Лезвие бритвы (илл. Г. Бойко), стр. 148
— А что может быть похуже?
— Ну, например, книга или письмо с отравой, рукопись, скрепленная так, что вы обязательно уколетесь, разнимая листки. Образцы камней или кристаллов, в которые вделан сильный заряд радиоактивного вещества или испаряющегося на воздухе яда… Да мало ли что сможет придумать дьявольская изобретательность! А что она у них дьявольская,это вы можете мне поверить. Поэтому будьте очень осторожны! Не доверяйте даже присланному от давнишних ваших коллег, ведь воспользоваться их адресами ничего не стоит.
— Понимаю,большое спасибо! Но… есть еще один человек,и его, наверное, тоже надо предупредить.
— Вы имеете в виду доктора Гирина? Его не предупредить надо, а побить! Своим необдуманным экспериментом он спугнул Дерагази и лишил нас возможности его разоблачения.
— А может, Дерагази и не дал бы вам такой возможности?
— Не спорю, может быть. Но чего добился ваш Гирин? Ничего! Философская декларация, извлеченная им из археолога, что она стоит? Мало ли кому как хочется думать. А все из-за неверия в наши методы!
— Но как же все-таки с Гириным?
— Не беспокойтесь!Ваш самонадеянный доктор сказал,что он ничего не боится, потому что,видите ли, он приказал забыть о себе! Смешно думать, что Дерагази послушается.
На прощание следователь напомнил Андрееву,что они с нетерпением ждут от него или Ивернева соображений, что могло интересовать шайку Дерагази в материалах Ивернева-старшего.
Рассказав все это жене, Андреев вернулся к началу:
— Понимаешь,какая гадость! Пятнадцать тысяч! Вот мразь! И сумму-то покрупнее придумал, чтобы правдоподобнее было: клюнул, мол, старый дурак, не устоял… Теперь я понимаю, как чувствовали себя безвинно оклеветанные люди.
— Нет, не понимаешь,- возразила жена,- на тебя только сделали неудачную попытку набросить подозрение. Господам кажется, что у нас еще остались маньяки, вероятно искренне верившие, что стоит любого советского ученого выпустить за границу,как он сразу же с корабля или поезда побежит в английскую или американскую разведку. Вот я, давайте сто фунтов!
Профессор фыркнул,совсем как Рита,и махнул рукой, постепенно успокаиваясь. Рюмка коньяку и сигарета довершили дело. Еще через несколько минут Андреев громко распевал цыганский романс.
Внезапно он оборвал пение и задумался.
«Перерою все еще раз! Съезжу в Ленинград, к милейшей Евгении Сергеевне. Пусть покажет мне личный архив Максимилиана Федоровича.Все же у меня процент бестолковости должен бы быть поменьше, чем у Мстислава…»
Глава четвертая
МИЛОСТЬ БОГОВ
В наступившую жару москвичи толпами устремлялись за город. Не отставали и Сима с Гириным. Сергей уехал на лето на какие-то строительные работы и доверил любимому учителю свое бесценное сокровище- мотоцикл, обмененный на выигранный по лотерее холодильник плюс все сбережения сестры и гонорар Гирина за статью.
Гирин, бывший в юности мотоциклистом, вспомнил былое. Правда, при современном движении нельзя было позволять себе особой лихости, но машина давала возможность быстро достичь хороших купальных мест, не заваленных телами жаждущих солнца и воды.
Чаще всего они ездили к одной излучине Москвы-реки, где маленькая плотина подпирала воду, а отсутствие близкой дороги мешало скоплению купальщиков. Гирин проезжал коровьей тропинкой, лавируя между посинелых еловых пней, и спускался по песчаному откосу прямо на желтую от цветов лужайку в ограде густого ивняка. Сима растягивалась на старых мостках, неизвестно зачем выведенных далеко в реку, и погружалась в задумчивость, следя за медленным колыханием кувшинок на слабом течении. Вода, отражая металлическое знойное небо,казалась маслянистой и, сдавленная крутыми берегами, темнела в глубине. Дно виднелось таинственным и недосягаемым. Гирин садился в конце мостков, поближе к ветхим,вбитым под берегом кольям и болтал ногами в прохладной чистой воде. Сима, загорелая, в лиловом купальнике, с видом ученой исследовательницы ловко выуживала толстые зеленые стебли с цветами.Гирин, не отрываясь, смотрел на нее со странной тревогой на душе. Потому что большая любовь — это всегда ответственность и забота, защита и опасение, думы о том, как устроить и облегчить жизнь для самого дорогого в мире существа.
Они прятали в кустах машину и одежду и плыли вниз по течению, со смехом соскальзывая на животах по замшелому камню, подпиравшему размытый край плотинки. Ниже река сильно обмелела: там было едва по пояс. Сима и Гирин ухитрялись плыть по быстринке гуськом, с головами под водой, лишь изредка набирая воздуху. Потом они шли, мокрые и чуть продрогшие, по влажной береговой тропке, шлепая по теплым прозрачным лужам. Осевшая на дно глина, густая, как сливки, приятно продавливалась между пальцами босых ног, а сухой, пронизанный солнцем ветер быстро осушал и гладил согревавшуюся кожу.
Яркий день, выдавшийся с утра, после полудня резко изменился. Низкие тучи наползли с юго-запада, и озябшие купальщики не смогли погреться на солнце. Гирин нашел затишное место под обрывом, собрал кое-какие сучки и разложил маленький костер.
— Боюсь, что кончается хорошая погода, — огорченно сказал Гирин. — А там кончится у вас отпуск.
— У меня еще много времени,-сказала Сима,- так много, что я не знаю, стоит ли мне сейчас использовать все. Особенно если вы не будете со мной.
— Я скоро уеду в Индию.
— Да,вы как-то упоминали об этом.Честно говоря, завидую. Когда-нибудь и я попаду в эту замечательную страну.Я ведь переписываюсь с индийскими преподавательницами гимнастики.Они считают, что в нашей школе художественной гимнастики много танцевальных элементов. Она очень подходит для Индии.
— Так почему бы вам не поехать теперь же?
— Это невозможно для простого смертного, как я, не приглашенного какими-либо организациями и не имеющего денег на туристическую поездку. Пока они у нас непомерно дороги!
— Сима, почему бы вам не поехать со мной- у меня все расходы оплачены индийским институтом… Я вовсе не шучу,- добавил Гирин на иронически недоверчивый взгляд Симы. — Вы знаете, что я не принадлежу к острякам, а сейчас речь идет о самом важном в моей жизни.
— Не понимаю!
— Поскольку мне суждено вроде Д’Артаньяна свой век прожить в малых чинах, вы можете поехать со мной только в одном качестве — жены!
Сима вздрогнула, отступила на шаг, коротко вздохнула. В ее широко раскрывшихся глазах Гирин прочитал испуг, радость и что-то похожее на досаду или разочарование.
— Вас смутило мое предложение, — поторопился добавить он, — но ведь все к тому шло, и я…
Сима подалась к нему одним из своих неуловимых движений и положила кончики пальцев на губы Гирина.
Не поднимая глаз, Сима заговорила. Ее щеки запылали.
— Видите, я, должно быть, совсем не такая… как вам кажется. Наверное, я испорченная.
— Какая дьявольская чепуха! — с возмущением воскликнул Гирин.
— О нет! Вот вы не знаете. В первый момент от ваших слов огромная радость — и сразу огорчение. Почему так?
— Как?
— Ну, поймите же!
— Ах, вот оно что, — Гирин рассмеялся с невыразимым облегчением, нагнулся, схватил ее. Продолжая смеяться, он высоко подбросил ее, поймал и крепко прижал к груди.
Сима обняла его шею. И как тогда, в Никитском саду, она струной вытянулась на руках Гирина, целуя его. Прошло много времени, прежде чем он опустил Симу на землю.
— Хорошо, все хорошо! — воскликнула она, прижимаясь к нему.
И снова Гирин поднял ее, чтобы не отрываться от ее глаз, бездонных и огромных, тех самых пресловутых погибельных омутов, о каких мечтает с начала человеческого рода каждый добрый молодец.
— Видите теперь,что я глупая,видите,- зашептала, зажмуривая глаза, Сима, — мне надо было догадаться еще в Никитском саду, а я не поняла даже после того, как видела битву с Дерагази. Вы боялись своего… влияния, да, верно? Верно, Иван, мой милый? Ты милый, — громко повторила Сима, прислушиваясь к звучанию слов.