Порожденная иллюзией (ЛП), стр. 12

– Я могу вам помочь? – холодно спрашивает служащая у другого клиента.

Значит, неприязнь она испытывает не только ко мне.

Я забираюсь на стул и провожу пальцем по корешкам с названиями. Некоторые книги я уже читала, другие, кажется, совершенно бесполезны. На секунду я замираю на «Заклинаниях и магических формулах», но затем двигаюсь дальше. Мы с мамой часто использовали заклинания во время сеансов, чтобы добавить реалистичности, но я больше не заинтересована в улучшении сеансов. Я устала защищать нас от властей.

– Прошу прощения. Я случайно подслушал, как вы спрашивали о медиумах и оккультизме, – говорит кто-то с сильным британским акцентом. – Вы читали что-нибудь о Ди Ди Хьюме [5]?

Захваченная врасплох, я хватаюсь за полку и, обернувшись, вижу, что на меня смотрит пожилой джентльмен.

– Простите?

– Извините, что подслушал, но спиритуализм – мое хобби.

– О. Нет. Я не читала.

– Если вам нравится Нелли Бригхем, то будет интересен и Хьюм. – Он смотрит мимо меня и достает книгу «Необъяснимые тайны девятнадцатого века». – Здесь автор посвящает ему целую главу.

Когда незнакомец протягивает мне издание, наши пальца соприкасаются, и на меня обрушиваются чужие эмоции. Любопытство, веселье и какое непонятное мне чувство, отчего по телу проходит легкий озноб.

– Спасибо. – Я быстро разворачиваюсь обратно к полке и зажмуриваюсь, надеясь, что мужчина просто пойдет дальше. Через мгновение он так и поступает, и я вздыхаю с облегчением.

Жду, пока дверь за ним закроется, и только потом спешу к прилавку заплатить за выбранную книгу. Уже поздно, а я еще не сходила за покупками.

Все домашние обязанности лежат на мне с самого детства. Моя мать слишком устает, чтобы делать что-то по дому. В любом доме, какой у нас только был. Обычно я этим наслаждаюсь, но утренний холод и тревоги прошлого вечера подгоняют меня поскорее купить все необходимое, как только я возвращаюсь в наш район.

Я вхожу в «Чайный магазин Ву», и волоски на руках тут же встают дыбом. Это чувство не такое сильное, как в тот раз, когда по пути из театра домой на нас с мамой напал грабитель. Тогда предчувствие было всепоглощающим, и я почти рухнула на колени. Сейчас же это просто тревога, как будто вокруг что-то не так.

Сглотнув, я оглядываюсь, но в магазине находятся только продавец – пожилой китаец с длинной косой и безупречным английским – и полная женщина, вероятно, экономка какой-нибудь семьи.

Но если угроза не внутри, значит она исходит снаружи? За мной следят? Но если так, то почему?

Я медленно иду по магазину, притворяясь, что поглощена разнообразным ассортиментом чая и многочисленными восточными безделушками. Колокольчик над дверью звенит, и я вздрагиваю, но это всего лишь экономка вышла на улицу.

– Могу я вам помочь? – спрашивает продавец, и я киваю.

– Да. Я беру вот это. – Поддавшись внезапному порыву, я хватаю еще одну пачку чая – для мистера Дарби. – И это тоже.

Пожилой китаец убирает выбранный чай в бумажный пакет и пробивает чек. Я тяну время, задержавшись у прилавка и болтая с продавцом, которым оказывается сам мистер Ву.

Когда откладывать уже больше нельзя, я прощаюсь и, покинув магазин, замираю у двери. Район теперь еще оживленнее. Улицы заполнены бегающими по магазинам матерями, детишками, играющими в шумные игры, чтобы не замерзнуть, и стариками, что обмениваются окрестными сплетнями.

Я делаю глубокий вдох и раскрываюсь. За эти годы я поняла, что можно различить несколько отдельных граней моего ясновидения: эмоции, которые я чувствую, прикасаясь к другим людям; неконтролируемые видения, что появляются из ниоткуда; и те редкие случаи, когда на меня накатывает жуткое чувство, что вот-вот произойдет нечто плохое.

Ради выживания мне пришлось оттачивать свою наблюдательность, так как истина заключается в том, что слова и эмоции людей зачастую разнятся между собой.

Хотя я не вижу и не чувствую ничего из ряда вон выходящего, все равно спешу поскорее покончить с покупками и даже не задерживаюсь, как обычно, поболтать с лавочниками. За время работы в цирке я научилась защищаться, но не желаю рисковать. К тому же хочу вернуться домой и убедиться, что с мамой все в порядке.

Как всегда, при мысли о цирке я вспоминаю всех замечательных людей, с которыми там познакомилась. На самом деле «цирк» – прекрасный эвфемизм для обозначения сборища разношерстных уродцев, которые не смогли пристроиться в шоу побольше и поуспешнее. Но, когда мы к ним присоединились, мне было только девять, и за следующие два года эти уродцы стали моей семьей. Швайнгард – метатель ножей – научил меня использовать лезвия и вести себя так тихо, что даже мое сердцебиение замедляется. Волосатый Гарольд каждую ночь после выступления играл со мной в шашки, а Коматчу, Последняя зулусская принцесса (в действительности – бывшая служанка из Атланты), одалживала мне книги из сундука, который она таскала за собой повсюду, куда направлялась. Я обожала цирк. Мать его ненавидела. Она чувствовала, что все там – и в особенности люди – было ниже ее. Она ужасный сноб для того, кто кормится, обманывая людей. Единственная причина, по которой мы задержались в цирке так надолго, – контракт. Мама не могла его нарушить. Но как только срок его истек, она уехала без оглядки.

Я была убита горем. Путешествовать лишь в обществе моей матери оказалось невероятно… одиноко.

Заворачиваю за угол к нашему дому и замедляю шаг, когда вижу, как кто-то выходит из парадной двери. Я узнаю Коула – не только по росту и ширине плеч, но и по весьма выделяющейся походке. Я задерживаю дыхание, но вместо того, чтобы направиться в мою сторону, он пересекает улицу и заворачивает за следующий угол. Я колеблюсь всего мгновение. Что-то в Коуле заставляет меня нервничать, и мой чудаковатый сосед может знать, почему. Пришло время нам с мистером Дарби немного поболтать о его таинственном госте.

Глава 7

Вернувшись домой, я быстро проверяю, как там мама, и убедившись, что она все еще крепко спит, снова спускаюсь вниз. Нерешительно замираю перед дверью мистера Дарби, но потом делаю глубокий вдох и тихонько стучу. Старик отвечает через несколько секунд.

– Вот в чем загвоздка с соседями, – говорит он вместо приветствия, – хоть раз будешь с ними любезен и уже никогда не сможешь от них избавиться.

Я прячу улыбку, решив, что не позволю себя запугать. Я всегда хотела жить на одном месте достаточно долго, чтобы у меня появились соседи, и раздражительный сосед лучше, чем вообще никакого. К тому же брюзгливость мистера Дарби – ерунда, по сравнению с некоторыми режиссерами, с которыми мне приходилось работать.

Я кладу руку на бедро и приподнимаю бровь:

– Уточните, когда это вы были со мной любезны? А ведь должны бы быть. Я принесла тот самый чай, который вы хотели.

Сосед смотрит на мою корзину:

– Вижу. И круассаны тоже? – Он пошире открывает дверь. – Давай же, девочка, заходи. В передней холодно.

Замешкавшись лишь на мгновение, прохожу в квартиру мистера Дарби, даже не пытаясь исправить его ошибку. Если мама может поить моим чаем Жака, то я могу отдать ее круассаны мистеру Дарби.

Следуя за хозяином в кухню, я осматриваюсь вокруг. Комнаты выглядят опрятнее, чем можно было ожидать от холостяцкой берлоги, и мне интересно, который из двух ее обитателей такой аккуратист?

Я прохожу мимо стола и, заметив на нем конверт, замедляю шаг. Письмо адресовано Коулу. В графе обратного адреса витиеватым женским почерком указан Лондон.

– Ну же, поторапливайся.

Мистер Дарби машет мне рукой, и я заливаюсь краской стыда, надеясь, что он не подумает, будто я вынюхиваю. Даже если это так.

– Можешь присаживаться и чувствовать себя как дома.

Я усаживаюсь за маленький столик и наблюдаю, как старик ставит на плиту воду и подкидывает уголь в огонь. Кухня, как и гостиная, чистая и удобная. Мебель выглядит потрепанней и дешевле, чем наш совершенно новый гарнитур, но гораздо уютнее. Как будто здесь на самом деле кто-то живет. Иногда мне хочется, чтобы и наша квартира казалась более обжитой. Конечно, это может плохо сказаться на деле... Особенно сейчас, когда мы пытаемся привлечь изысканных клиентов.