Обещание страсти, стр. 71
— Не будь снобом.
Она съела кусок бекона и играла тостом. Нетронутая яичница уставилась на нее двумя глазами.
— Ты ничего не ешь.
— Не хочу.
— И слишком много куришь.
— Да, папочка, что-нибудь еще?
— Как хотите, леди. Послушай, ты бы лучше следила за собой, а то я пожалуюсь боссу.
— Ты скажешь Лукасу?
— Если будет нужно.
В ее глазах мелькнула тревога.
— Послушай, Алехандро, серьезно…
— Да?
Он засмеялся, увидев ее смущение.
— Я серьезно. Не расстраивай Люка. Достаточно будет ему увидеть тот ужасный снимок в газете.
Алехандро кивнул, прекратив поддразнивать ее. Они оба видели сегодня маленькую заметку на третьей полосе «Кроникл»: «Мисс Сен-Мартин не возвратилась пока в Нью-Йорк. Предполагают, что она скрывается где-то в городе. По слухам, она может быть госпитализирована в связи с нервным потрясением, которое, судя по снимкам, пережила. Предполагают также, что, если она все еще находится в городе, она может в один из посетительских дней попытаться увидеть Люка, если, конечно, мисс Кизия Сен-Мартин не использует связей для того, чтобы получить привилегии, позволяющие частные визиты к мистеру Джонсу».
— Вот так так! А я не подумала об этом.
— Хочешь попытаться? Это может избавить тебя от лишних встреч с прессой. Совершенно очевидно, что они будут караулить тебя в посетительские дни.
— Ну и пусть. Я буду ходить в те же дни, что и все, на тех же основаниях.
Алехандро кивнул. Потянулись оставшиеся часы до визита. Кажется, прошли недели, пока наконец время не приблизилось к без четверти двенадцать.
Глава 28
— Ты готова?
Она кивнула и взяла свою сумочку.
— Кизия, ты неподражаема.
Она выглядела как очень привлекательная молодая женщина, у которой никаких забот. И дело не только в косметике, а главным образом в том, как она держится, какое у нее выражение лица.
— Спасибо, сэр.
Он чувствовал, что она напряжена, — но до чего хороша! И абсолютно не похожа на ту рыдающую женщину, которую он держал в своих объятиях в коридоре Сити-Холла два дня назад. До кончиков ногтей леди…
Ее выдавали только руки — слегка дрожат.
Увидев ее, Алехандро задумался. Так вот что это такое — печать класса: старайся никогда не показывать своих чувств, будто у тебя не бывает тяжелых минут. Просто расчеши волосы, зачеши их назад в элегантный маленький узел, напудри нос, изобрази улыбку и говори негромким, мягким голосом. Не забывай «спасибо» и «пожалуйста» и улыбайся швейцару. Признаки хорошего воспитания. Как дрессированная собака или хорошо обученная лошадь.
— Ты идешь, Алехандро? Она спешила уйти из отеля.
— Господи, леди, мне с трудом удается привести мысли в порядок, а ты стоишь здесь так, будто собираешься на чайную церемонию. Как тебе Это удается?
— Привычка. Я так живу.
— Я думаю, не очень здоровая привычка.
— Конечно. Из-за этого половина людей, с которыми я вместе росла, стали алкоголиками. Другие держатся на наркотиках, и через несколько лет многие из них погибнут от болезней сердца. Есть такие, что уже успели умереть. — Воспоминания о Тиффани пронеслись в ее голове. — Всю жизнь ты прячешь свои чувства, а потом в один прекрасный день вдруг взрываешься.
— Как тебе удается держаться? Он спускался следом за ней по плохо освещенной гостиничной лестнице.
— Мне помогает то, что я пишу. Помогает выпустить пар… И я могу оставаться сама собой с Люком… а сейчас с тобой.
— Больше ни с кем?
— Пока нет.
— Но так же нельзя жить.
— Ты знаешь, Алехандро, — сказала она, садясь в такси, — когда ты все время притворяешься, ты в конце концов действительно забываешь, кто ты на самом деле и что чувствуешь. Ты сливаешься со своим имиджем.
— А почему же этого не случилось с тобой, малыш? — Сказав это, он посмотрел на нее. Она была пугающе спокойна.
— Моя писанина, мне кажется, позволяет мне отвести душу. Остаться самой собой. Если такой возможности нет и ты постоянно держишь все в себе, рано или поздно это разъест тебя изнутри.
Она снова вспомнила о Тиффани. Сколько всего случилось за эти годы с ней и ее друзьями. После окончания колледжа две ее подруги покончили с собой.
— Люку будет приятно тебя увидеть.
Она была неотразима. Алехандро догадывался, почему она надела это безукоризненное черное пальто, черные габардиновые брюки и черные замшевые туфли. Не для Лукаса. А чтобы выглядеть на следующем газетном снимке в полном порядке. Элегантной, собранной и изысканной. Обморока в тюрьме не будет.
— Ты думаешь, там будут газетчики?
— Я не думаю, я уверен.
И они там были. Кизия и Алехандро подъехали к Дому правосудия на Брайант-стрит. Невыразительное серое здание ничем не напоминало величественный Сити-Холл. У входа уже крутилась пара писак, поджидая ее. Другие дежурили у запасного выхода. У Кизии было такое же чутье на них, как у Люка — на полицию. Она повисла на Алехандро, хотя со стороны казалось, что слегка опирается на его руку, и спокойно надела темные очки. На губах ее блуждала слабая улыбка.
Она проигнорировала репортера, окликнувшего ее по имени; другой говорил в это время по радиотелефону. Теперь они знали, что их ждет. Алехандро внимательно изучал лицо Кизии, пока досматривали ее сумку, но она казалась на удивление спокойной. Фотограф щелкнул их в холле с бледно-розовыми мраморными стенами. Наклонив головы, они быстро вошли в лифт. Когда дверь лифта закрылась, Кизии вдруг пришло в голову, что стены были того же цвета, что гладиолусы на итальянских похоронах, которые ей однажды пришлось наблюдать, и она засмеялась.
Они поднялись на шестой этаж. Алехандро быстро провел ее к какой-то странной лестнице. — Повеяло Стиксом?
В ее голосе звучали ирония и озорство, удивившие его. Та ли это Кизия, которую он знал?
Она поправила очки. Он взял ее за руку, и они встали в конец очереди. Мужчина перед ними еле держался на ногах. От него разило спиртным. Перед ним стояла плачущая тучная негритянка. Где-то выше слышались крики детей. Стайка развеселых хиппи подпирала стену. Все стояли в длинной очереди, вьющейся вверх по лестнице к столу, куда подходили один за другим. Документ, удостоверяющий личность посетителя, фамилия заключенного. После этого выдавалась маленькая розовая карточка с номером окна и номером группы, написанным римскими цифрами. Они попали в группу II. Те, кто был в группе I, уже толпились внутри. Лестница забита людьми, но репортеров не видно.
Они прошли внутрь, в залитую светом неоновых ламп комнату, где ничего не было, кроме еще одного стола, двух охранников и трех рядов скамеек. Через эту комнату можно было попасть в узкое помещение с рядом окошек, под которыми вдоль стены тянулись телефоны. У каждого окошка — стул для посетителей. О комфорте говорить не приходится. Группа I заканчивала свое посещение. Оставалось от пяти до двадцати минут, в зависимости от настроения охранников. Кругом растревоженные лица, принужденные улыбки. Женщины смеялись и плакали. Заключенные были как роботы — они смягчались только при взгляде на детей. Все это разрывало сердце.
Алехандро с беспокойством смотрел на Кизию. По ее бесстрастному лицу ничего нельзя было определить. Она улыбнулась и закурила сигарету. Неожиданно откуда-то налетели фотографы — трое с камерами — и два репортера.
Алехандро почувствовал приступ клаустрофобии. Это он-то! А как она все перенесет? Посетители смотрели удивленно, кто-то попятился, кто-то рванулся вперед — любопытно же, что происходит. Все превратилось в хаос. А посреди — Кизия, в темных очках, строгая, совершенно спокойная.
«Вы принимаете успокоительное? Виделись вы с Люком Джонсом после суда? Вы были… Вы будете… Почему?» Она не произносила ни слова, только отрицательно качала головой, — мол, «мне нечего сказать. Комментариев не будет».
Алехандро ничем не мог ей помочь. Она продолжала сидеть, наклонив голову, будто оттого, что на них не смотрела, они могли исчезнуть. Вдруг она встала: