Наваждение, стр. 54

На этот раз ожидание было еще более тягостным и тревожным. Близился уже День Благодарения, а Сара по-прежнему не получала от Франсуа никаких известий. Стремясь узнать хоть какие-нибудь новости, она стала чаще наведываться в гарнизон. Правда, поездка туда и обратно занимала у нее почти целый день, но как иначе было узнать что-то более или менее достоверное.

И действительно, до гарнизона время от времени доходили отрывочные сведения о боях, которые вела в Огайо регулярная армия. Шауни и их союзники Майами наносили белым значительный урон, сжигая посевы, угоняя скот, разоряя фермы и убивая поселенцев. Несколько раз они нападали на идущие по реке парусные баржи и захватывали богатую добычу, в основном — порох и свинец, которые еще больше увеличили атакующую мощь мобильных индейских отрядов. Положение белых осложнялось также и тем, что через неделю после начала войны на стороне вождя Голубой Камзол выступило многочисленное племя чикасо из Кентукки.

Армейскими частями в Огайо командовал бригадный генерал Джозайя Хармер, однако его войска пока терпели поражение. В засадах, на которые индейцы были большие мастера, он потерял только убитыми более двухсот человек, но, к счастью, Франсуа среди них не было.

Беспокойство Сары усугублялось еще и тем, что она не осмеливалась напрямую спрашивать у полковника о Франсуа и питалась лишь теми сведениями, которыми он и другие офицеры считали возможным с ней поделиться. Надеясь услышать что-то новое, она даже приняла приглашение полковника на торжественный ужин, который устраивался в гарнизоне в День Благодарения, однако ее постигло разочарование. На приеме присутствовали все гарнизонные дамы, и мужчины старались избегать разговоров, которые не были предназначены для нежных женских ушей. Правда, в конце концов виски все же развязало им языки, однако о войне они беседовали между собой, в то время как Сара принуждена была сидеть с дамами, расспрашивая их о здоровье детей и общих знакомых.

Когда на следующий день Сара возвращалась домой, она была почти рада тому, что ей не нужно больше ни с кем разговаривать, притворяясь беззаботной и веселой, в то время как сердце у нее сжималось от тревоги. Хорошо еще, что лейтенант Паркер был переведен в другой гарнизон и не досаждал ей назойливыми проявлениями своего внимания, иначе ей пришлось бы совсем тяжко.

Отправляясь в обратный путь, Сара взяла с собой проводника-индейца из племени вампаногов, который, как все его сородичи, отличался немногословностью и сдержанностью. За те несколько часов, которые понадобились им, чтобы добраться до Шелбурна, они не обменялись и несколькими фразами, и Сара была искренне благодарна краснокожему следопыту за молчание. Прежде чем расстаться с ним, она наполнила его седельную сумку провизией и насыпала полный рог пороха из своих запасов, и индеец, очень довольный и в то же время озадаченный непомерной щедростью белой женщины, отправился в обратный путь, Как только проводник скрылся за деревьями, до слуха Сары донесся какой-то странный шум. Насторожившись, она бросилась в дом, чтобы взять ружье, но не успела. Кусты на противоположном краю поляны расступились, и она увидела Франсуа. Он был в полном боевом облачении и в головном уборе из белых орлиных перьев, которые трепетали по ветру. Для полного сходства с индейцем не хватало разве что устрашающей боевой раскраски, которую Франсуа, как видно, смыл совсем недавно, ибо под левым ухом у него осталось пятно белой краски. На губах Франсуа играла победная улыбка, а спрыгнув на землю, он издал пронзительный боевой клич краснокожих, от которого при других обстоятельствах у Сары, наверное, остановилось бы сердце. Но сейчас она была без памяти от радости и, не колеблясь, ответила на его нежные объятия, в которые Франсуа заключил ее, лишь только его ноги коснулись земли.

— Сара! — воскликнул он, целуя ее.

— Боже мой!.. Франсуа! Как я скучала без тебя! — выдохнула Сара, когда он наконец выпустил ее.

Она уже не думала ни о своей сдержанности, ни о своем намерении держать его на дистанции.

— Я так беспокоилась, Франсуа! — проговорила она со счастливой улыбкой. — Столько людей погибло! Я боялась, что ты можешь оказаться среди них!

— Ну, убить меня не так-то легко, — отозвался Франсуа и помрачнел. — Но ты права. Слишком много людей погибло и с той, и с другой стороны.

И это еще не конец… — Он неожиданно осознал, что обращается к ней на «ты» и что она отвечает ему так же. От этого сердце его забилось в счастливой надежде, и Франсуа снова привлек ее к себе.

— И это еще не конец, Сара. Шауни празднуют победу, но белые вернутся, обязательно вернутся.

Их будет больше, и они будут сильнее. Маленькая Черепаха и Голубой Камзол не смогут победить всех. Они сделали ошибку, когда растревожили это осиное гнездо, и им придется заплатить за это самой дорогой ценой.

Франсуа знал, что перелом произойдет не сразу, что будут еще сожженные фермы и вырезанные семьи, но в конце концов индейцы проиграют. Ему не хотелось видеть, как это произойдет, но, как человек мужественный, он не мог закрывать на правду глаза. Индейцы были обречены.

— Я тоже скучал по тебе, — шепнул Франсуа, целуя ее волосы.

Потом он с легкостью подхватил ее на руки и внес в дом. В кухне было прохладно, поскольку в отсутствие Сары в доме никто не топил. Как только Франсуа опустил Сару на пол, она принялась хлопотать у плиты, разводить огонь, чтобы согреться и приготовить еду.

Сара все еще была одета в купленное в Бостоне темно-голубое бархатное платье, которое надела на прием в честь Дня Благодарения, и, глядя на нее, Франсуа увидел, что платье это почти одного цвета с глазами Сары — только глаза ее мерцали и искрились радостью, которая была адресована ему одному. И другой такой красивой женщины он не видел ни в Париже, ни в Бостоне, ни в Дирфилде, ни среди ирокезов. Даже Плачущая Ласточка не могла бы сравниться с Сарой — особенно сейчас, когда счастье осветило ее тонкие черты.

Франсуа любил ее. Он полюбил Сару неожиданно и сильно, и теперь во всем белом свете для него не существовало других женщин. Еще недавно ему казалось, что в его возрасте подобное чувство уже невозможно, но сейчас он чувствовал себя так, словно вновь стал пылким двадцатилетним юношей.