Черная стрела, стр. 35

– Тут дело не в выдумке, а в смелости, – возразил молодой Шелтон. – В трудную минуту смелость важнее всего.

– Вы правы, – сказала она. – Хорошо, ступайте, и да хранит вас небо! Вы оставляете здесь несчастную девушку, которая любит вас, и другую девушку, являющуюся самым близким вашим другом. Помня о нас, будьте осторожны и не подвергайте себя опасности.

– Иди, Дик, – сказала Джоанна. – Уходя, ты подвергаешь себя не большей опасности, чем оставаясь здесь. Иди! Ты уносишь с собой мое сердце. Да хранят тебя святые!

Дик прошел мимо первого часового с таким уверенным видом, что тот только изумленно взглянул на него. Но на второй площадке воин преградил ему путь копьем, спросил, как зовут и зачем он идет.

– Pax vobiscum, – ответил Дик. – Я иду помолиться за душу бедного Раттера.

– Охотно верю, – ответил часовой, – но идти одному не разрешается.

Он перегнулся через дубовые перила и пронзительно свистнул.

– К вам идет человек! – крикнул он и позволил Дику пройти.

В конце лестницы стояла стража, ожидавшая Дика. И когда часовой еще раз повторил слова, начальник стражи приказал четырем воинам проводить его до церкви.

– Не дайте ему ускользнуть, молодцы, – сказал он. – Отведите его к сэру Оливеру, если вам жизнь дорога!

Открыли дверь. Двое воинов взяли Дика под руки, один шел впереди с факелом, а четвертый, держа наготове лук и стрелу, замыкал шествие. В таком порядке они проследовали через сад, сквозь плотную ночную тьму и падающий снег, и подошли к слабо освещенным окнам монастырской церкви.

У западного портала стоял пикет запорошенных снегом стрелков, которые прятались от ветра под аркой. Проводники Дика сказали им несколько слов, и только тогда они разрешили им войти в церковь.

Церковь была слабо освещена восковыми свечами, горевшими в алтаре, и несколькими лампами, висевшими на сводчатом потолке перед усыпальницами знатных семей. Посреди церкви, в гробу, лежал мертвый шпион с набожно сложенными руками. Под сводами раздавалось торопливое бормотание молящихся; на клиросе стояли коленопреклоненные фигуры в рясах, а на ступенях высокого алтаря священник в облачении служил обедню.

При виде новоприбывших один из одетых в рясу мужчин поднялся на ноги и, сойдя с клироса, спросил шедшего впереди воина, что привело их в церковь. Из уважения к службе и покойнику они разговаривали вполголоса; но эхо громадного пустого здания подхватывало их слова и глухо повторяло в боковых приделах.

– Монах! – сказал сэр Оливер (ибо это был он), выслушав донесение стрелка. – Брат мой, я не ожидал вашего прихода, – продолжал он, поворачиваясь к молодому Шелтону. – Кто вы? И по чьей просьбе вы присоединяете свои молитвы к нашим?

Дик, не снимая капюшона с лица, сделал сэру Оливеру знак отойти немного в сторону от стрелков. И как только тот отошел, Дик сказал:

– Я не надеюсь обмануть вас, сэр. Моя жизнь в ваших руках.

Сэр Оливер вздрогнул, его толстые щеки побледнели; он долго молчал.

– Ричард, – сказал он наконец, – я не знаю, что привело тебя сюда; наверно, что-нибудь дурное. Но во имя нашей прошлой дружбы я тебя не выдам. Ты просидишь всю ночь на скамье рядом со мной; ты просидишь со мной до тех пор, пока милорд Шорби не будет обвенчан. Если все вернутся домой невредимыми, ты уйдешь, куда захочешь. Но если ты пришел сюда ради крови, кровь эта падет на твою голову. Аминь!

Священник набожно перекрестился, повернулся и поклонился алтарю.

Он сказал несколько слов солдатам, взял Дика за руку, провел его на клирос и посадил рядом с собой на скамью. Молодой человек, приличия ради, сейчас же опустился на колени и, казалось, погрузился в молитву.

Но мысли его и глаза блуждали по сторонам. Он заметил, что трое воинов, вместо того чтобы вернуться домой, удобно уселись в боковом притворе; и он не сомневался, что они остались здесь по приказанию сэра Оливера. Итак, он попался. Эту ночь он проведет в церкви, среди мерцающих огоньков и призрачных теней, глядя на бледное лицо того, кого он убил, а утром он увидит, как его возлюбленную у него на глазах обвенчают с другим человеком.

Но, несмотря на грустные эти мысли, он овладел собой и терпеливо ждал.

Глава IV

В монастырской церкви

В монастырской церкви города Шорби служба шла, не прекращаясь, всю ночь, то под пение псалмов, то под звон колокола.

За шпиона Раттера усердно молились. Он лежал так, как его положили, – мертвые руки, скрещенные на груди, мертвые глаза, устремленные в потолок. А рядом, на скамье, юноша, убивший его, ожидал в сильнейшей тревоге наступления утра.

Только однажды в продолжение этих часов сэр Оливер обернулся к своему пленнику.

– Ричард, – прошептал он, – сын мой, если ты задумал сделать мне зло, я хочу уверить тебя, что ты замышляешь против невинного человека. Я сам признаю себя грешным перед лицом небес, но перед тобой я безгрешен.

– Отец мой, – так же тихо ответил Дик, – верьте мне, я ничего против вас не замышляю; однако я не могу забыть, как неловко вы оправдывались.

– Человек может совершить преступление неумышленно, – ответил священник. – Человек может быть ослеплен, может выполнять чужую волю, не ведая, что творит. Так было и со мной. Я заманил твоего отца в западню. Но я не ведал, что творил, и да будет мне свидетелем бог, который видит нас с тобой в этом священном месте.

– Весьма возможно, – ответил Дик. – Однако посмотрите, какую страшную паутину вы сплели: я одновременно и ваш пленник, и ваш судья. Вы одновременно и угрожаете мне смертью, и стараетесь умилостивить меня. Мне кажется, если бы вы всегда были честным человеком и добрым священником, вам не пришлось бы ни бояться меня, ни ненавидеть. А посему вернитесь к своим молитвам. Я повинуюсь вам, так как мне ничего другого не остается; но я не желаю обременять себя вашим обществом.

Священник опустил голову на руки, точно склоняясь под бременем беды, и вздохнул так тяжело, что даже пробудил сострадание в сердце юноши. Он больше не пел псалмов. Дик слышал лишь, как стучали четки в его руках и как он сквозь зубы бормотал молитвы.

Еще немного – и серый рассвет начал пробиваться сквозь расписные окна церкви; мерцающие огоньки свеч побледнели. Свет понемногу становился все ярче, и вдруг сквозь окна на юго-восточной стороне церкви прорвались розовые солнечные лучи и заиграли на стенах. Буря кончилась; снежные тучи ушли, и новый зимний день весело озарил покрытую снегом землю.

Церковнослужители засуетились; гроб отнесли в покойницкую, кровавые пятна на плитах очистили, чтобы они не оскверняли зловещим своим видом свадьбы лорда Шорби. Лица духовных особ, такие скорбные ночью, стали веселее, чтобы не испортить предстоящую радостную церемонию.

Возвещая приближение дня, в церкви появились набожные прихожане. Они молились перед алтарем и дожидались своей очереди исповедоваться.

Началась суета, во время которой нетрудно было обмануть бдительность часовых сэра Дэниэла, стоявших у дверей. Дик, устало глядевший по сторонам, внезапно встретился глазами с Уиллом Лоулессом, который по-прежнему был одет в монашескую рясу.

Бродяга сразу узнал своего начальника и украдкой подмигнул ему.

Дик вовсе не собирался прощать старому плуту несвоевременное пьянство, однако не хотел впутывать его в свою беду и дал ему понять как мог яснее, чтобы он убирался.

Лоулесс, казалось, понял его, так как сразу исчез за колонной. Дик облегченно вздохнул.

Каков же был его ужас, когда он почувствовал, что кто-то дергает его за рукав, и увидел старого разбойника, сидевшего позади него на следующей скамье и погруженного в молитвы.

Внезапно сэр Оливер встал со своего места и, проскользнув мимо скамеек, подошел к воинам, стоявшим в боковом приделе. Если так легко было возбудить подозрения священника, значит, беда уже произошла и Лоулесс такой же пленник, как и Дик.

– Не шевелись, – прошептал Дик. – Мы в отчаянном положении, и все из-за твоего свинства. Неужели, увидев меня здесь, где я не имею ни права, ни охоты находиться, ты – чтоб тебе издохнуть! – не мог почуять недоброе и убраться?