Золотая моль, стр. 23

Насчет последнего сильно Данилыч засомневался.

— Сколько здесь?

— Грамм двести будет… как раз до Москвы доберешься.

— Нет, не обижайся, Виталий, я не возьму.

— Так он же тебя кинул, Данилыч. Не найдешь его в Магадане, крест на пузе.

— Там видно будет… друзья помогут.

Разруха потоптался.

— Ты это, первую речку, Большую Хечу, вброд перейдешь легко — там замета есть. А как к Малой подойдешь, лучше по берегу иди к верховью. И не заблудишься, и дорогу можешь сократить. Во всяком случае, как к истоку поднимешься, тебе до Стоковой всего верст десять останется. Хоть поселок и брошенный, но от него дорога идет столбовая — кто-нибудь да подхватит.

…Первые сутки Данилыч шел легко и к вечеру был уже у Большой Хечи. Река после последних дождей вздулась, но не настолько, чтобы паниковать. Переправа четко выделялась среди стремнины узкой полосой бурунов.

Перекрестившись, Данилыч шагнул в воду.

В одном месте, почти на самой середине, его едва не сбило с ног — с такой силой валил поток, но он чудом удержался и через несколько минут уже выжимал одежду на другом берегу.

На длинной песчаной отмели развел костер из сушняка, развесил одежду, разогрел себе на ужин банку тушенки.

На ночь подтащил к костру два больших лиственничных ствола, сложил их буквой «у», а сам лег между ними.

Ночь стояла ясная — к холоду, и звезды ярко мерцали, будто переговариваясь о чем-то своем.

Данилыч глядел на них и думал: как странно и прекрасно устроена жизнь. Даже страдания она может компенсировать такой остротой чувств, что самая малость разумного и доброго способна принести счастье. Его счастье, что он наконец вырвался от Махальцова, что вскоре он будет в Магадане, а потом и дома. Обнимет жену, соорудит большой праздничный стол, и все его близкие — жена, дети, внуки и друзья — будут весело, как когда-то на Колыме, отмечать его возвращение.

Возвращение блудного отца.

Утром он проснулся с первыми лучами. На костерке разогрел нехитрый завтрак, вскипятил себе чай и пошел по длинной песчаной косе. Скоро коса кончилась, еле обозначенная тропинка юркнула в заросли чозении и молодого березняка.

Шагалось легко, и погруженный в свои мысли Данилыч не заметил, как время подкатило к полудню.

Он огляделся вокруг и вдруг обнаружил, что давно уже идет по тайге, что под ногами не прибрежная галька, а мягкий седой ягель, и главное, нигде не видно и не слышно реки.

В панике он заторопился назад, застрял в густом непроходимом стланике и, отдышавшись, понял, что заблудился.

В такой ситуации все ведут себя по-разному.

Когда первый испуг прошел, Данилыч счел за лучшее не дергаться и дождаться ночи. Контуры далеких сопок были ему незнакомы, по деревьям определить, где север, а где юг, он не рискнул: одна лиственница стоит в затишке, вторая — на юру, по виду одной север там, где по коре другой — юг.

— Определюсь по звездам, — храбро решил путешественник.

Но первая ночь была как назло облачная, и ни одна звездочка не мерцнула Данилычу.

Сутки пропали вчистую. Кончился провиант. Осталось несколько сухарей и пачка чаю. Но, роясь в рюкзаке, Устиныч с замиранием сердца обнаружил и еще какой-то сверток.

— Хорошо бы сало, — загадал он.

Увы, это оказалось то самое золото… И когда Разруха успел его сунуть? Впрочем, карманник. Это его ремесло.

Со зла мешочек с металлом хотел Данилыч выбросить, да передумал.

Ладно. Разберемся.

Зато вторая ночь была как на заказ. Крупные августовские звезды сияли в небе. Знакомое созвездие, как гигантский космический корабль, выплыло из глубин Вселенной, и, ориентируясь по нему, Данилыч легко нашел Сириус. В это время он всегда показывал на восток.

В слабом звездном свете он попытался запомнить абрис сопки, на которую надо было держать путь. Ночью сопка была похожа на спину двугорбого верблюда.

Успокоенный, он крепко заснул, а утром с ужасом обнаружил, что в дневном свете все сопки похожи друг на друга.

И все-таки не мог не улыбнуться, вспомнив байку о Тихоне Браге, великом астрономе, вздумавшем по звездам диктовать дорогу кучеру, на что ему последний раздосадованно возразил:

— Вы, барин, может, в звездах и гений, а на земле — дурак!

Тогда Данилыч пошел наудачу.

Через два дня скитаний, потеряв все силы, голодный, в изодранной одежде, он наконец вышел на берег большой реки. И увидел, что течет она в другую сторону.

Это была не Ича.

Данилыч наволок сушняка, наломал сухих веточек, надергал мха. Спички тоже кончались.

— Разведу костер и никуда больше не тронусь, — отстраненно думал он. — У реки меня могут заметить… рыбаки, охотники. И дым видней.

К самому огню он натаскал лапнику, улегся на него, укрывшись курткой, и полудремал-полубодрствовал.

И тут ему почудился гул мотора.

Сначала он подумал, что это бред… ну просто не может ему так повезти. Потом поверил и решил, что это поднимается лодка. Звук приближался, нарастал и скоро бешеным ревом заполнил все вокруг. Кургузая тень большого вертолета на бреющем пересекла реку, скрылась за сопкой, и через секунду раздался мощный взрыв… Из-за сопки встал жирный столб дыма.

На этот дым Данилыч к вечеру и вышел.

Глава VIII

Из письма Сафроновой Г. В. — ревизора главного управления ЦБ РФ по Магаданской области от 28.01.98 г. в Министерство внутренних дел РФ — министру; копия: Управление внутренних дел Магаданской области — начальнику:

В связи с возбуждением уголовного дела по бывшей администрации Магаданской области я, как ревизор Центрального банка (Главного управления ЦБ по Магаданской области), участвовала в ревизии хозяйственно-финансовой деятельности администрации за 1993 — 1996 гг., организованной УВД Магаданской области. В частности, мною проверялось движение средств по валютным счетам администрации, открытым в различных коммерческих банках городов Москвы, Хабаровска, Магадана (по документам, имеющимся в администрации).

Чувство справедливости, гражданского долга (и ревизорского) обязывает меня обратиться к Вам и поставить Вас в известность об истинном положении дел в области с использованием золотого валютного кредита, и, поскольку действия Магаданского УВД, предпринятые по результатам проверки, я считаю предвзятыми и тенденциозными, просить Вашего личного вмешательства в ход расследования.

По милицейским коридорам за полковником Вендышевым ходила дурная слава. Главный ревизор КРУ МВД России в системе работал четверть века, и обмануть его, что-то скрыть было невозможно. Рассказывают, что однажды в три часа ночи он позвонил начальнику УВД одной из далеких губерний и, извинившись за поздний звонок, сказал:

— Сегодняшний случай советую оформить как положено и принять немедленные меры.

— Какой случай? — прикинулся непонимающим генерал. — У нас все в порядке…

— Тогда семь тысяч извинений, — сказал ревизор и положил трубку.

Сон у генерала как рукой сняло. Ровно такая сумма в долларах легла к нему в сейф сегодня. Якобы как гонорар за интервью одной столичной газете. А на самом деле за обещанное содействие в криминальной истории.

Совету полковника генерал тогда внял и так как палец о палец не успел стукнуть для исполнения обещанного, погон не лишился. Хотя и был переведен куда-то в недра системы на второстепенную должность.

Сила Вендышева была не только в тысячах агентов, в громадном опыте, больших связях… очень прочных связях, но еще и в том, что феноменальная память ревизора могла в любую минуту выдать на-гора в адрес любой фигуры смертельного значения информацию. И порвать эти связи было невозможно: выражаясь языком минера, установлены информационные заряды были на неизвлекаемость.