Владетель Ниффльхейма (СИ), стр. 40

— Я помогаю своим детям, — сказала Рейса-Рова. — Если хочешь — остановись.

— Не смогу.

— Тогда пей.

На сей раз напиток был сладким. От него пахло вереском и тем самым морем, что перебрасывало с ладони на ладонь корабль.

— Я умру.

— Боишься? — она, сидя верхом, глядела в глаза, выглядывала до сердца.

— Нет. Не смерти, а… — Инголф попытался ухватить мысль. — Я не справлюсь! Ты ведешь меня! Ты знаешь все. Кто он такой. Что ему надо. Где он живет. И как его взять. Почему ты молчишь?

Потому что ей нечего сказать, а ему — не дозволено спрашивать. Кто Инголф такой? Гончая ее стаи, одна из многих, обреченная идти по следу, гнать добычу… убивать… умирать. Есть ли в этом смысл?

Пей, Инголф, пей.

Забывай. Оставляй предопределенность ледяного следа и собственной смерти, которой ты и вправду не боишься. А пока еще помнишь — говори…

— Я нашел женщину. Она спросила: Зачем богам дети? И ответила. Чтобы есть. Едят — чтобы жить. Все просто.

— Все просто.

Рейса-Рова коснулась волос, провела, выбирая из прядей пыль и труху.

— Все просто, — повторила она. — Все предопределено.

Часть 5. Дорога тени

Глава 1. Мельница Гротти

До Джека доносилось эхо чужих мыслей, холодных и скользких, как весенние черви. Преодолев отвращение, он попытался заглянуть в живой клубок, но тот вдруг развалился и сам потянулся к Джеку, облепляя и вытягивая.

Мерзость!

Теплое копье согласилось, что да, мерзость.

— Драугру не страшно оружие, хоть бы и такое, — Бьорн, вернувший прежний, человеческий облик, расхаживал по дому. Кривые медвежьи когти скользили по меховым покровам, оставляя ровные аккуратные борозды. — Его не возьмет огонь. Его не успокоит слово. Только сила… сила против силы.

Он остановился. Волосатые кулаки уперлись в столб, как если бы Бьорн желал опрокинуть и столб, и крышу, которую тот подпирал.

— Ты силен, — сказала Ульдра.

Она единственная из всех была спокойна, сидела на лавке и терла камень о камень.

— Но не сильнее драугра.

Камни зеленоватые, гладкие, так и норовят выскользнуть из Ульдриных пальцев. Но она держит цепко, вертит, крутит, перетирает воздух.

— Бьорн косатку тянул! Косатку! Огромную, как… как твой дом!

— Детеныш.

— Бьорн кинул ей крюк с куском мяса, а сам стоял на скале! Косатка кружила, кружила. Долго. Плавник ее резал волны, как масло. Бьорн кинул в нее копье, но копье увязло в жиру. Бьорн кинул другое, и третье, и потом еще много. Все копья! Косатка сделалась похожей на ежа. Тогда она внырнула и выскочила из воды перед носом Бьорна. Бьорн заглянул в ее глаз и ударил мечом! А косатка упала в море.

— И проглотила наживку. Она решила, что ты для нее слишком жилистый. Но для драугра — в самый раз.

— Молчи, женщина! — Бьорн поднял стол и швырнул в стену. Стена вздрогнула, загудела до самого верха. И чужое, слушавшее Джека столь же внимательно, как Джек слушал его, забеспокоилось. Оно двигалось, но оставалось на месте. Драло гору, но вязла в ней, как копья Бьорна в шкуре косатки.

Злилось.

Кто оно? Живой мертвец, как рассказала Ульдра? Существо неуязвимое? Копье Гунгнир убило Вёлунда-кузнеца, но теперь молчало. Джек спрашивал, а оно делало вид, будто не слышит.

— А у тебя? — спросил Джек, ничуть не сомневаясь, что Алекс поймет вопрос правильно. И он, сидевший в углу, гладивший молот, точно кота, покачал головой:

— Ничего.

Камни замерли, чтобы тотчас восстановить нарушенный ритм скольжения.

— Она рванула, желая стащить Бьорна в море. Но Бьорн — не глуп! Бьорн себя привязал! Бьорн крепко взялся за веревку и поволок… волок долго! Косатка гуляла. Она тянула под воду, чтобы Бьорна съесть. А Бьорн тянул наверх, чтобы съесть косатку. Кости Бьорна трещали! И хребет тоже трещал. И мясо рвалось. Но Бьорн держался.

— Я… я вам верю, — сказала Юлька, забиваясь в угол.

Боится? Бьорн страшен. Его облик вновь поплыл, а черты лица потянулись, выплавляя медвежью морду. Оскаленные зубы стали длинней, острей.

— Бьорн держался целый день! И еще ночь! И уже потом потянул сильно, выволок косатку на гору. Она обессилела, но все равно была тяжелой. Бьорн взял свой меч и разрезал косатку от головы до хвоста. Бьорн съел ее сердце и печень. Он стал совсем сильным.

Медвежесть исчезла. Бьорн сел на корточки и повторил.

— Он победит.

Ульдра ничего не ответила, она лишь терла и терла. Воздух искрился, наполняясь волшебством, а Ульдрины руки будто бы стирались, становились тоньше, прозрачней.

— Не надо, — Бьорн коснулся ее колена. — Бьорн сильный и без жерновов Гротти. Намели лучше удачи для них. Пусть дойдут.

Камни упали на пол, не стукнули — зазвенели. И когда Джек поднял, то удивился тому, до чего легкими были они, как пустые консервные банки.

— Что это? — спросил Джек.

— Осколки от Гротти, волшебных жерновов… матушка Бьорну про них пела. Хорошо пела.

Камни отозвались на голос Ульдры, задрожали, потянулись друг к другу, спеша перемолоть сухой воздух. А столкнувшись — искрой сыпанули.

— Джек смелет то, что хочет. Только пусть думает сильно, — Бьорн постучал пальцем по лбу Джека. Звук вышел гулким, громким.

Злое наверху опять забеспокоилось, а осколки жерновов вертелись, крутились, приклеившись к пальцам. Думать сильно? О том, чего хочется? Но Джек не знал, чего ему хочется. Он сыт и в тепле. А та тварь снаружи внутрь никак не попадет. И вообще Бьорн сильный. Пусть же будет сильнее твари.

Пусть Алекс не злится.

И Юлька больше не плачет.

А та скотина, из-за которой у Джека рука чешется, пусть сдохнет в муках. Ну или тоже почешется хотя бы.

Камни тянули тепло, но Джеку не жалко. Пусть берут! Пусть намалывают судьбу, удачу, силу… пусть перемалывают начисто страх, который Джеку не нужен. Пусть и память с собою возьмут. Джек не желает вспоминать.

Раскалялась докрасна мельница Гротти, хрипела, подпевая голосу Ульдры, ярила драугра. А Джек все молол и молол…

Миру — мир. Морю — покой. Косатке — простор. И кораблям спокойного пути. Силы — Бьорну. Жизни — Ульдре. Троллям — крепких каменных голов.

Весело Джеку. Горячо Джеку. Сердце ухает от счастья, и Джек смеется, сжимает пальцы и крошит камень, как если бы не камнем он был — хлебом сухим. И лишь когда последняя крупица слетает с ладони, Джек будто просыпается. Он стоит в куче крошева, саднят разодранные в кровь руки, а копье жадно лижет рубиновые капли.

Джек покачнулся, но не упал: воткнул копье в пол и оперся на него. Копью не по вкусу подобное, но Джеку плевать. Он главный. Вот только в голове пусто, перемолото все. Ну и к лешему.

— Ты силен, Владетель. А дойдешь до Хельхейма — всесилен станешь, — Ульдра укладывала косы короной, скрепляя из рогатыми гребнями. — Если дойдешь. Осколки жерновов… в них волшебства-то капля.

— Бьорн остановит драугра.

— Задержит. Не знаю, как надолго. Я дам вам быка. Самого быстрого из моих быков. Он донесет вас до Пыльных холмов, но дальше — придется самим. Снот будет ждать вас.