Арлекин, стр. 57

— Ты меня била по лицу? — спросила я.

— Не думала, что ты помнишь.

— Ты меня била по лицу?

— Очень был опасный момент, Анита. Мы чуть вас всех не потеряли.

— Черри сказала, что Ричард пристегнут к аппаратам и сам не дышит.

— Это правда.

— Он уже не должен был оправиться к этому времени?

— Сейчас только ночь того же дня, Анита. Ты не так долго была без сознания.

— А такое чувство, что дольше.

Она улыбнулась:

— Это понятно. Я думаю, сейчас, когда мы заставили его тело дышать, он поправится, но если бы не смогли поддержать сердце и легкие…

— Ты встревожена.

— У него остановилось сердце, Анита. Если бы он был человеком, я бы тревожилась насчет повреждений мозга от гипоксии.

— Но он не человек.

— Не человек, но очень серьезно ранен. Должен выздороветь полностью, но, честно говоря, никогда не видела, чтобы ликантроп оправился от таких тяжелых ранений. Сердце пробито серебряной пулей — это рана смертельная.

— Но он же не умер?

— Нет.

Я посмотрела на нее внимательно:

— Ладно, ты все равно не умеешь делать непроницаемую физиономию врача.

— У Жан-Клода что-то вроде комы. Ашер мне говорит, что это такой вид гибернации, когда он приходит в себя, но, честно говоря, в медицине вампиров разобраться трудно. Они же уже мертвые, так какое же может быть нарушение здоровья? Мы его подцепили к энцефалографу; там видно, что он еще с нами.

— А если бы энцефалографа не было?

— Мы бы решили, что он мертв.

— Мы же не мертвы?

Она улыбнулась:

— Нет, вы — нет. Натэниел ест за пятерых и все равно два фунта потерял меньше чем за сутки. Дамиан выпил крови больше, чем может поместиться в одном вампире и продолжает пить. Ашер говорит, что это они для вас горючим заправляются.

Я кивнула, вспомнив слова Белль.

— Он прав.

Я подумала, не найти ли мне мысленно Натэниела и Дамиана, проверить, как там они. Но боялась сбить равновесие, то ли прервать поток энергии, которая нас питает, то ли высосать слишком много. Сейчас как-то все получалось, и очень хорошо, пусть так и будет. Белль сказала, что я научилась это делать у Жан-Клода, но она ошиблась. Я думаю, это сделал для нас сам Жан-Клод до того, как потерять сознание, потому что я понятия не имела, как он все это организовал. И я очень тщательно сейчас следила, чтобы не сделать щиты между собой и ребятами ни сильнее, ни слабее. Поддерживать как есть. То, что работает, не ремонтируй.

— Вампиры беспокоятся, что если младшие вампиры заснут дневным сном, то могут не пробудиться — Жан-Клод так сильно ранен, что у него энергии может не хватить.

Я кивнула, проглотила слюну — глотать было больно, но не в моем горле, хотя чувствовала я своим. Как будто что-то мешало, большое и твердое, пластик какой-то.

— Ричард достаточно пришел в себя, чтобы ощутить интубацию — потому что я ее чувствую.

— Не знаю даже, хорошие это новости или плохие, Анита. Еще не скоро его организм сможет обходиться без аппаратов.

— Нужно, чтобы Жан-Клод очнулся до рассвета, настолько очнулся, чтобы не высосал меньших вампиров до смерти, — сказала я.

Она посмотрела на меня очень серьезно:

— Вот это и обсуждают вампиры.

Я ощущала присутствие вампиров за дверью, слышала спорящие мужские голоса.

— Скажи охранникам, пусть пропустят Ашера и тех, кто с ним.

Она посмотрела на меня вопросительно, но направилась к двери. А когда я увидела, кто в эту дверь вошел первым, я улыбнулась и как-то почувствовала, что все образуется. Все будет в порядке, потому что Эдуард с нами.

Он улыбался мне, покачивая головой, стоял, глядя на меня сверху вниз. Очень приятный на вид, продукт нескольких поколений выведения чистой породы БАСП: светлые волосы, голубые глаза, ростом чуть ниже пяти футов восьми дюймов, но вписывающийся практически в любой интерьер. Тут лоск очарования стал таять как по волшебству, и в этих синих глазах тепло сменилось холодом зимнего неба — истинной сутью Эдуарда. Цвет глаз не переменился, но полностью переменился взгляд. Спокойное лицо ничего не выражало. Если бы я не видала вампиров, то сказала бы, что Эдуард лучше всех моих знакомых умеет делать непроницаемое лицо.

Когда-то появление Эдуарда возле моей кровати означало бы, что он явился меня убить. Сейчас оно значило, что я спасена. Все мы спасены — насколько это возможно. Насчет метафизических сил Эдуард не очень, но против оружия и боевых навыков Арлекина он отлично справится. Магия — это моя епархия, а в вооруженной битве лучше Эдуарда никого нет.

— Привет, — сказала я все еще пересохшим горлом.

У него дернулись губы:

— Не могла еще несколько часов остаться живой?

И в его голосе еще слышались интонации легкой улыбки вначале, а в конце — совершенно пустой голос, без малейшего акцента, без малейшего намека, откуда он родом.

— Я живая.

— Тебя пришлось дважды запускать, Анита.

Державшаяся незаметно Лилиан тут же оказалась рядом:

— Буду вам очень благодарна, если вы не станете пугать моих пациентов.

— Она предпочитает правду, — ответил он, даже не глянув на нее.

— Он прав, док, — сказала я.

Она вздохнула.

— Ладно, но давайте тогда говорить правду постепенно. Весь день она в основном была мертва.

Я только через секунду поняла, что доктор Лилиан пошутила. Эдуард глянул на нее и повернулся ко мне:

— Если верить вампирам, на постепенность у нас нет времени.

— Ты мне расскажи, что тут творится.

— Многое. Если я начну все рассказывать, наступит рассвет, и твои любимые вампирчики помрут навеки.

— Тогда расскажи самое необходимое.

— Жан-Клод затратил кучу энергии, чтобы пробудить всех вампиров города до того, как отключился сам.

— Я при этом была.

— Не перебивай, — сказал он слишком серьезно, и мне это не очень понравилось. — Вампиры и оборотни составили план, чтобы выделить тебе как можно больше энергии как можно быстрее. Энергии, чтобы ты влила ее в Ричарда и Жан-Клода.

— Почему ты говоришь это мне? Почему не Ашеру, не…

— Перебила, — сказал он.

Глаза его были холодны, лицо серьезно.

— Прости, — извинилась я.

Лилиан издала звук, на который повернулись мы оба.

— Вы сказали, что от вас она новости воспримет лучше, а я не поверила. Теперь верю.

Он посмотрел на нее внимательно.

— Извините. Я стану в сторонке, и перестанем терять время.

Она отошла.

— Мне этот план не понравился, а тебе он будет просто противен, но я выслушал их соображения, и лучшего плана у нас нет.

Я подняла руку. Он даже улыбнулся, но до глаз улыбка не дошла.

— Да?

— Ты считаешь этот план хорошим?

— Я не могу придумать лучше.

— Правда? — глянула я на него.

— Правда, — кивнул он.

То, что у него лучшего плана не было, говорил о многом. Говорил достаточно, чтобы я не стала спорить.

— Хорошо, излагай мне этот план.

— Ты питаешь ardeur от главы еще одной группы зверей и берешь всю их энергию. Как поступила с крысолюдами.

Он говорил ровно и уверенно, хотя сам узнал об ardeur’е всего несколько часов назад. Влетел в середину кризиса метафизических масштабов и не смутился, а если смутился, то не подавал вида. В этот момент я его любила — любовью вроде мужской дружбы. Он ни разу меня не подвел и никогда со мной не темнил — за это я его и любила.

— Что за группа?

— Лебеди, — ответил он.

Я уставилась на него удивленно:

— Прости, не расслышала?

Он улыбнулся — улыбка была холодная, но настоящая. Ему было весело.

— Я так понимаю, что лебединый король тебе не лучший друг.

— Не то чтобы. И он, и прочие главы групп бывали приглашены в дом на обед, но… — Я мотнула головой, пытаясь избавиться от ощущения в горле предмета, которого там не было — вроде фантомной боли. — Я никогда о нем в этом смысле не думала, и есть в Сент-Луисе группы побольше и посильнее лебедей.