Ради любви, стр. 11

Раздевшись донага, он подошел к пузатой печке, сдернул висевшую на веревке простыню и с наслаждением накинул на голое тело. Потом вытер лицо сухим полотенцем и стряхнул снег с густых черных волос. Устало, опустившись на стул, Дерек повел мощными плечами под нагретой простыней и потер рукой мускулистую грудь. Последние несколько часов на палубе царил самый настоящий ад, признался он себе. Ему еще не приходилось сталкиваться с таким яростным штормом. Этот стоил всех прежних и, самое плохое, вроде бы не собирался стихать.

Дерек мысленно перебрал все события сегодняшнего дня и еще раз оценил действия своих людей. Матросы выполняли его приказы умело и бесстрашно. Он чуть было не потерял Дэна Фелпса, когда тот в очередной раз полез на мачту. А Дика Твиннинга едва не убил оторвавшийся рангоут, но на этот раз судьба пощадила обоих.

Дерек не спеша, провел ладонями по животу и бедрам, помассировал крепкие ноги, нывшие после долгих часов противоборства со штормом, потом сбросил простыню на пол и потянулся за свежей одеждой, что лежала на стуле рядом. Перекусить, пропустить чего-нибудь согревающего, и можно возвращаться на палубу.

Закончив переодеваться, Дерек вдруг подумал о пассажирах в трюме. Его «груз» уже несколько дней сидел в духоте, с задраенными люками. И снова перед ним всплыло лицо белокурой красотки. Как, она сказала, ее зовут? Да, конечно, как же он мог забыть! Джиллиан Харкорт Хейг…

В его душе что-то странно сжалось от одной только мысли о пригожей девке. Она, вне всякого сомнения, провела ночку, о которой долго будет помнить. Ему вдруг захотелось узнать, по-прежнему она такая гордая или же штормовая ярость моря поубавила в ней спеси.

Дерек нахмурился. Сто двадцать человек теснились там, в низу, в холодном, сыром трюме… Решено, он по очереди, группами, выведет их на прогулку, на солнце, когда судно, наконец, выйдет из полосы шторма. Пусть очухаются от пережитого кошмара…

Дерек затряс головой, гоня эту мысль прочь. Нет, не стоит. Он не отвечает за «груз» в этом плавании. Слишком многое поставлено на карту, чтобы можно было просто так рисковать. Все справедливо. Во всяком случае, после этого рейса он не останется с пустыми руками. Однако если судить по первому дню, главной удачей в этом плавании станет его собственная жизнь.

Краем глаза Дерек заметил мерцание янтарной жидкости в бутылке на полке. Он плеснул в стакан хорошую порцию и выпил ее одним глотком. В желудке сразу начало разливаться приятное тепло. Дерек расслабился, умиротворенно прикрыл глаза, но ненадолго. В дверь громко постучали.

Дерек встал, подошел к двери и открыл ее. На пороге стоял Каттер.

— Рангоут, капитан. Снова его оторвало, болтается, как Бог на душу положит, каким-то чудом до сих пор не порвал оснастку.

Буквально через минуту, на ходу натягивая дождевик, Дерек вышел на палубу, где его нетерпеливо дожидался разгулявшийся вовсю ураганный шторм.

Глава 3

Две недели в открытом море… Она все еще не могла поверить, что этот кошмар остался позади.

Взглянув вверх на вновь открытые люки, Джиллиан замерла, зачарованная узкими золотистыми стрелами солнечного света, прорезавшими сумрак вонючего трюма. Стоны и отчаянные всхлипывания прекратились еще накануне, когда шторм, наконец, выдохся и потихоньку сошел на нет. И тогда во всех углах стало слышно негромкое, неразборчивое бормотание — голос чисто человеческого страдания, с каждым часом уменьшающего решимость несчастных противостоять судьбе.

Джиллиан подняла руку и провела по спутанным волосам. Нечесаная, грязная, белье и одежда те же, что и в день отплытия… Она презирала навязанную ей неопрятность. Запрещено — это был единственный ответ, который они получали от охраны на все свои просьбы о самом необходимом для сохранения хотя бы остатков человеческого достоинства.

Она никогда не поверила бы, что корабль способен выдержать такое. Это были дни зверского по силе ветра, замерзающего на лету дождя, взбесившихся морских волн, выматывающей и отнимающей у людей все силы морской болезни, воздуха, провонявшего испражнениями и блевотиной. И бесконечный, пробирающий до костей холод.

А потом каким-то чудом к ним прорвалось солнце, и люки, наконец, снова были открыты.

Маленькое голубое пятнышко где-то наверху стало их общим открытым небом, потому что даже тем ссыльным, которые могли ходить, было отказано в прогулке по палубе. И — в это было просто невозможно поверить! — им было также отказано в свежей воде и куске мыла, чтобы хотя бы смыть следы рвоты с тела и почувствовать себя людьми.

Джиллиан нахмурилась. Зная свою натуру, она не могла понять, как сумела избежать мучений морской болезни, от которой страдали почти все. Отец всегда шутил, что у нее стальная воля и такой же желудок, но, вспомнив сейчас его слова, Джиллиан впервые не получила от них прежнего удовольствия. Как много осталось там, в прошлом…

Чувствуя, как в ней закипает ярость, Джиллиан снова вспомнила недолгие, но регулярные посещения Джона Барретта в те тяжкие дни. Гнусные взгляды, которые бросал на нее этот презренный тип, говорили лучше всяких слов. Никто и близко не подходил к ней и Одри, да что там — их просто не замечали из-за страха прогневить этого мерзкого негодяя.

Трусы, какие же все они трусы! Ну да ничего. Она сама позаботится и о своей сестре, и о себе. Она…

С койки, где лежала ее сестра, донесся тихий стон. Джиллиан торопливо обернулась. Одри зашевелилась во сне. Она вставала — и то с помощью Джиллиан — лишь по нужде, а все остальное время лежала пластом в каком-то полузабытьи. Одри ничего не могла, есть и извергала обратно даже то скудное количество пищи и воды, что им давали.

Джиллиан очень пугало то, что сестра за последние два дня заметно сдала.

Стараясь изо всех сил скрыть беспокойство, Джиллиан ласково тронула сестру за плечо:

— Одри, милая, ты должна бороться за себя. Давай, попробуй хоть немножко посидеть.

Помогая сестре сесть, Джиллиан вгляделась в изможденное личико, и на нее накатила новая волна отчаяния. Одри, со своей посеревшей кожей, безжизненными, глубоко ввалившимися, поблекшими глазами, в платье, заляпанном пятнами от бесконечного поноса, являла собой убедительный пример глубокого человеческого страдания. Сейчас она была жалким подобием той юной трепетной женщины, что поднялась на борт две недели назад.

Поддерживая Одри одной рукой, Джиллиан дотянулась до недоеденного ею сухаря, лежавшего на тарелке.

— Ты должна хоть немного поесть, дорогая, — стараясь улыбнуться, проговорила Джиллиан.

— Наверное, я не буду, — покачала головой Одри, бледнея еще сильнее.

— Одри, я очень тебя прошу…

Джиллиан, теряя голову от беспокойства, провела рукой по ввалившейся щеке сестры. Щека пылала таким жаром, что у нее екнуло сердце.

Лихорадка!

В панике Джиллиан торопливо огляделась вокруг. Через проход, на соседней койке седовласый мужчина мучительно стонал в приступе лихорадки, терзавшей его со вчерашнего дня. Его состояние за прошедшие сутки намного ухудшилось, А ночью женщина, что лежала несколькими футами дальше, вдруг начала заговариваться, умолкнув лишь тогда, когда уснула. Она продолжала спать и сейчас. Д там метался в жару кто-то еще… и еще… и еще…

— Охранник! — Осторожно уложив Одри обратно на койку, Джиллиан еще раз резко крикнула: — Охранник!

Из какого-то темного угла к ней ленивой походкой направился угрюмого вида охранник, которого, как она узнала, звали Уилл Свифт. Не дойдя до нее нескольких шагов, он остановился.

— Чего изволите, ваше высочество?

От насмешливого тона щеки Джиллиан вспыхнули.

— Хватит валять дурака! У меня нет времени на твои идиотские шутки! Я требую позвать врача!

— О, вот чего мы теперь захотели! — осклабился Свифт. — А может, заодно и премьер-министра позвать? А то и саму королеву прихватить?

— Прекрати, наконец, паясничать! — вспылила Джиллиан. — Моя сестра тяжело больна. Ей нужен знающий врач. Ей нужны лекарства.