Темный лорд. Заклятье волка, стр. 24

Вход в следующую пещеру было непросто найти и так же непросто воспользоваться им — это была всего лишь трещи­на в скальной породе. Однако Элиф, волчье чутье которого обострилось от голода, знал, что под этим камнем лежат глу­бокие воды. Элиф частенько находил себе пищу в горах, до­бывая птичьи яйца с опаснейших уступов, карабкался по острым скалам, протискивался в расщелины.

Удавалось ли узникам бежать этим путем? Удавалось ли освободиться от оков? Нет, даже если бы они каким-то чу­дом добрались бы сюда, темнота была стражем не хуже же­лезных кандалов. Элиф всмотрелся в недра затопленной во­дой пещеры. И вздрогнул. На него из освещенной факелом воды смотрели лица. Он заставил себя успокоиться. Они не настоящие. Основания двух колонн были украшены голова­ми женщин со змеями вместо волос, глядящих пустыми гла­зами. Он попытался рассмотреть, что там дальше, и свет фа­кела на воде превратил его отражение в призрак. Ему на ум пришли слова, отголосок воспоминания. «Я волк». Он про­износил эти слова раньше, невообразимо много лет назад. И еще одно слово. «Мама».

Он помнил свою семью, очаг, маленький дом на холме с крытой дерном крышей и низкими стенами, где он лежал ночью рядом с братьями и сестрами, вдыхая запах их волос, прислушиваясь к сонным вдохам и выдохам. Духи призвали его, и он без малейшего сожаления бросил ту жизнь, но здесь и сейчас она показалась ему такой желанной. Ни очага, ни дома. Только черная вода.

Неприкрытый ужас стиснул ему горло — не страх смер­ти, но страх тяжких испытаний, которые будут предшество­вать ей.

Нет смысла медлить. Элиф сунул ногу в воду. Вода холод­ная, однако он привык к холоду. Он терпел и не такое и знал, что сумеет выжить и сейчас. Воды этой земли теплые и при­ятные, не то что на его родном севере.

Элиф прислонил факел к стене, с трудом глотнул, как буд­то пытаясь проглотить свой страх, и вознес молитву своим духам-покровителям:

От этих слов ему стало немного спокойнее. Царством, вход в которое он ищет, правят вовсе не духи скал и вод. Это вот­чина темного бога Одина, безумного колдуна.

Он сбросил набедренную повязку, которую на него наце­пили греки, — как жаль, что волчью шкуру с него сорвали еще в палатке императора. В ней он был бы больше волком, чем человеком, а зверь не чувствовал бы угрозы, исходящей от этого места.

Элиф шагнул в озеро, подавив желание закричать, когда вода дошла до бедер. Его тень вытягивалась перед ним в све­те факела. Колонны были похожи на городские дома, теряю­щиеся за пределами круга света.

Вершину каждой колонны украшало какое-нибудь мифо­логическое животное, тварь с выкаченными глазами или ра­зинутой пастью. Залитые светом факела, они нависали над ним, словно чудовища из кошмарного сна.

Элиф двигался вперед, полагаясь на интуицию, не зная, что еще предпринять. Ряд колонн все тянулся и тянулся. На некоторых из них были вырезаны капли слез, высеченные гораздо грубее фигур на вершинах колонн. Он вдруг ясно по­нял, что они означают. Здесь гибли люди, много людей, воз­водивших эти колонны. И каменные слезы были единствен­ным, что осталось от рабов, трудившихся на этой стройке.

Потолок делался все ниже и в итоге ушел под воду — даль­ше идти некуда. Вырезанные в камне глаза, сотни глаз, на­блюдали за ним с колонн. Вода в этой части пещеры была хо­лоднее. Он прошелся вдоль стены. Так и есть, в двух местах бьют холодные ключи. Он пошарил под водой рукой. В сте­не были впускные отверстия. Достаточно ли они велики, что­бы протиснуться? И что делать потом?

И снова у него в голове зазвучал голос из прошлого: «Ма­гия — тайна, а не средство».

Он дрожал от холода. Долго он тут не протянет. Необхо­димо действовать.

Элиф видел перед собой шагов на двадцать, ровно настоль­ко, насколько хватало света факела. Это место ненавидит свет, подумал он. Хотя там, куда он собрался, от света все равно ни­какой пользы. Что же остается? Только вера. Вера в собствен­ную цель.

Он вытянул перед собой руки. В голову лезли детские сказ­ки о троллях и чудовищах, которые так и поджидают тебя в темных озерах вроде этого. Он вспомнил, как мать долги­ми зимними ночами напевала им, детям:

Маленьким он просто боялся, потом думал, что этими сло­вами детей предостерегают, веля опасаться незнакомых вод. И вот теперь эти слова как будто всколыхнули в нем что-то, страх пропитывал Элифа до мозга костей, ему представились блестящие от крови клыки, хватающие его в темной глубо­кой воде. Страх успокоил его. Он был привычным. Во время обрядов в горах чем сильнее был страх, чем ярче приходило видение, пробуждавшее в нем чувства и разум волка. Есть ли что-нибудь за этой стеной? Он конечно же знал, что от не­го потребуется. Небольшая жертва, небольшой подвиг, что­бы приготовиться к будущей большой жертве. Только эта не­большая жертва оказалась не такой уж небольшой.

Все равно он должен ее принести, должен рискнуть. Это то самое место, явившееся ему в откровении. Факел замерцал и погас. Теперь тьма была совершенно непроницаема, и он ре­шился. Элиф отбросил никчемную головешку, несколько раз глотнул воздуха и нырнул, устремляясь к двум небольшим от­верстиям в скале, погружаясь все глубже в черные воды.

Холод сковал его, он задохнулся и вынырнул на поверх­ность, хватая воздух ртом. Он пытался нырять снова и снова, но с тем же успехом. Элиф знал, что нашел верный путь — он знал это из своих видений, — только он никак не мог ступить на него, это оказалось выше человеческих сил. Чтобы двигать­ся дальше, необходимо призвать волка, живущего в душе, как он призвал его, чтобы избавиться от стражников. Только для этого ему необходим враг, опасность должна воспламенить в нем гнев. Надо, чтобы стражники погнались за ним. Человек-волк понюхал воздух, чтобы сориентироваться в темноте. А потом отправился в обратный путь, возвращаясь в Нумеру.

Глава пятнадцатая

Засада

Аземар, Може и Змееглаз спустились по ступеням Святой Софии.

— Вон тот, у кого можно спросить, — сказал Змееглаз.

Он говорил на скандинавском языке свободно, с правиль­ным произношением, и Аземар ощутил неуверенность. Он-то перенял язык от родителей. Он говорил на нем вовсе не так непринужденно, как Може и мальчик, для которых этот язык был по-настоящему родным.

Змееглаз указал на монаха в темной рясе и с густой боро­дой, который спешно поднимался по ступеням собора. От­куда-то доносились жалобные слова:

— Отче! Я согрешил против неба и пред тобою и уже не­достоин называться сыном твоим; прими меня в число наем­ников твоих [14].

Люди просили прощения за свои грехи, уверенные, что жуткий цвет неба послан Господом в наказание.

— Друг, — окликнул монаха по-гречески Змееглаз.

Монах остановился, переводя взгляд с одного чужестран­ца на другого. Он явно хотел бы оказаться от них подальше.

— Не говори моему спутнику того, что скажет монах, — взмолился Аземар по-гречески. — Это не принесет радости никому из нас.

Змееглаз пропустил его слова мимо ушей.

— Где в этом городе можно найти ученых?

— Вы не похожи на ученых, — заметил монах. — Дайте мне пройти.

— Наверное, тебе будет приятно умереть под стенами до­ма твоего бога, — проговорил Змееглаз, прикасаясь к руко­яти меча. — Я задал простой вопрос, не прошу у тебя денег, еды, вообще ничего не прошу, с чем тебе было бы жалко рас­статься. Будь же вежлив, и мы отплатим тебе тем же.