Таблоид, стр. 59

Не так давно я должен был идти на интервью. Созвонившись с героем материала, договорился встретиться с ним у входа в Дом журналиста.

Там, если вы не в курсе, недорогой буфет. И вообще…

Я пришел вовремя, а собеседник опаздывал. У входа в Домжур продавали аудиокассеты. Я порассматривал витрину и даже купил альбом «Dead Can Dance», называвшийся «Aion».

Потом решил выйти на улицу покурить. В дверях меня толкнул дяденька. Я сказал «Извините»… потом обернулся… посмотрел ему вслед… расхотел курить… захотел повеситься.

Сейчас я попробую объяснить, а вы попробуйте меня понять.

Лично с дяденькой я знаком не был. Но знал, кто он такой. В 1980-х его статьи делали перестройку. Он в одиночку и был перестройкой. И вот прошло двадцать лет.

На дяденьке был серый, райкомовского покроя костюмчик. Под костюмчиком надета клетчатая, на два размера меньше чем нужно, рубашка. А под ней — всем видная майка.

Галстук был такой, как носят военные: не завязываемый, а на резинке. Узел съехал под скулу. Перекошенные очки в дурацкой оправе… седая неопрятная щетина… слюни.

Скажу, не кокетничая: никогда и ничего в жизни я не боялся. Я — парень бесстрашный. Но тут… понимаете… я испытал ужас… ДЕЙСТВИТЕЛЬНО испытал… волосы, как трава на ветру, зашевелились у меня на предплечьях.

То есть несколько десятилетий назад он, молодой и красивый, впервые пришел в редакцию. Принес материал, который взорвался в лицо читателю, как чеченская граната. Потом принес еще такой же… и еще…

Годы летели, как птицы. Дяденька полысел, обзавелся слюнями и майкой на дряблом пузе. Но продолжал носить материалы. Не мог остановиться. По-прежнему стучал печатной машинкой.

Я застрял в дверях… я все еще смотрел на дяденьку.

Блестя голыми ногами из-под коротких брючек, он взлетал по лестнице. Под мышкой он держал папку на веревочках. Не исключено, что из этой самой папки он некогда достал свою первую чеченскую гранату.

Дяденька спешил… сметая преграды, несся в редакцию… нес новую порцию материалов… не беда, что на свете не осталось ни единого человека, которого заинтересовало бы содержимое папки.

Я что, тоже буду… вот так… через двадцать лет… да?

Плюнув на интервью и выкинув кассету с «Dead Can Dance», я вернулся домой. Выкурил подряд три сигареты. Лег на диван.

Можно было банально напиться. Это не сняло бы вопрос. Через какое-то время я опять впилился бы в него своим и так шесть раз сломанным носом.

Комната, в которой я лежал, носила неустранимые следы того, чем я зарабатываю на квартплату.

На стене висела вышитая по шелку картина: тигр на склоне холма. Ее подарил мне китайский спецслужбист Лю.

Еще висел набор африканского оружия: щит из антилопьей кожи и два деревянных копья. Подарок от двух ЮАРовских миссионеров, как-то гостивших в редакции.

Пепельница, сделанная из панциря допотопного животного трилобита, — подарок политического обозревателя Яна Травинского. Еще одна пепельница в виде быка — эту оставил на память Апостольский администратор для католиков латинского обряда севера Европейской части России, архиепископ Тадеуш (Кондрусевич).

Плакат группы «Scary B.O.O.M.» с автографом бритоголового вокалиста. Настоящая статуэтка ацтекского бога небес Ипальнемоани. В рамочке фото: я, а рядом улыбается певец Джимми Соммервил. Отломленный на память кусок колонны из римского Колизея.

Я сходил на кухню за стулом, кряхтя влез на антресоль, вытащил оттуда коробки со своими старыми материалами. Я давно перестал собирать то, что писал. Но кое-что — общим количеством в два пуда желтых потрепанных газетных листов — сохранилось.

До полуночи я перебирал эти листочки. Передо мной на полу лежали десять лет бессмысленной жизни.

Наброски к интервью с раввином Штейнзальцем, переводчиком Вавилонского Талмуда. Помню, мы разговаривали с рабби, а под окнами орали и маршировали скинхеды, не понимавшие, зачем в русском языке существуют такие слова, как «вавилонский» и «талмуд».

Ручкой записанные вопросы к Роберту Смиту из группы «The Cure». Мне обещали устроить интервью с ним по e-mail. Тогда я запил, прошляпил интервью.

Стершийся факс с описанием программы пребывания на Северном полюсе. В 1996-м я должен был вертолетом лететь на полюс: «Осмотр лежбища моржей… Обед в кафе, вырубленном в леднике: рюмка водки и галеты… Футбольный матч (5 минут) и поднятие флага…»

Интервью с DJями, банщиками, работниками психиатрической клиники, киноактерами, жертвами катастрофы на станции метро «Площадь Ленина», барменами, японским дипломатом, серийным убийцей, фабрикантом Владимиром Довганем, священником-старовером, дегустатором шампанских вин, кришнаитом, вырвавшимся из плена у чеченцев, панк-звездой, дрессировщиком анаконд, владельцем ночного клуба «Werewolf», покорителем африканской горы Килиманджаро, астрологом Павлом Глобой…

Господи! Как глупо были прожиты годы!

Я раскладывал по кучкам старую, заляпанную жирными пальцами, бумагу и не мог поверить, что действительно занимался всей этой херней.

На протяжении данной книги я давал вам много советов. Кто бы дал мне хоть один в тот вечер! Кто бы сказал мне, что делать в случае, когда понимаешь, что жизнь прожита зря? Что все начиналось так красиво лишь для того, чтобы со временем я стал слюнявым дяденькой… купил себе галстук военного образца.

Впрочем, книга, которую вы держите в руках, — история со счастливым концом.

Я все-таки нашел то, что искал. Отрыл среди трех тысяч шестисот пятидесяти статей, написанных за десять лет, ту, которая примирила меня с моей профессией.

Это и есть то, что я хотел сказать вам напоследок.

В работе, которой я занимаюсь… и которой, может быть, займетесь вы… важно не то, со сколькими звездами вы поговорили и сколько дипломов повесили на стену.

Вот у дяденьки дипломов много — и чё?

Как ни кощунственно это звучит, но главное — это даже не деньги. Только не говорите об этом хозяевам журналов, для которых пишете, ладно?

В этой… да и в любой работе важно другое. Важно знать, что в самом дальнем ящике письменного стола у вас лежит обратный билет. То, что вы сможете предъявить в момент, когда вас спросят: а чем, сынко, ты всю жизнь занимался?