком. Мне знакома там каждая тропинка, каждое дерево. Ресторан «Белитцхоф», куда я поведу тебя, – один из приятнейших на озере Ванзее. Слушай внимательно: нам предстоит пройти около десятка километров по брусчатке, а по моим тропинкам – пятнадцать, этим маршрутом я пользуюсь, когда мне нужны прогулка и размышления. Что скажешь? Можешь ли вытерпеть пятнадцать километров до обеда? Я хочу рассказать тебе поразительные вещи.

Зигмунд подумал: «В нем два человека; лицо, которое я вижу сейчас, он никому не покажет. Как сказал Иосиф Поллак много лет назад, вливая дистиллированную воду пациенту, чтобы излечить паралич ног, мы все – актеры».

Флис выждал, пока они не углубились в густую зелень леса, шагая по мягкой тропе, а затем стал излагать то, что он с трудом удерживал в себе с момента встречи Зигмунда на вокзале. Помахивая шляпой, он начал зычным голосом:

– Зиг, ты не представляешь, что значит для меня видеть тебя здесь. Мои коллеги считают меня узким специалистом. – Он схватил левую руку Зигмунда. – Ты знаешь, к чему меня привели мои данные о периодичности? К решению проблемы полового акта без противозачаточных средств!

Зигмунд уставился на друга с удивлением:

– Ты имеешь в виду также без зачатия?

– Да, да, именно это я имею в виду! Я разрабатываю математическую формулу, основанную на менструальном цикле в двадцать восемь дней. Знаешь, что я обнаружил? Что женщины не в одинаковой мере способны к зачатию в течение месячного цикла. Собранная мною статистика, основанная на девятимесячном цикле развития ребенка, дает поразительные результаты. – Он повернулся на тропинке и сказал низким взволнованным голосом: – Слушай внимательно, мой друг! Имеются поддающиеся расчету периоды, когда женщины не производят яйцо, могущее быть оплодотворенным мужской спермой. Как только я установлю эти определенные пределы – число дней, непосредственно предшествующих менструации и следующих за ней, – супружеские пары избавятся от страха перед зачатием. Подумай об этом, Зиг, это же конец прерванным сношениям, которые, как ты установил, являются причиной многих неврозов; конец неудобным и ненадежным презервативам; конец воздержанию, лишающему счастливые супружеские пары акта любви целыми месяцами; и самое главное, не будет больше в мире нежелательных детей. Разве это не революция, если мне это удастся? Не будет ли это одним из наиболее благостных медицинских открытий?