Тяжесть венца, стр. 50

Она взглянула на сидевшего верхом Оливера. Ее прошлое… Анна ощутила резкую боль в сердце. К горлу подступил ком.

– Прощай, Оливер. Да хранит тебя Господь.

Она закусила губу и смахнула пальцем скатившуюся по щеке слезу.

Оливер окинул ее внимательным взглядом.

– Прощайте, моя леди. И знайте: если придет беда, если вам понадобится помощь, вам стоит только позвать.

Анна улыбнулась, но улыбка вышла жалкой.

– С чего ты взял, что со мной может случиться беда?

Не отвечая, Оливер пришпорил коня и умчался.

7 Вторая королевская чета

В начале октября, за два месяца до положенного срока, у Анны начались предродовые схватки. Ричарда в Мидлхеме не было, и, когда Анна взволнованно сообщила фрейлинам, что, кажется, ее время пришло, в замке поднялась невероятная суматоха.

Слишком неожиданно, слишком рано, хотя, что и говорить, вся вторая половина беременности у герцогини протекала крайне тяжело.

Все единодушно решили, что у нездоровой, с трудом носившей плод супруги герцога будут тяжелые роды, однако уже через пару часов Анна произвела на свет крошечного семимесячного младенца.

Она была настолько ошеломлена таким быстрым исходом, что даже не спросила о ребенке.

– Мальчик! – радостно возвестила повитуха, показывая ей издающий слабые квакающие звуки иссиня-багровый комочек плоти.

Так сложилось, что своих новорожденных детей от Филипа Анне доводилось видеть лишь некоторое время спустя, уже обмытых, спеленутых, с крошечными носиками и пухлыми щечками. Она влюблялась в них тотчас, они казались ей маленькими ангелами, ниспосланными ей небом. Сейчас же, когда она глядела на этого жалкого заморыша с костлявыми, похожими на паучьи лапки конечностями и страдальчески сморщенным личиком, она не испытывала ничего, кроме брезгливого любопытства.

– Какой он безобразный! – только и сказала она.

– Погодите, ваше сиятельство, скоро он станет для вас самым красивым мальчонкой в мире, – со знанием дела заметила повитуха.

– Если, конечно, выживет, – добавила статс-дама Матильда Харрингтон. – Младенец весьма слаб.

Поскольку дитя явилось на свет раньше срока, предназначенная ему в кормилицы знатная дама еще не разрешилась от бремени, и поэтому пришлось довольствоваться первой же здоровой крестьянкой из ближнего селения. У нее уже было пятеро детей, и она с готовностью взялась выхаживать хилого отпрыска герцогини.

– Ничего, мой первенец тоже явился на свет прежде положенного времени, а теперь, глядишь, уже отцу на пашне помогает. Малыш справится, в нем течет кровь королей!

Она сказала это с такой неожиданной силой и нежностью, что Анна взглянула на женщину с недоумением, ощутив что-то похожее на ревность. Впрочем, сама она никаких глубоких чувств к младенцу не испытывала.

Об этом же она сказала и Ричарду, когда спустя три дня после рождения младенца он прибыл в Мидлхем. Герцог долго просидел у колыбели наследника, разглядывая его с любопытством и странно растроганным выражением на обычно непроницаемом лице.

– Все вокруг говорят, что он очень слаб, – наконец обратился он к жене, и в его голосе проскользнуло легкая неприязнь, словно Анна была повинна в том, что раньше срока разрешилась от бремени.

– Даст Бог и Пресвятая Дева, он выживет, – ответила герцогиня, стараясь вложить в свой голос как можно больше уверенности.

И тем не менее жизнь маленького Эдуарда (как поспешно окрестили младенца, опасаясь, что он некрещеным предстанет пред Спасителем) почти месяц оставалась под угрозой. Ребенок то отказывался есть, то его ножки сводило судорогой, так что доставленные в Мидлхем ученые лекари приходили в отчаяние, не зная, что и подумать. Иной раз сердце младенца едва билось, и все начинали молиться, полагая, что пришел его последний час. Могла ли Анна по-прежнему оставаться равнодушной к этой крохотной жизни? Ночи напролет она проводила в часовне рядом с Ричардом Глостером, и впервые Анна видела герцога в таком отчаянии. Она пыталась утешить его, но лицо Ричарда только искажалось гримасой темной злобы.

– Что вам за дело до моего сына? – скрежетал он. – Вас заботит лишь Кэтрин, и вы с легкостью отказываетесь от Эдуарда.

Анна предпочитала молчать, опасаясь еще больше разгневать супруга. Ей оставалось лишь шептать слова молитв, прося милосердную Деву заступиться перед Всевышним за ее сына и не забирать жизнь у едва появившегося на свет существа.

За сына наместника молились все монастыри и аббатства, весь Север Англии. Сам герцог не поднимался с колен, не желая слышать ни о каких делах.

Когда выпал первый снег, маленькому Эдуарду стало лучше, а в канун Рождества Мидлхем уже сиял огнями, и Ричард впервые занялся накопившимися делами. Для этого он перебрался в свою любимую резиденцию Понтефракт, а вскоре туда с детьми отправилась и Анна.

Старинная крепость, где некогда первый король из Ланкастеров умертвил последнего короля Плантагенета [52], не произвела на нее должного впечатления. Возможно, виной тому была сырая, промозглая погода. Ветры вгоняли обратно в каминные трубы клубы дыма, а сквозняки гасили факелы и развеивали пепел из жаровен. Огромный замок, несмотря на великолепие внутреннего убранства, показался Анне мрачным и неуютным. Здесь были старинные извилистые переходы, лестницы, словно сложенные гигантами, подковообразные двери, расписанные и позолоченные, но окованные железом. Этому замку недоставало изящества и легкости, повсюду ощущалось суровое присутствие воина, и даже резная мебель и прекрасные кедровые потолки с инкрустацией не могли затмить холодного блеска дорогого оружия и доспехов, заполонивших большинство покоев. Здесь словно витали тени былых трагедий, а грохот кованых башмаков стражи можно было услышать чаще, чем смех или музыку. В восточном дворе замка стояла одинокая башня, куда от основных строений вел крытый переход, всегда загороженный железной решеткой. Вскоре Анна узнала, что там располагается понтефрактская темница, где менее столетия назад морили голодом Ричарда II. Под этой башней находились древние подземелья, откуда однажды, когда Анна поднялась подышать воздухом в романскую лоджию, долетел отдаленный нечеловеческий вой.

– Там тюрьма герцога, – пояснил Анне Уильям Херберт. – Я бы не советовал вам гулять в этой части замка. Здесь только казармы, тюрьма и хозяйственные дворы. Герцог иной раз принимает тут своих шпионов. Поговаривают, что под башней последнего короля Плантагенета есть такие каменные ямы, где людей хоронят заживо. Они сидят там среди крыс и мокриц, а свет видят, лишь когда стражник оставляет факел у решетки, открывая отверстие колодца, чтобы на веревке спустить узникам еду. Словом, вам следует отдать предпочтение западным дворам, где и вид с высоких галерей хорош, и лестницы ведут в парки с фонтанами и статуями. Там есть даже лабиринт из подстриженных кустов буксуса. У милорда Глостера великолепные садовники… и палачи, – добавил он спустя минуту, когда ветер донес очередной вопль, полный неизъяснимой муки.

«Я уеду из Понтефракта, едва лишь дороги подсохнут», – решила Анна. И хотя при дворе было много молодежи, прославленных рыцарей, прелестных дам и юных пажей – отпрысков древних родов, их смех и оживление не могли развеять мрачную атмосферу герцогской резиденции.

– Вас не должно это тревожить, миледи, – заявил комендант замка Роберт Брэкенбери, долговязый человек с длинным желтым лицом, когда Анна ответила на его вопрос о причине ее скверного настроения. – Отнюдь не должно. Герцог Глостер – мудрый правитель, и если он возвеличивает тех, кто верно служит ему, то к тем, кто непокорен его воле, у него нет ни капли жалости. Не далее как вчера в подземелье пытали некоего господина, который оказался шпионом Генри Тюдора. Как же еще прикажете поступить с ним, если этот негодяй разъезжал по замкам былых приверженцев Алой Розы, уговаривая их поднять мятеж, как только Генри высадится с французской армией на побережье королевства? [53]