Мертвая зыбь (др. перевод), стр. 8
Я уже здесь, Йенс.
Выкрашенный красно-коричневой фалунской краской дом с белыми балками фундамента выглядел не таким заброшенным, как остальные дома в Стенвике. Но, конечно, если бы Герлоф здесь жил, он бы ни за что не допустил, чтобы трава настолько заглушила тропинку. И опавшие листья сгреб бы, и сухую хвою. Отец – большой аккуратист; работает молча, методично и никогда не бросает дело на полпути.
Они вообще были работягами – и Герлоф, и особенно мать. Элла всю жизнь прожила домохозяйкой – иногда казалось, что она случайно забежала в этот мир из девятнадцатого века, из нищей эпохи, когда в жизни не было места ни смеху, ни развлечениям, когда бумажные полотенца сушили и пользовались ими повторно. Маленькая, тихая, упорная… ее королевством была кухня. С дочерями она была довольно сурова. В лучшем случае потреплет по щеке, но чтобы обнять, поцеловать – такого заведено не было… а Герлоф почти все время проводил в море.
В саду все словно замерло. Юлия вспомнила – посередине газона когда-то стояла водяная колонка. Зеленая, метровой высоты, с большим краном и по-гречески фасонно изогнутой рукояткой. Куда она подевалась? Остался только выщербленный бетонный фундамент.
С восточной стороны сад огорожен невысокой каменной стеной, а за стеной, насколько глаз хватает – альвар. Если бы не редкие невысокие деревья, отсюда можно было бы увидеть шпиль часовни марнесской церкви. Да и сейчас его можно увидеть, если найти точку.
Юлию передернуло, она отвернулась и пошла к дому. Обошла шпалеры с буйно разросшимся диким виноградом и поднялась по каменным ступенькам – в детстве они казались огромными, как в египетском храме. Ступени вели к маленькой веранде с резной деревянной дверью.
Юлия потрогала ручку. Дверь заперта.
Вот оно, подумала она. Это и начало, и конец моего путешествия. Запертая дверь.
Странно, что отцовский дом все еще стоит на месте. После исчезновения Йенса… столько событий в мире! Образовывались новые государства, другие исчезали с карты, как будто их и не было. В Стенвике теперь почти никто не живет – разве что летом. А домик все стоит – такой же, каким был в тот день.
Она присела на ступеньку и с шумом выдохнула воздух.
Я устала, Йенс.
Она посмотрела на собранную когда-то Герлофом коллекцию камней. Можно, конечно, назвать это и коллекцией – камни лежали в куче, впрочем, куча имела форму пирамиды. На самой вершине лежал корявый, ноздреватый черный осколок – Герлоф утверждал, что это метеорит: прилетел с неба, со свистом и воем, и упал прямо в каменоломню. Было это, когда там работали и отец Герлофа, и дед… в восемнадцатом, наверное, веке. До сих пор в каменоломне виден небольшой кратер. Посланец иных миров испещрен непочтительными нашлепками птичьего помета.
Йенс наверняка прошел мимо этого камня. Надел сандалики. Вышел из дому, где спала бабушка, и спустился по ступенькам в сад. Вот и все, что им известно. Что было дальше, не знает никто.
Вечером она вернулась с материка, предвкушая, как Йенс сломя голову бросится ей навстречу… а вышло, что ее встретили двое полицейских, рыдающая мать и мрачный, сосредоточенный отец.
Юлии страшно захотелось достать из багажника бутылку вина – сидеть здесь на ступеньках и пить, пока тьма не упадет на землю… но она преодолела этот импульс.
Декорации. И здесь декорации. Представление закончилось много лет назад, а декорации остались. Ее охватило парализующее чувство одиночества.
Она так бы и сидела неподвижно на каменных ступенях, если бы новый звук не вывел ее из забытья.
Автомобиль. Даже по звуку мотора можно было понять, что это какая-то очень старая, изношенная машина. Надтреснутое урчание все приближалось и приближалось. Она прислушалась. Машина остановилась где-то совсем рядом.
Юлия встала со ступенек. За забором стоял старенький пузатый «вольво-PV», модель сороковых или пятидесятых годов.
Скрипнула калитка. Она автоматически одернула пальто и пригладила волосы.
Шаги были короткими, но тяжелыми.
Как и старик, шедший ей навстречу. Он остановился в паре метров и грустно посмотрел на Юлию. Чем-то он напоминал отца, чем именно, она не смогла бы определить… может быть, кепка, или мешковатые брюки, или белый, ручной вязки свитер. Старый морской волк, шкипер… во всяком случае, чем-то он сразу внушил ей доверие. Впрочем, старик меньше ростом, а палка свидетельствует, что он давно уже не ходит под парусом. Руки покрыты старыми и свежими ссадинами.
Юлия была уверена, что когда-то встречала этого старика, но когда и при каких обстоятельствах, вспомнить так и не удалось. К тому же тогда он и не был таким уж стариком. Один из постоянных обитателей Стенвика. Сколько их осталось?
– Здравствуйте. – Она натянуто улыбнулась. – Добрый день.
– Добрый, – кивнул он. – Уже вечер.
Он снял кепку. Аккуратно зачесанные редкие седые волосы почти не прикрывают лысину.
– Вот… заехала.
– Да-да… как не заехать. Заехать – оно надо, – сказал он на таком сочном эландском диалекте, что Юлия невольно улыбнулась.
– Здесь красиво… Меня зовут Юлия, – добавила она после недолгого молчания и мотнула головой в сторону дома. – Дочь Герлофа Давидссона. Я из Гётеборга.
Он кивнул – а кто бы сомневался.
– Ну-ну… Эрнст Адольфссон. – Он повел рукой в неопределенном направлении. – Герлофа-то я знаю как облупленного… мы и сейчас иногда с ним языками чешем.
Теперь Юлия вспомнила. Эрнст Адольфссон, каменотес. Еще когда она была маленькой, на Эрнста смотрели, как на музейный экспонат.
– А каменоломня все еще на ходу?
Эрнст опустил глаза и поиграл желваками.
– На каком там ходу… Люди иногда приезжают набрать старых обломков… мусор. А добычи-то настоящей давно нет.
– Но вы-то работаете?
– Я делаю всякие штуки из камня. Искусство, одним словом. На продажу. Можешь прийти посмотреть. Нынче-то у меня посетитель, а завтра – милости прошу.
– Может, и зайду.
Денег на поделки из камня у нее все равно нет, но посмотреть-то можно?
Эрнст кивнул и повернулся, чтобы уходить. Юлия даже не сразу сообразила, что он посчитал разговор законченным. Но у нее-то были вопросы.
– Эрнст, – тихо сказал она, – вы ведь жили в Стенвике двадцать лет назад?
Он остановился и оглянулся.
– И двадцать, и пятьдесят.
– Я просто подумала…
Она замолчала. Ничего она не думала. Она хотела задать вопрос, но точно не знала какой.
– Мой ребенок тогда исчез, – выдавила она и почувствовала, что чуть ли не стесняется своей беды. – Мой сын, Йенс… вы ведь помните?
– Еще бы. – Эрнст коротко, по-деловому кивнул. Юлии понравилось, что он не старается изобразить сочувствие. – Мы этим занимаемся. Я и Герлоф. Работаем.
– Но…
– Увидишь отца, скажи ему одну штуку…
– Какую штуку?
– Скажи: самое главное – большой палец. Вся рука – ладно, а вот большой палец не того…
Юлия уставилась на старика, пытаясь хоть что-то сообразить.
– Решим. Решим это дело… старая история, еще с войны… Но мы решим.
Повернулся и пошел. Враскачку, коротким, тяжелым шагом.
– С войны? – пролепетала Юлия ему вслед. – С какой еще войны?
Но Эрнст Адольфссон не удостоил ее ответом.
Эланд, июнь 1940 года
Телегу разгрузили на берегу до последнего камня, и тут же конная пара потащила ее наверх, в каменоломню, чтобы вновь загрузить вырубленным и уже обработанным известняком. Нудный, тяжелый труд, и уже полгода они делали все вручную: оба грузовика реквизировали для нужд армии.
Шла мировая война, а на Эланде продолжалась каждодневная работа, как и десять, и сто лет назад. Камень надо добывать, грузить на баржи и вывозить.
– Давай! – крикнул бригадир докеров Ласс-Ян Августссон.
Он командует погрузкой с борта большой лайбы «Ветер», дирижирует сухими, потрескавшимися от работы с грубым камнем ладонями. Докеры переводят дыхание в ожидании нового груза.