Изгнанная из рая, стр. 42

Потом Стив и вовсе потерял над собой контроль и только свирепо рычал, словно шакал, треплющий беспомощную птицу с поврежденным крылом. И действительно, в эти мгновения ослепляющей ярости Габриэла перестала быть для него человеком; Стив видел в ней лишь мерзкую тварь, которую надо растоптать, раздавить, уничтожить, ибо она преграждала ему путь к сокровищу, о котором он мечтал и которое должно было по праву принадлежать ему.

Но все его старания были тщетны. Габриэла отказывалась подчиниться ему, и никакая сила не могла заставить ее сдаться. Она даже не кричала и не стонала. Не вскрикнула она и тогда, когда Стив в очередной раз швырнул ее о стену и раздался такой знакомый звук треснувшей кости. Ей было все равно. Она знала, что, даже если Стив переломает ей одну за другой все кости, хуже ей уже не будет. Сама жизнь, которую он хотел у нее отнять, ничего больше не значила для Габриэлы. По сравнению со всеми разочарованиями, которые она пережила, по сравнению со всеми потерями, со всей ложью и всеми страданиями эта последняя потеря была пустяком.

Наконец, после очередного удара, пришедшегося в переносицу, Габриэла увидела перед собой ослепительно яркий свет и упала на пол. Стив продолжал избивать ее ногами, кричать, чтобы она позвонила в банк, чтобы она отдала ему деньги и что она — шлюха, что он никогда не любил ее. Эти слова, которые когда-то могли заставить ее страдать, не доходили до сознания Габриэлы. Глядя снизу вверх на его багровое от ярости лицо, она увидела сначала Джо, потом профессора, потом — свою мать. Джо говорил ей о своей несчастной любви; профессор пытался рассказать правду о Стиве, а мать… Она, как всегда, злобно кричала, что все это — ее вина, что Габриэла и в самом деле — дрянь, чудовище и что она заслужила каждый удар, которым награждал ее Стив.

Но теперь Габриэла знала правду! Она была ни в чем не виновата. Это Стив был грубым и жадным чудовищем, это он убил профессора и теперь убивал ее. И вдруг, почувствовав в себе силу, о существовании которой она прежде не подозревала, Габриэла поднялась с пола. Ее платье было в крови, лицо распухло, и теперь Стив не мог ни вести ее в банк, ни звонить в полицию. Ему оставалось только одно — забыть о деньгах и бежать, спасая свою шкуру. Но он уже не мог остановиться, смирившись с поражением. В последнем приступе бессильной ярости Стив бросился на нее и, схватив за горло, сжал с такой силой, что комната перед глазами Габриэлы закружилась. Но она не сдавалась, она продолжала стоять, держась за него, и впервые в жизни решилась ответить. Ногтями она впилась в его лицо и наносила ему слабые, неточные удары, которые, конечно, не могли ему повредить. Но это было не главное. Главное заключалось в том, что Габриэла перестала быть жертвой, раз и навсегда решив про себя, что больше никто и никогда не сможет унижать ее безнаказанно. И Стив, который пытался задушить ее совершенно всерьез и напрягал все свои немалые силы, вдруг увидел, что у него ничего не выходит. Габриэла отказывалась умирать только потому, что какой-то подонок решил выместить на ней собственные разочарования.

И Стив отступил. Пальцы его разжались, и только после этого Габриэла позволила себе медленно опуститься на пол. Она почти ничего не видела и ждала еще одного удара, чтобы из последних сил вцепиться зубами в его руку или ногу — вцепиться и не отпускать до конца, пока хватит сил и самой жизни, но удара не последовало. Вместо этого она услышала негромкий хлопок двери и поняла, что Стив бежал.

Габриэла не знала, победила она или проиграла в этой последней схватке, но это было уже не важно. Главное, что все, кто в разное время хотел так или иначе сломать ее, не добились успеха. Ее мать, отец, Джо, Стив — все они пытались убить ее, но не сумели. Каждый из них в свое время прилагал огромные усилия, чтобы овладеть ее духом и погасить его, как гасят свечу. Но этот маленький огонек мигал, дрожал, проскальзывал сквозь пальцы и не давался им в руки.

Значит, она все-таки победила?..

Габриэла слабо пошевелилась и перекатилась на спину. Взгляд ее залитых кровью глаз устремился в потолок, и она неожиданно увидела Джо, который снова манил ее за собой, протягивая руку. Габриэла отвернулась от него.

Она отвернулась — и сошла во тьму одна.

Глава 11

Габриэлу обнаружила миссис Розенштейн. Поднимаясь к себе мимо квартиры профессора, она обратила внимание, что дверь слегка приоткрыта. В кабинете она увидела опрокинутую мебель, кровавые пятна на полу и распростертое возле стола тело. Поначалу миссис Розенштейн даже не узнала Габриэлу: ее лицо было разбито, чудесные светлые волосы намокли от крови, на шее отпечатались четкие следы пальцев. Габриэла лежала в такой неестественной позе, что миссис Розенштейн решила, что она мертва.

На ее крики сбежался весь дом. Один из пансионеров тут же бросился звонить в «Скорую», но оказалось, что телефонная розетка вырвана из стены (профессор был единственным жильцом, у которого был собственный телефонный номер). В конце концов «Скорую» вызвали с общего телефона, но несколько минут, которые потребовались врачам, чтобы добраться до Восемьдесят восьмой улицы, показались обитателям пансиона часами. Они уже знали, что Габриэла жива. Старый адвокат нащупал у нее на шее слабый пульс, однако всем было ясно, что в любой момент девушка может скончаться. Кто-то зверски избил ее, причем большинство ударов пришлось по голове.

— У бедняжки может быть серьезное сотрясение, — шепнула мадам Босличкова одному из пансионеров и залилась слезами. Тут могли быть самые печальные последствия. Мысль о том, что Габриэла — такая красивая и молодая — может до конца своих дней пролежать в коме, казалась ей невыносимой.

«Кто мог это сделать?» — этот вопрос они задавали друг другу, но никто не знал на него ответа. Лишь мадам Босличкова сразу заподозрила Стива, но, когда она отправилась проверить свою догадку, оказалось, что все его вещи на месте. «Значит, это не он», — подумала хозяйка с некоторым облегчением, но перед ней сразу же встала другая проблема: как рассказать Стиву о том, что случилось с Габриэлой? Она не могла на это решиться, да и никто другой — тоже.

Размышления мадам Босличковой были прерваны появлением полиции и бригады «Скорой помощи». Бегло осмотрев Габриэлу, санитары тотчас же уложили ее на носилки и понесли в машину. Все это заняло меньше, чем две минуты. Не успели пансионеры опомниться, как «Скорая» уже умчалась, и сирена ее затихла в отдалении.

На этот раз Габриэла не слышала ни пронзительного воя сирены, ни голосов врачей. Она была в таком глубоком обмороке, что не чувствовала никакой боли, и ничей призрак не осмелился последовать за ней в ту безгласную мглу, в которую она погрузилась вскоре после того, как Стив оставил ее и бежал.

В травматологическом отделении больницы уже ждали дежурный врач и целая бригада специалистов, однако им пришлось изрядно потрудиться, прежде чем они сумели более или менее привести Габриэлу в порядок. Сломанную руку поместили в лубок, треснувшие ребра скрепили широким пластырем, открытые раны зашили хирургическими нитками, синяки обработали холодом и специальной мазью, однако больше всего врачей беспокоило, насколько сильно пострадал мозг. Вскоре стало ясно — внутрймозговая гематома привела к сдавливанию мозга. Теперь все зависело оттого, насколько скоро спадет опухоль и сумеет ли мозг справиться с ее последствиями.

В конце концов травматологи уступили Габриэлу пластическому хирургу, который занялся ее лицом. У Габриэлы были рассечены бровь и подбородок, однако хирургу удалось зашить эти раны, и он почти не сомневался, что в конце концов не останется даже шрамов. Не мог он не заметить и синяков на шее девушки, поэтому сразу после операции хирург зашел поговорить об этом с дежурным травматологом.

— Ее хорошо отделали, Питер, — сказал он, открывая исписанный невозможными каракулями больничный листок Габриэлы и занося туда свой анамнез. — Ты обратил внимание на пальчики на шее?