Повороты судьбы, стр. 6
– Ванная в конце коридора, – сказала Кэрол. – Она у нас одна на двоих, так что не занимай ее слишком долго. Впрочем, думаю, ты еще мала, чтобы засиживаться перед зеркалом.
Мари-Анж кивнула. Ее мать любила не спеша принимать ванну, а когда они собирались в гости, она подолгу сидела перед зеркалом, накладывая макияж.
Мари-Анж нравилось за ней наблюдать. Но Кэрол Коллинз не пользовалась косметикой, она носила мужские рубашки и джинсы, коротко стригла ногти, ее седые волосы тоже были коротко подстрижены. По мнению Мари-Анж, она выглядела просто мрачной „старухой.
– Надеюсь, ты умеешь стелить постель? Если нет, придется научиться, – сказала Кэрол без малейшей теплоты в голосе.
Девочка кивнула. Софи научила ее стелить постель, хотя это получалось у нее не очень хорошо, и Софи обычно ей помогала. Робер, бывало, шутливо жаловался, что ему приходится стелить свою постель самостоятельно.
Дальние родственницы довольно долго смотрели друг на друга, потом Кэрол прищурилась, оценивающе разглядывая девочку, и заметила:
– Ты похожа на своего отца в детстве. В ее голосе и на этот раз не слышалось теплоты, иМари-Анж начала понимать, что имел в виду отец, называя Кэрол злобной и мелочной старухой. Ей самой двоюродная бабка показалась холодной, неприветливой и несчастной, девочка подумала, что, возможно, это из-за ее инвалидности. Однако вежливость не позволяла ей приставать с расспросами. Мари-Анж знала, что мама хотела бы, чтобы она вела себя как воспитанная девочка.
– Я не видела твоего отца с тех пор, как он уехал во Францию. Мне всегда казалось, что это глупость – уезжать, когда на ферме полно работы. После отъезда Джона его отцу пришлось нелегко, но Джону, видно, было наэто плевать. Как я понимаю, он поехал во Францию, чтобы жениться на твоей матери. – В голосе Кэрол слышалось осуждение.
У девочки возникло ощущение, что ей полагается извиниться, но она не стала. Она теперь понимала, почему папа уехал в Париж. Дом на ферме подавлял своей мрачностью, а его тетку при всем желании нельзя было назвать дружелюбной. Кэрол Коллинз разительно отличалась от матери Мари-Анж – живой, дружелюбной, веселой, женственной и очень, очень красивой. Неудивительно, что Джон отправился во Францию, чтобы ее разыскать, особенно если в Айове все женщины такие, как эта. Будь Мари-Анж постарше, она бы поняла, что Кэрол Коллинз – в первую очередь очень несчастная женщина. Жизнь обошлась с ней жестоко, еще в юности сделав калекой, а через несколько лет после этого отняв у нее мужа. У нее было очень мало радостей в жизни, и ей нечего было дать ребенку.
– Я тебя разбужу, когда проснусь, – предупредила Кэрол. Мари-Анж, конечно, хотелось знать, во сколько ее разбудят, но спросить она не посмела. – Поможешь мне готовить завтрак.
– Спасибо, – прошептала девочка. У нее выступили слезы, но старуха, казалось, этого не заметила. Она молча развернула кресло и укатила. Мари-Анж закрыла дверь, села на кровать и заплакала. Наконец она встала и принялась застилать постель. Порывшись в чемоданах, она нашла ночные рубашки, аккуратно сложенные Софи. Рубашки из тонкого хлопка, купленные, как и все ее вещи, в Париже, были украшены кружевом, которое Софи сама сплела своими старческими узловатыми пальцами. Мари-Анж интуитивно чувствовала, что Кэрол Коллинз никогда не видела ничего подобного, хотя вряд ли ей они понравятся.
Девочка долго лежала в темноте без сна, пытаясь понять, чем так прогневила судьбу. Брат и родители погибли, Софи осталась во Франции, а она сама оказалась на попечении страшной, злой старухи в этом отвратительном месте. Лежа на узкой металлической кровати и вслушиваясь в незнакомые звуки, доносившиеся из-за окна, девочка думала о том, что лучше бы ей оказаться в той машине с родителями и Робером.
Глава 3
На следующее утро Кэрол разбудила Мари-Анж ещё до рассвета. Остановившись в дверях комнаты, она велела ей вставать, потом круто развернула коляску и поехала в кухню. Пять минут спустя Мари-Анж с заспанными глазами и со спутанными после сна волосами тоже пришла в кухню. Часы показывали половину шестого утра.
– Мы здесь на ферме встаем рано, Мэри, – сказала Кэрол, решительно отбрасывая вторую половину ее имени.
Мари-Анж посмотрела на бабку.
– Меня зовут Мари-Анж, – сказала она с тоскливым видом.
Девочка говорила с акцентом, который мог бы показаться кому-то милым, но только не Кэрол Коллинз. Для нее французский акцент служил лишь напоминанием о глупости племянника, а двойное имя она сочла слишком претенциозным.
– Здесь с тебя хватит и Мэри, – безапелляционно заявила она.
Кэрол поставила на стол бутылку молока, банку джема, положила на доску буханку хлеба. Это и был их завтрак.
– Можешь поджарить себе тост, если хочешь.
Она указала на допотопный, проржавевший тостер, стоящий на кухонном столе. Мари-Анж положила в него два ломтика хлеба, думая о том, что дома Софи подала бы на завтрак бекон и яйца или персики из сада. Когда тосты поджарились, Кэрол взяла один себе и щедро намазала его джемом. Оставив второй ломтик девочке, она убрала хлеб со стола. Мари-Анж поняла, что на завтрак ей больше ничего не достанется. Из-за стола она встала голодной.
– Том покажет тебе ферму и объяснит твои обязанности, – сказала Кэрол. – Ты теперь каждый день, как встанешь и уберешь постель, будешь готовить для нас завтрак, как я тебе показала. Потом до школы будешь выполнять свои обязанности на ферме. Мы здесь все работаем, и тебе тоже придется. Если тебя это не устраивает, – Кэрол зловеще посмотрела на девочку, – тогда нечего тебе здесь делать, можешь поселиться в приюте для сирот, в Форт-Додже есть такой. Так что не рассчитывай, что тебе удастся отвертеться от домашней работы. Если хочешь остаться со мной, придется работать.
Мари-Анж молча кивнула. Теперь-то она знала, что значит быть сиротой.
– В понедельник начнутся занятия в школе, а завтра мы вместе пойдем в церковь. Том нас отвезет.
Кэрол не стала покупать автомобиль, специально приспособленный для инвалидов, которым могла бы управлять сама. Она могла себе это позволить, но не хотела тратить деньги.
– Сегодня, после того как ты переделаешь все дела, мы поедем в город и купим тебе подходящую одежду для работы. Сомневаюсь, что ты привезла с собой что-нибудь путное.
– Я не знаю, мадам... то есть бабушка... миссис...
Под суровым взглядом Кэрол Коллинз девочка совсем смешалась. От голода у нее свело живот, и она не могла думать ни о чем другом. В самолете она проглотила лишь несколько кусочков, вчера вечером вообще не ела и сейчас была очень голодна.
– Мои вещи собирала Софи, – пролепетала она, не объясняя, кто такая Софи, а Кэрол Коллинз не спросила. – Я привезла платья, в которых я обычно играла.
Рваные платья, в которых она лазила по деревьям, остались в Мармутоне: Софи сказала, что неприлично везти с собой эти лохмотья.
– После завтрака мы посмотрим, что ты привезла, – без улыбки сказала Кэрол. – И не надейся бездельничать. Твое содержание обойдется мне не дешево, ты же не рассчитываешь, что я буду кормить и одевать тебя даром?
– Да, мадам, – серьезно сказала Мари-Анж. Старуха бросила на нее такой свирепый взгляд, что девочка задрожала.
– Можешь звать меня тетя Кэрол. А сейчас вымой-ка посуду.
С этим Мари-Анж справилась быстро, поскольку грязной посуды было немного: одна тарелка из-под тостов и одна чашка, из которой Кэрол пила кофе. После этого она вернулась в свою комнату, не зная, что делать дальше, села на кровать и стала смотреть на фотографии родителей и брата, которые поставила на комод. Дрожащая рука потянулась к медальону на шее.
Из коридора донесся скрип инвалидной коляски. Мари-Анж вздрогнула.
– Мэри, я хочу посмотреть, что ты привезла в этих трех огромных чемоданах. У ребенка не должно быть так много одежды, это грешно.
Мари-Анж спрыгнула с кровати, с готовностью открыла чемоданы и стала доставать одно за другим нарядные платья, ночные рубашки, украшенные вышивкой, несколько пальто, которые «мама привезла ей из Парижа и Лондона. Она надевала их в школу, или по воскресеньям в церковь, или когда ездила с родителями в Париж. Кэрол уставилась' на пальто с угрюмым неодобрением.