Улисс, стр. 87
Нет, в самом деле, мне надо. Пу-у-у. Если б я на банкете так. Вопрос обычаев, вот и все. Шах персидский. Прошепчите молитву, уроните слезу.
Все– таки он был простачок, не разглядеть что это гвардеец кеп. Весь закутан. Интересно, кто же это был, на кладбище, в коричневом макинто. А, уличная шлюха!
Потасканная шлюха в черной плоской соломенной шляпке набекрень, остекленелая в свете дня, скользила безжизненно по набережной навстречу мистеру Блуму. Когда явился дивный облик. О, да. Я сегодня так одинок. В дождливую ночь, в переулке. Зачесалось. У него. Как завидел. Он ее. А тут не ее места. Что она? Надеюсь, она. Эй, сударь! Вам не надо что-нибудь пости. Видела Молли. Засекла меня. С тобой была полная дама в коричневом костюме. У меня сразу весь пыл пропал. Назначали свидание зная что никогда разве что иногда. Так много риска, уж очень близко любимый дом родной.
Заметила меня или нет? При дневном свете жуткое пугало. Лицо как из воска.
Черти бы ее взяли! Ну зачем так, и ей надо жить, как всякому. Отвернись, и все.
В витрине антикварной лавки Лионеля Маркса надменный Генри Лионель Леопольд дорогой Генри Флауэр сосредоточенно мистер Леопольд Блум обозревал облупленные канделябры и фисгармонию с ветхими в червоточинах мехами. Цена бросовая: шесть шиллингов. Можно бы научиться играть.
Дешевка. Пускай она пройдет. Конечно, все дорого, если тебе не требуется.
Это и называется хороший торговец. То заставит купить, что желает сбыть.
Такой вот мне продал шведскую бритву, которой меня побрил. Хотел еще взять за то, что он ее наточил. Ну, прошла. Шесть шиллингов.
От сидра, а может, и от бургонского.
Близ бронзы из близи близ злата из дали звонкими бокалами чокнулись они все, сверкая отважно взорами, перед бронзовой Лидии искусительной розой, последней розою лета, розой Кастилии. Первый Лид, Де, Кау, Кер, Долл пятый: Лидуэлл, Сай Дедал, Боб Каули, Кернан и Большой Бен Доллард.
Тук. Входит юноша в зал «Ормонда» пустой.
Блум смотрел на портрет отважного героя в витрине Лионеля Маркса.
Последние слова Роберта Эммета. Семь последних слов. Мейербера.
– Честные граждане, как и ты.
– Вот-вот, Бен.
– Бокал твой поднимут с нами.
Они подняли.
Динь. Дон.
Ток. Незрячий юноша стоял на пороге. Он не видел бронзы: Не видел злата. Ни Бена ни Боба ни Тома ни Сая ни Джорджа ни кружек ни Ричи ни Пэта. Хи-хи-хи-хи. Не видел ни зги.
Волноблум, сальноблум смотрел на последние слова. Ну, полегоньку.
Когда моя страна займет свое место среди.
Пуррр.
Не иначе как бур.
Пффф! Ох. Перр.
Наций нашей планеты . Позади никого. Она прошла. Вот тогда, но не прежде, чем тогда . Трамвай. Гром гром гром. Очень кета. Подъезжает.
Гррамгромгром. Совершенно точно это бургон. Так. Раз-два. Пусть будет написана моя . Дзи-дзи-дзи-и-инь. Эпитафия. Я закон .
Пурррпупупуррпффф.
Чил .
Эпизод 12 [1092]
Я, значит, загораю на уголку Арбор-хилл с папашей Троем из ДГП [1093], как вдруг откуда-то прет окаянный трубочист и своей метлой аккурат норовит заехать мне в глаз. Оборачиваюсь, чтобы покрыть его как следует, и тут вижу, кто ж это топает по Стони-баттер, не иначе Джо Хайнс.
– Ха, никак Джо, – говорю. – Как живешь-дышишь? Видал, мне этот рассукин трубочист чуть-чуть глаз не высадил?
– Сажа к счастью, – это он мне. – А что это за старый мудила, с которым ты тут?
– Папаша Трои, – говорю, – в полиции служил раньше. Я вот думаю, может, мне привлечь этого очумелого за то, что он создает помехи движению своими метлами да лестницами.
– А чего тебя занесло в эти края? – он мне.
– Так, – говорю, – ерунда. Тут один жулик, бестия, за гарнизонной часовней живет, на углу Чикен-лейн – папаша Трои как раз мне кой-чего шепчет насчет него – наплел, будто у него богатая ферма в графстве Даун, и под этим видом нагреб чертову пропасть чаю и сахару, как бы в рассрочку по три шиллинга в неделю, у одного плюгавого коротышки по прозванию Моше Герцог, вон там, около Хейтсбери-стрит.
– Обрезанный! – замечает Джо.
– Точно, – говорю. – Этак малость с верхушки. Лудильщик по фамилии Герати. Две недели за ним гоняюсь и не могу вытрясти ни пенса.
– Так это и есть твой промысел? – Джо смекает.
– Точно, – говорю. – Как пали сильные [1094]! Взыскание злостных и оспариваемых долгов. Но уж этот – самый отпетый бандюга, какого свет видывал, рожа вся в оспинах, хоть дождь в нее собирай. Передайте ему, говорит, чтобы он остерегся, говорит, и дважды бы остерегся, вас еще сюда посылать, а если пошлет, то я, говорит, его привлеку к суду за торговлю без патента, пусть так и знает . А сам за его счет так набил брюхо, что, гляди, лопнет. Я со смеху сдох, как тот еврейчик на себе волосы рвал. Он зе пивает моего цаю. И он зе кусает моего сахару. Таки цего зе он не отдавает мне мои деньги? За нескоропортящийся товар, закупленный у Герцога Моисея, торговца, место жительства Дублин, Сент-Кевин-пэрейд, 13, квартал Вуд-куэй, впредь именуемого «продавец», проданный и доставленный Герати Майклу Э., эсквайру, место жительства Дублин, Арбор-хилл, 29, квартал Арран-куэй, впредь именуемому «покупатель», а именно, чай высшего качества, в количестве пяти фунтов торгового веса, стоимостью по три шиллинга ноль пенсов за фунт торгового веса, и сахар-песок, в количестве сорока двух фунтов торгового веса, стоимостью по три пенса за фунт торгового веса, означенный покупатель обязан уплатить означенному продавцу один фунт стерлингов, пять шиллингов и шесть пенсов, составляющие стоимость товара, каковая сумма означенным покупателем должна выплачиваться означенному продавцу посредством еженедельных взносов, а именно, три шиллинга ноль пенсов каждые семь календарных дней. Означенный нескоропортящийся товар не подлежит употреблению в качестве заклада или залога, равно как не подлежит перепродаже либо иным видам отчуждения со стороны означенного покупателя, но должен пребывать и оставаться и содержаться в исключительной и всецелой собственности означенного продавца, каковой может располагать им по своей воле и усмотрению, покуда означенная сумма не будет полностью выплачена означенным покупателем означенному продавцу согласно вышеустановленному порядку, как о том условлено сего числа между означенным продавцом, его наследниками, преемниками, поверенными и душеприказчиками, с одной стороны, и означенным покупателем, его наследниками, преемниками, поверенными и душеприказчиками, с другой стороны.
– Ты у нас как, строго непьющий? – Джо спрашивает.
– Промеж двумя рюмками в рот ни капли, – говорю.
– Тогда, может, навестим друга жаждущих? – снова Джо.
– Какого бы? – говорю. – Может, уж он у Убогого Джона с психами [1095], спятил малость, бедняга.
– От собственного зелья? – это Джо.
Вот– вот, -говорю. – Виски с содовой ударило в голову.
– Заглянем к Барни Кирнану, – это Джо. – Мне бы надо повидать Гражданина.
– Идет, давай к душке Барни, – говорю. – А чего завлекательного на свете слышно?
– Ничем таким и не пахнет, – это Джо. – Я вот на заседании был в «Городском гербе».
– Это еще о чем? – говорю.
– Скотопромышленники волнуются насчет ящура, – говорит Джо. – Хочу об этом донести Гражданину суровую правду.
И таким манером, болтая о том о сем, огибаем мы с ним казармы Линенхолл и бредем задами мимо суда. Славный он малый, этот Джо, когда у него в кармане звенит, только голову на отсечение, что такого с ним не бывает.
Да, думаю, не вышло у меня проучить гнусного пройдоху Герати. Грабит средь бела дня. За торговлю без патента, чего придумал.
1092
12. ЦИКЛОПЫ
Сюжетный план. Анонимный рассказчик повествует о том, как около пяти Дня в кабачке Барни Кирнана, что на Малой Британской, собралась выпить и побеседовать небольшая, теплая и очень патриотическая компания. Вскоре к компании присоединяется Блум, поджидающий здесь Мартина Каннингема. Для исгинных патриотов он, как еврей, чужак; да он и действительно не поддерживает их горячих речей, стоя на позициях умеренности, беспристрастия и миролюбия. Дело идет к конфликту, который и разражается в финале. Когда Блум уезжает с появившимся Мартином, самый заслуженный, закаленный и спортивный из патриотов, вместе со словесностью, запускает вслед ему большую жестяную коробку.
Реальный план. Протагонисты эпизода, Аноним и Гражданин, – новые фигуры в романе. Аноним, как ему и положено, неведомо кто, хотя до сих пор на его роль предлагаются разные кандидаты, как внутри, так и вне романа (я в свою очередь замечу, что он снова появляется в эп. 15, а в эп. 18 даже описана его внешность). В его хлестких речах есть немало от Джона Джойса: отдаленным прототипом служил также брат Неда Торнтона, прототипа Тома Кернана. Гражданин же – лицо известное, его прототип – Майкл Кьюсак (1847-1907), основатель Гэльской Спортивной Ассоциации (1884), очень воинственно ратовавшей за возрождение старинных ирландских видов спорта: всех, кто смотрел как зритель (даже не практиковал!) виды спорта английские, объявляли плохими ирландцами. Он был невысок, но необычайно широкоплеч, носил вместо брюк охотничьи штаны до колен и представляться любил так: «Ты, протестантская собака! Я гражданин Кьюсак из прихода Каррон, в баронстве Берр, в графстве Клер!» Отсюда видно, что дорисовывать и преувеличивать, изображая эту среду, Джойсу почти не приходилось. Колоритнейшая фигура Кьюсака привлекала его внимание давно; он бегло мелькает и в «Герое Стивене» и в «Портрете», пока наконец не оказывается в центре «Циклопов» как Гражданин. Связан с Гражданином и его тезка, Гражданин (Режембар) в «Воспитании чувств» Флобера, – тоже трактирный политик, хотя более безобидный.
Кабачок Барии Кирнана – одно из популярных дублинских мест, выделявшееся оригинальным хобби владельца: он собирал и демонстрировал в своем заведении реликвии преступлений – орудия убийств, куски веревки повешенных, сувениры от палачей. Этот колорит отразился в сцене казни героя, у которой и вообще богатый реальный фон. Герой и его невеста – Роберт Эммет и Сэра Каррэн (ум.1808); согласно легенде, Эммет был схвачен во время прощального свидания с нею перед бегством в Америку. Через три года после его казни Сэра вышла замуж за английского аристократа (хотя и не оксфордского выпускника), капитана Стерджена, что задело чувства ирландцев. Особая история у фигуры палача. Х.Рамболд – сэр Хорэс Рамболд, английский посол в Швейцарии, Джо Ганн и Тод Смит, которых он повесил в романе, – два сотрудника посольства; причина же столь нелестных ролей – конфликт Джойса с ними. Добровольный палачцирюльник, повесивший троих, и письмо его с предложением услуг – факты, которые рассказывал Джойсам Олф Берген. Далее, Сикун Берк – это Сикун Дафф, дублинец, умерший еще в 1892 г., но подошедший Джойсу и по прозвищу и по типу. В речах Анонима мелькает немало реальных случаев из жизни Джойса и его города; из жизни даже пес Гарриоун, который, как и в романе, принадлежал «старому Гилтрапу», последний же был двоюродным дедом автора.
Гомеров план. Здесь наконец Гомер себя чувствует как нельзя к месту. Эпизод намечался автором с ранних стадий замысла; циклопы-националисты и Цирцея-бандерша сразу представлялись ему как непременные элементы дублинской одиссеи. Ядро приключения Улисса с циклопами очевидным образом присутствует в эпизоде, как противостояние «культурного героя», хитроумного Улисса – Блума и ослепленной жестокой силы Полифема – Гражданина. Достигать же всесторонней согласованности с этим обширным приключением (Песнь IX, 105-542) Джойс не стремился. Указания его схем о соответствиях лаконичны: Аноним – «Никто» (как называет себя Улисс Полифему), финал эпизода – вызов Улисса, когда он «продолжал раздражать оскорбительной речью циклопа» и тот «тяжкий утес с непомерною силой швырнул». Анонима, презрительно хулящего всех, Джойс сближал и с Терситом, «врагом Одиссея», который «в мыслях имея всегда непристойные многие речи, вечно искал царей оскорблять» («Илиада», II, 213-214). Присутствует, как обычно, и ряд деталей с Гомеровыми аллюзиями: трубочист, что едва не вышиб глаз, тлеющая сигара в руках у Блума, упоминание об одноглазии Нельсона. Последнее вообще – лейтмотив эпизода: «в том или ином смысле, все действующие лица, кроме Блума, одноглазы» (Эллманн).
Тематический план. После эксцентрического эксперимента «Сирен» письмо «Циклопов» кажется простым и знакомым. Такое впечатление верно и не очень верно: Джойс использует, действительно, знакомые стили, однако в новом сочетании. Здесь контрастно, как бы в антифон (напоминая музыку «Сирен»), чередуются две линии, низкая (кабацкий треп) и высокая, даже преувеличенно высокая. «Высокая» линия – набор из 33 вставок, в которых комически пародируются все строгие и высокопарные стили: героическое сказание, научный трактат, парламентский протокол… Техника пародирования, которую Джойс назвал «гигантизм», хорошо известна: это гипербола (преувеличение, раздувание), один из обычных приемов комического стиля. «Циклопы» часто напоминают классиков этого стиля – Рабле, Свифта (которого Джойс тщательно перечитал, готовясь писать эпизод), Стерна, Гоголя; но Джойс усиливает прием, гиперболизируя гиперболу до предела. Это особенно видно на комических перечнях и списках: они использовались всегда, однако не достигали такой длины – у Джойса перечисляются 19 адмиральских титулов, 86 святых, 90 «героев и героинь» Ирландии! Создаваемое этим впечатление бессмысленной, ненужной громадности служит задаче эпизода: здесь циклопичность разоблачается характерным Джойсовым способом – через художественную форму.
Идейные аспекты в основном ясны и просты; не надо доказывать, что Джойс осуждает здесь жестокость, фанатизм, антисемитизм, но от этого не становится ирландофобом. В речах патриотов отнюдь не все представляет мишень его сатиры, их освещение ситуации страны нередко совпадает с его позицией. Можно еще заметить, что Блум ведет себя «не в образе», не сдерживаясь, как обычно, и не скрывая своих мнений; но в эти часы его состояние невыносимо напряжено, именно сейчас, он знает, Бойлан и Молли…
Дополнительные планы. В качестве органа Джойс сопоставляет «Циклопам» мускулы, что естественно. С искусством он не столь уверен: в ранней из его схем, это хирургия, в поздней – политика. Символ эпизода – фений (в ранней схеме тут – обширный набор главных тем – нация и государство, преувеличения, фатализм, коллективизм). Цвет – отсутствует (но в ранней схеме был зеленый, ирландский).
Джойс работал над «Циклопами» летом 1919 г. и закончил их 3 сентября. Эпизод печатался в «Литл ривью» с ноября 1919 г. по март 1920 г.; январский выпуск был конфискован цензурой. Последующие изменения текста не были значительны.
1093
Дублинская городская полиция
1094
Как пали сильные! – 2 Цар 1, 19.
1095
У Убогого Джона с психами – Дом св.Иоанна Божия, больница для душевнобольных под Дублином. Св.Иоанн Божий (1495-1550) – основатель ордена госпитальеров, братьев-целителей.