Жизнь в дороге, стр. 4

Булган с кирпичными домами советской постройки был первым городом, действительно похожим на город. Он напоминал крошечные провинциальные российские городки с аллеями деревьев, маленькими магазинчиками и мозаичными изображениями рабочих и колхозников на стенах домов. Погуляв, и съев огромный мешок купленных на доллар пирожков, я отправился дальше. Выезд пришлось искать долго — никто из местных жителей не знал, где он находится, но все же я умудрился выбраться из города и застрять окончательно возле одинокой станции техобслуживания. Было холодно, время от времени я ходил на станцию греться и пить чай. Там и заночевал.

На следующий день случилась удача — меня принял на борт «уазик» директора колхоза. Он гнал табун лошадей на мясокомбинат в Улан-Батор. Там животных перерабатывали на консервы, лепили этикетку «Завтрак туриста» или «Говяжья тушенка», и отправляли в Россию. По словам директора, в нынешней партии было около 20 тысяч лошадей. Табуны стекались в монгольскую столицу со всех концов страны. Директор гнал на мясокомбинат свою долю — 150 лошадок, надеясь выручить по 50 долларов за голову. Табун двигался с частыми остановками. На первой же я познакомился с пастухами. Старшего звали Чингизхан. Пастухи разлили местную водку в импровизированные стаканы, сделанные из половинок сигаретных пачек «Наша Прима», и выпили за мое здоровье.

Потом меня обучали пастушескому делу — посадили на коня и вручили длинную палку с петлей на конце. Управляя этим инструментом, я должен был возвращать отбившихся лошадок в табун. Все бы хорошо, но когда мой конь шел галопом, приходилось вставать в стременах, чтобы не отбить важные части тела о жесткое монгольское седло. Маленькие и мохнатые монгольские лошадки весело резвились, не подозревая, какая участь их ждет. Быть съеденной — судьба большинства монгольских лошадей. Так уж повелось в этой диковатой, но дружелюбной стране.

Если ехать с остановками на выпас лошадей, до цели доберешься не скоро. Поэтому, распрощавшись с пастухами и директором, я стал ловить очередной попутный транспорт. На этот раз им оказался бензовоз. Он тоже направлялся в Улан-Батор и двигался крайне медленно, да еще часто ломался. Это означало, что приехать в столицу мы сможем только поздно ночью, и как искать ночлег у меня не было ни малейшего представления. Однако я решил дождаться конца пути и действовать по обстоятельствам.

Водитель оказался классным парнем. Его звали Терео, и он немного говорил по-русски. Терео ехал вдвоем с братом, чей бензовоз катил в ста метрах впереди нас. Когда мы остановились в кафе, чтобы перекусить, по телевизору передавали местные новости. Показывали новую фабрику, построенную в Улан-Баторе немцами. Толстый усатый немец рассказывал журналистам о большой пользе фабрики для монгольской экономики. «Смотри, пфасист! Гитлер!» — воскликнул брат Терео, указывая на немца, и громко засмеялся. Я не стал с этим спорить и осторожно ответил: «Гитлер — капут!»

Добрались до Улан-Батора поздно, но проблемы с ночлегом разрешились сами собой: Терео пригласил переночевать у него. Он жил в отдельной благоустроенной юрте на окраине Улан-Батора. В жилище было три кровати, железная печка, японский телевизор, магнитофон и огромный холодильник.

Терео познакомил меня со своей семьей: «Мой сын — Сашка! Моя жена — Машка!» Изначально у мальчика было другое имя, но отец звал его так, потому что сынок был белобрысый. У трехлетнего «Сашки» — абсолютно монгольские черты лица, но — светлые волосы, что для монголов невероятно. Мать мальчика была чистокровной монголкой, причем очень красивой. Но Терео упорно звал ее «Машкой», видимо подозревая ее причастность к появлению у мальчика светлых волос. Это не было семейной драмой, а скорее любимой шуткой. Когда вечером в юрту пришли родственники, все весело сравнивали меня с «Сашкой», утверждая, что мы выглядим как братья, и теперь Терео должен меня усыновить. На утро я распрощался с радушной семьей и отправился в центр столицы. Передо мной раскинулся огромный и удивительный город, куда я так стремился. От Санкт-Петербурга до Улан-Батора было пройдено пешком и автостопом немалое расстояние, но до Австралии было еще далеко — много стран и океан.

Для начала я отправился искать консульство Китая.

Автостопом по Китаю, где невозможен автостоп

28 ноября 2001 года. Пешеходный переход на границе с Китаем отсутствовал, пришлось долго ругаться с пограничниками, чтобы позволили переехать границу на автобусе бесплатно. Пройдя китайскую таможню, я сразу попал в город.

Какой удивительный контраст! Буквально в ста метрах позади осталась унылая монгольская степь с пронизывающим ветром, а здесь кипела жизнь: люди спешили по делам, в воздухе носились необычные запахи, а дома были нарядно украшены яркими иероглифами.

Местное население сразу проявило ко мне интерес. Мне предложили поменять валюту, приобрести сувениры и поселиться в гостиницу. Конечно, я проигнорировал эти предложения. Китаец, пересекавший границу вместе со мной, попытался убедить меня ехать дальше на автобусе. Он знал английский и даже, по его словам, был как-то раз в Европе. Я сказал, что поеду автостопом. И получил ответ, что автостоп возможен только в Европе, а в Китае невозможен абсолютно. Что ж, стоило это проверить. Я прошел мимо автобусных «зазывал», и отправился пешком к выходу из города.

Впереди было какое-то оживление. Подошел поближе, чтобы понаблюдать за происходящим. Похоже, тут набирали на работу. Посреди улицы стоял грузовик, в его кузове находился важный китаец. Вокруг толпились соискатели. Работодатель что-то выкрикивал — из толпы выбирались люди и запрыгивали в кузов. Когда количество работников оказалось достаточным, грузовик тронулся, а оставшиеся уныло разбрелись по прилегающим улочкам.

Проходя мимо продуктового рынка, я решил избавиться от тяжелого и ненужного палаточного тента, и обменял его на мешок мандаринов. Вид иностранца меняющего свои вещи на фрукты вызвал на рынке столпотворение и даже привлек внимание полиции.

Вскоре я мчался на грузовике в сторону Пекина. Потом были пикап, микроавтобус, старенькая легковушка. Практически все подвозящие меня китайцы были убеждены, что автостопа в Китае не существует. И тем не менее, ехал я довольно быстро.

Стемнело, и я остановился на ночлег в придорожном кафе. Хозяева были радушны и гостеприимны. Старик-повар тут же начал что-то готовить. Для меня роскошно сервировали стол, поставили керамический горшок с жареными кусками курицы (без преувеличения мне порубили целую курицу!) и бараньим мясом, капустой, картошкой, лапшой и бездной других загадочных ингредиентов. Сюда же добавились два вида салатов, несколько тарелочек со специями, огромное блюдо с булочками из вареного теста и чайник с зеленым чаем. Я сидел и про себя ужасался, во сколько же мне обойдется этот банкет? Однако получилось всего 10 юаней (чуть больше доллара), что с учетом ночлега (мне предоставили комнату с кроватью) было совсем дешево.

Позже в кафе пришли другие посетители и пытались со мной познакомиться. Мое имя Григорий никак не усваивалось. «Гри-го-рий!» — повторял я. «Га-ли-го-ли? Ка-ли-ко-ли?» — переспрашивали меня. «Хватит! Зовите меня Иван!» — наконец сказал я в сердцах. «Йи Ванг?!» — радостно закивали китайцы. Так я стал Йи Вангом. А что, практически китайское имя — любой запомнит. Китайцы вообще переделывают все сложные европейские названия на свой лад. Например, «Россия» по-китайски — «Олосы», а «Санкт-Петербург» — «Шен Бидебао».