Набег, стр. 57

Глава 6

– Нет, Цетег. Мы напрасно провозимся с этим дохляком. Думаю, будет лучше, если мы отдадим его законным хозяевам. Кстати говоря, они, кажется, справились с пожаром.

– Поверь моему опыту, Скавр. В этом мальчишке сидит хорошая пружина.

– Да, он тощий и вообще несуразный! Длинные руки и ноги, неширокие плечи. Тьфу ты, кожа да кости! Рисковать из-за него миром с егерями специальной манипулы я не хочу!

– Вот смотри, уважаемый Тит, он еле стоит на ногах, его всего трясет от измождения и голода, кажется, что, ткни пальцем, тело рассыплется в прах. Ан нет! Вот я бью справа, и против моей руки выставлена защита. Вот слева, и корпус отклоняется так, что можно провести хороший контрприем. При ударе в живот он вовремя выбрасывает воздух и напрягает мышцы. Клянусь Юпитером, Скавр, его готовили. Это боец. Сознание не до конца вернулось к нему, но какова мышечная память!

– Но ты ведь не бьешь, а гладишь, дорогой Цетег. И потом, неужели ты предлагаешь надеть на него гладиаторскую лорику сигнентату? [33]

– Именно. И ты не пожалеешь, Скавр. К тому же из Амастрии мы действительно везем жалкий сброд, половина которого вообще не доживет до Африки, а другая половина годна будет только на роль грегариев. А нам нужны бойцы! Настоящие фехтовальщики, способные годами сражаться на арене. Гладиаторы, которых ты, уважаемый Тит Клавдий Скавр, мог бы за хорошие деньги отдавать в аренду квесторам и преторам и всем прочим недоноскам, мечтающим о славе и народной любви.

– Но не из этого же чучела делать того, о ком ты говоришь!

– Посмотри на меня! Только внимательно.

– Ну?

– Что ты видишь в моем телосложении? Может, огромные мышцы, широкие плечи, исполинский рост или, на худой конец, хотя бы кряжистость? Нет, ничего подобного во мне нет.

– Но ты и не гладиатор. Уже давно.

– Но ведь я им был, пока не заработал рудий.

– Не знаю, Цетег, что сейчас движет тобой, какие чувства проснулись в твоем сердце, но ты явно не прав. Мальчишка умрет в первом же бою, не доставив зрителю даже крохотного удовольствия. И над моей школой опять начнут смеяться. Мало того, я потеряю хорошие контракты и буду догнивать свой век вместе с гладиаторием на задворках империи, развлекая обедневших всадников и патрициев.

– Я обещаю тебе, что этого не произойдет. Мальчишка будет драться, и очень хорошо драться. В конце концов, что ты теряешь? Ну, будут мелкие неприятности, и то только в том случае, если его обнаружат. Но ведь обнаружить его невозможно. Людям на том судне сейчас явно не до него. Веселая музыка их переполоха, разлившаяся на сотни и сотни локтей, красноречиво подтверждает мои слова. Кстати, я бы много дал, чтобы узнать, кто повинен в такой панике.

– Да уж! Зная римских егерей и их основательный порядок, неукоснительную дисциплину, тяжело поверить, что что-то могло случиться по вине простого недогляда.

– То-то и оно, дорогой Скавр.

– Уж не думаешь ли ты?..

– Я могу только предполагать, но располагать могут лишь боги.

– Интересно, сколько времени тебе понадобится, чтобы обучить этого дикаря?

– Смотря, какие цели мы преследуем… Если для выступления, как ты выразился, на задворках или на частных вечеринках, то пару месяцев. Если в серьезных мунерах на песке больших амфитеатров, то год, может, полтора.

– Ты хочешь сказать, что я должен кормить этого дохляка целых полтора года?

– Хорошо. Сделаем следующим образом: ты отдаешь его мне, а через два месяца я показываю тебе товар. Дальше ты все решишь сам.

– Забирай, фавн красноречивый. А егерям мы не поможем в тушении пожара?

– Я думаю, сами справятся. Мало того, если сунемся, еще подумают, что смеемся над ними.

Спустя несколько месяцев весь этот недолгий разговор, слово в слово, пересказал мне ланиста Цетег, после того как я начал сносно говорить на латыни. А в тот день он железной рукой взял меня за локоть и повел на корму. Я чувствовал, что эти двое с выбритыми подбородками спорят обо мне. Кстати говоря, безбородые лица римлян производили на меня, привыкшего видеть бороды у взрослых мужчин, неприятное впечатление.

На корме в колодках томилось десятка полтора мужчин. Мои ноги тоже не миновала сия чаша. Цетег, сняв с себя грубый шерстяной плащ, бросил его мне. Мой взгляд невольно упал на короткий широкий меч, висевший на поясе ланисты.

– Гладиус! – показал римлянин пальцем на оружие.

Так я узнал первое латинское слово.

Передо мной поставили деревянную плошку с водой, покрытую внушительным ломтем черного хлеба. Воду я выпил залпом, не притронувшись к еде, и протянул руку с посудиной, показывая взглядом, что хочу еще. И снова выпил. Потом еще и еще, пока обожженное жаждой и соленой водой нутро не пришло в норму. И только после этого вонзил голодные зубы в хлеб. Съел все до крошки, не замечая никого и ничего вокруг себя. Дальше палуба почему-то резко качнулась и стала стремительно приближаться. Тоц! Это мой лоб ударился о влажные доски. Звук раздался где-то внутри затылка и тут же погас. Я провалился в сон на целые сутки.

Когда очнулся, все так же ярко светило солнце. Нет, еще ярче. И еще жарче. Я натянул на голову подарок своего будущего ланисты. Плащ прикрывал кожу от палящих лучей и давал отдых глазам. Но даже под ним я удивлялся: насколько пылающим может быть солнце! Даже когда я зажмуривался, оно светило во мне, наполняя плоть до кончиков пальцев иссушающим сиянием. Но спать больше не хотелось, потому, привстав на локте, огляделся в одну сторону, затем в другую. Люди сидели и лежали в неестественных позах за счет того, что одна нога у каждого находилась в колодке. Многие были невероятно исхудалыми, из-под некоторых вытекали лужи испражнений. Вообще, вонь стояла невообразимая, хлеще той, которая была в зверином трюме. Два лысых эфиопа утром и вечером окатывали нас соленой водой, а заодно смывали грязь, но этого было явно мало, потому что многие колодники страдали болями в животе.

Тяжелая рука опустилась на мое плечо. От неожиданности я даже вздрогнул. Пришлось вывернуть голову, чтобы увидеть заросшего по самые глаза светло-рыжей бородой человека.

– Веян. – Он ткнул себя пальцем в грудь.

– Ивор, – то же самое сделал я.

– Будь ты и мой вместе. Ты удивляйся? Я немножко знаком твой народ. Люди Великой Матери, так?

– Та-ак…

– Живете наверху Данапра, так?

– Ну.

– Мой народ сармат. Мы очень близко говорить и думать с твой народ.

– Как ты узнал, кто я?

– Это. – Веян кивнул на мою обувь. – И это. – Рука протянулась к ожерелью на моей шее. – Зубы волк, так?

– Так.

– Мой деды говорили, что когда-то люди Великой Матери был много. Сейчас поменьше, потому что ушел на север в лес. Так?

– Наверное.

– Вы хороший охотник и оратай. И совсем не любить воевать. А еще открытый и очень-очень доверять всем.

– Куда нас везут, Веян?

– Я немного говорить и понимать латынь, потому что отец торговал с разным миром. Отец разорился. Потом его убили те, кто давал в долг денег и товар, а меня продал в рабство. На одном рынке купил один, на другом рынке перепродал. И так шесть раз, пока не оказался в Амастрий на Понте Евксинском. В Амастрий приходят за рабом римлянин. Через полтора год будет тысяча лет Риму. Он очень большой империя. Очень. Судя по солнцу, нас везут в Африка. Я хорошо владеть акинак, сразу два акинак – это меч такой, покороче немного скрамасакс, зато сразу в двух руках. Научился, когда охранял караван отца. Ну, был начальник охрана. Цетег, тот самый, что тебя спас, во мне распознал воин. Просто сделал: дал в руки меч и сказал: «Отбивай». Я отбил все его выпад. После этого он сказал про Рим и что во время празднования тысячелетия будут хороший арендный предложения от устроителей гладиаторских мунер. А так как я достался за малый сестерций и платить мне ничего не надо, потому что раб, то на мне можно сделать неплохой прибыль. Вот и тебя такой ждет судьба.