Вперед, к Магадану! (СИ), стр. 22

После Амазара нам суждено было проехать 15 000 км, посетить Тынду, Якутск, Магадан, Северобайкальск и много чего ещё, и мы больше никогда не пользовались методом одной остановки. Мне даже было немножко неудобно за прежние попытки смухлевать. Отныне я исключаю метод одной остановки из Учения о вольных путешествиях и не рекомендую никому пользоваться им.

Прибыли в Ерофей Павлович. На почте я получил два письма от своих родителей и телеграмму от них же. Обещанное письмо Пожидаева так и не пришло. Ещё бы, он, наверное, думал, что мы едем на машинах, и отправил новое послание недели через две после предыдущего.

Бродили по городу, запасались продуктами. Город Е.П. — настоящая деревня, как и Зилово, как и Ксеньевская: те же одно-двухэтажные деревянные домики, те же колонки с водой, из которых половина не работает; те же пыльные улицы. Цены в магазинах — значительно выше московских.

Купили хлеб, майонез и сгущёнку, сели перекусить на брёвнышках в тени деревьев неподалёку от вокзала. Местные мальчики, от 6 до 9 лет, человека четыре, грязные с ног до головы, тут же появились рядом, с просьбами дать покушать и им. Мы им скормили полбуханки хлеба и полбанки майонеза, и ребята, счастливые, разбежались.

Поскольку пригородных поездов дальше, на Урушу, не ожидалось до утра, мы стали высматривать пассажирские поезда и товарняки. Первый локомотив нас брать отказался, зато второй взял. Это было приятно: несмотря на всю свою воображаемую «крутизну», я никогда не ездил в локомотивах, хотя и знал о таком способе от мудрецов-путешественников.

В кабине ехал охранник — парень лет 28. Он оказался очень разговорчивым, и почти всю дорогу мы слушали его.

— Охраняю, а вот оружие какое у нас, — начался разговор, — из него, наверное, ещё сам Дзержинский стрелял. Тридцать седьмой год. А сейчас, в упор, даже в собаку не попадёшь. Только если издалека, метров с тридцати, ещё можно в кого-то попасть, а вблизи — нет.

Навстречу проехал товарняк, забитый японскими машинами.

— Тачки перегоняют. Я тоже когда-то гнал — купил за 975 долларов, давно ещё, когда во Вьетнаме работал. Крановщиком. Потом выгнали меня, когда я кран грохнул, по обкурке, сам едва жив остался. Кран был уже старый, трижды списанный, только поэтому не посадили. (А коноплю там все курят.) А машины-то у них — только в фильмах такие: полуторки, студебеккеры американские, довоенные ещё. И сидят кто на капоте, кто на крыше, водитель сам сидит, прыгает, тоже весь обкуренный. А заправлялись они так. Едет, — продают солярку, он заливает солярку; дальше, продают бензин, он в тот же бак бензин, продают керосин — он ещё канистру туда керосина, — бак литров двести. Так и едут. Дым, копоть стоит, сзади ехать — просто невозможно.

— Вьетнамцы народ вороватый, глаза закроешь — что-нибудь сопрут, но при этом — честные люди. Как будет за что-нибудь платить, и денег не хватит, так потом найдет тебя и обязательно отдаст.

— …У нас тут авария была, даже три подряд, недели за две. Повезло — жив остался, я тоже ехал. Везли мы бензин, ну это только написано: бензин, а это оказалось ракетное топливо. (Здесь, под Свободным, наш новый космодром, заместо Байконура; туда и везли.) И мне с пацаном надо было между этих бочек на платформе сидеть, а мы сюда сели в паровоз, едем, стемнело уже. Вдруг как рванёт! Загорелось, потом бочки эти лопаться начали, аж крышки вылетали. Помощник машиниста побежал, хотел расцепить вагоны, да тут рвануло ещё, обгорел немного. Будем проезжать это место — понюхаете, до сих пор воняет. Два человека погибли. Одного ещё можно было спасти, это пожарный был, он без респиратора тушил этот пожар. Запросили вертолёт, в больницу чтоб его в нормальную, в Благовещенск. Но вертолёт не прилетел: топлива, мол, нет. Повезли его на тепловозе сюда, в Урушу, он и умер. Пятеро детей осталось. Так вот, а часа через два после взрыва начальство Благовещенское прилетает, у них-то топливо всегда есть. А через два дня второй умер, крановщик (с восстановительного поезда), он тот завал расчищал.

А про нас-то тогда и забыли. 41 час рабочего времени у нас вышел, без еды, без всего, а потом ещё 20 километров пешком, с автоматами, до ближайшего посёлка. Еле дошли. И то хорошо, что живы остались, мы должны были со всеми бочками сгореть.

Так вот, а потом ещё две аварии, на том же месте буквально, перед мостом. Ну, там следствие сразу, сперва говорили — диверсия, потом — путейщики виноваты, потом — контактники, потом нашли козла отпущения: сказали, виноват какой-то обходчик, судят его сейчас. А здесь дорога кривая, насыпана на вечной мерзлоте, всё перекашивает, да и посмотри, какие серпантины выделываем.

А потом мы это топливо на экспертизу возили — три бутылки нам дали, мы и решили — как оно горит — посмотреть. Налили на асфальт, сперва — плохо зажигается, а потом как рванёт!

— …Раньше машинист был сам себе хозяин. Едет, хоп — звери, остановился, пострелял, медведя, волка, положил себе в кабину, дальше поехал. Теперь совсем не так, всё записывается, где какая скорость, потом на станции могут проверить: почему, мол, остановился? Да и дичи меньше стало.

ДЕНЬ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКА

Наконец, приехали в Урушу. Была уже ночь: поезд всю дорогу старался выдерживать скорость 15–20 км/час, опасаясь «заколдованного» аварийного участка. Машинист посоветовал нам в железнодорожной столовой поесть бесплатно: мол, скажите, что вы путешественники, накормят без проблем. Просить бесплатно мы постеснялись, тем более у нас была ещё сгущёнка и вторая буханка хлеба из Ерофея Павловича; зато мы выпили десять стаканов чая на двоих. Стакан чая стоил всего 52 рубля — в 30 раз дешевле, чем жетон московского или питерского метро.

На вокзале ст. Уруша было пусто и холодно. Два или три человека коротали там ночь. Страна неумолимо вступала в праздничный день — 4 августа — День Железнодорожника.

Этим-то фактором я и задумал воспользоваться для осуществления дальнейшего бесплатного проезда. Нам предстоял последний пригородный поезд — Уруша—Сковородино, — а бич-вагона в нём не предусмотрено.

Я отправился по посёлку в поисках чего-либо цветущего. Нашёл только клевер и колоски, но и этого было достаточно. Было сформировано два микробукета цветов на десять каждый. На вокзале я аккуратно подрезал и обвязал травинкой каждый букет, один положил за пазуху, а другой оставил снаружи.

В поезде было два вагона, следовательно, две проводницы. Кто постарше — будет, значит, главная; с неё и надо начинать, подарить ей букетик и поздравить с Днём железнодорожника. Ну, а если старшая не пустит, то достану букетик для второй. Ну, а если вторая не пустит, то машинист тепловоза пустит нас, вероятно, и без букетика.

Наступало утро, и пригородный поезд из двух вагонов лениво ожидал своих пассажиров. Билеты проверяли две проводницы: молодая и взрослая. Я начал со второй.

— Доброе утро! С Днём железнодорожника! — начал я издалека, протягивая букет. — Мы вот путешественники, едем из Москвы в Магадан при помощи автостопа, с 4-го июля, уже 31 день едем. До Чернышевска добрались нормально, до Зилово уже дорога недостроена. Ну а здесь, от Зилово до Сковородино, бездорожье, и машины не ходят. Помогите добраться до Сковородино, там уже якутский тракт начинается, там быстро доедем до Якутска, ну и потом на Магадан.

Не дожидаясь ответа, я описал различные явления, с которыми мы встретились в путешествии, чем окончательно растрогал проводницу. Нас пустили, мы легли на полки и успешно достигли Сковородино.

Глава 4. Из России — в Якутию

СКОВОРОДИНО — НЕВЕР

Городок Сковородино оказался небольшим, двух-, трёх-, максимум пятиэтажным, по своему духу ничуть не отличающимся от всех прочих, попадавшихся нам за эти дни. В 20 км отсюда находится посёлок Невер, откуда на север идёт «АЯМ» — Амуро-Якутская автомагистраль. Следуя по этому АЯМу, мы рассчитывали к вечеру прибыть в Тынду, где у нас были адреса, и помыться; а ещё через пару дней попасть в Якутск.