Разного пазла части (СИ), стр. 1

Панченко Юлия.

«Разного пазла части».

***

От Автора:

Боюсь, что многие после прочтения спросят: «Что ты курила, Юля? Еще есть?». Смеюсь, да, а еще сразу отвечаю – больше нет .

Говоря серьезно, хочу, чтобы Вы прониклись историей. Потому, что она – о том, что вполне может случиться с каждым из нас.

Желаю удовольствия в прочтении, живых эмоций. И мира всем.

Дорожу Вами, друзья.

***

… Не зеркала вина,

что скривлен рот:

ты Лотова жена

и сам же Лот.

Но это только ты.

А фон твой - ад.

Смотри без суеты

вперед. Назад

без ужаса смотри.

Будь прям и горд,

раздроблен изнутри,

на ощупь тверд.

И. Бродский. (с)

***

У меня нет когтей и рогов,

и совсем не видно хвоста.

Я не сын чертей или богов,

я могу касаться креста.

Это странно -

но я вампир,

никогда не вкушавший кровь.

С первых дней, как родился мир,

чтобы выжить, я ем

любовь.

Мне не важно, мужчина ты

или женщина. Всё равно.

Нераскрытые лепестки

ваших губ

одинаковы.

Но,

кожа женщины так сладка,

ароматна и так нежна.

Она тает в моих руках,

опьяняет похлеще вина.

Я глотаю чужую любовь,

словно теплый гранатовый сок.

Он стекает с моих клыков

смесью стонов, желаний и слов.

Мои жертвы не чувствуют боль

и всегда остаются в живых.

Отыграв свою жалкую роль,

их сердца

превращаются

в пыль.

Я древнейшее существо,

я прошел сотни тысяч лиг.

Так ответь же мне, отчего,

я споткнулся на полпути?

Ты стоишь у фонтанных чаш,

и в зрачках моих

дикие звери,

замирают.

Ведь ты сейчас

как Венера с картин Боттичелли.

Твои плечи целует апрель,

люди рядом тускнеют и тают.

И мне кажется, что теперь,

это я -

тот,

кого

пожирают.

Я сегодня в последний раз

поцелую твои ладони,

скулы, губы, созвездия глаз.

Пусть в тебе мое сердце утонет.

Ты - ошибка.

И я - ошибка.

Мы столкнулись, и я - горю.

Счастье призрачно, счастье зыбко.

Я люблю тебя.

Я люблю.

Уходя, не смотри назад,

ненавидь меня каждой клеткой.

Я хотел затащить тебя в Ад,

сделать жалкой марионеткой.

Я пойду, поплотней пальто

запахнув,

прикрывая веки.

Ничего нет смешней, чем то,

что я стал слабей человека.

И пока небо сходит с оси,

а луна надевает рубашку,

алчный монстр в моей груди

умирает, сгорая от жажды.

Великолепный Джио Россо. (с)

***

Вместо пролога.

В этот город не получилось влюбиться. Он был таким же безликим, серым, слегка нелепым, как и пять предыдущих, из которых пришлось уезжать.

Фасады зданий позапрошлого века, украшенные барельефами и винтажной лепниной, уродовали современные кичливые вывески – иногда неоновые, иногда глянцевые, но одинаково безвкусные. Отовсюду рядом с роскошью витражных высоток соседствовала нищета – покосившиеся домишки, хилые хрущевки, заброшенные детские площадки с облупившейся краской на скрипящих каруселях. Старики с протянутой рукой, сидящие прямо на земле, посреди оживленного проспекта. Стихийные рынки, разросшиеся, пустившие корни полосатых палаток прямо в основания архитектурных памятников: там торговали всем подряд, начиная от резиновых галош и заканчивая спелыми крымскими помидорами.

Неуютный город. Чужой.

Думаю, на просторах необъятной родины таких пристанищ – сотни, и все они, как братья-близнецы, вмещают в себя миллионы озабоченных делами, суетящихся людей, одетых в темные, невзрачные одежды. В такие города редко наведываются туристы, потому что там не на что смотреть. Эти селения предназначены для простой жизни, для всех ее неэстетических проявлений. Понадобилась мелочевка наподобие супер-клея, недорогого ножа взамен старенького затупившегося, теплых вязаных носков? Прекрасно, все это можно приобрести прямо по дороге домой (в буквальном смысле), не заезжая в специализированный магазин.

Здесь – в этом стане, небольшая горсть обитателей зарабатывает миллионы, а основная часть потуже затягивает пояса от аванса до получки. Все, как у всех. Как и везде.

Город-миллионник, с равнодушными ко всему жителями - если смотреть на массу, и чуткими, порой благородными людьми, если разглядывать каждого отдельно. Станица, где легко затеряться.

Последнее обстоятельство было мне только на руку.

Я не выделялась из толпы.

Шла себе, натянув на голову глубокий капюшон, как альтернативу зонту; сунув нос в горловину толстовки, и мысленно напевала простую песенку. Думы скакали непринужденно: от окружающей архитектуры и человеческого фактора, до насущных сложностей.

Мельком глянула на часы, и выяснилось, что до смены осталось всего несколько часов. Поход в ближайшую аптеку за блистером но-шпы внезапно превратился в маленькую экскурсию, где рассматривались дома, встречные прохожие. Поэтому, шаг пришлось ускорить, так как опаздывать я не любила, а путь на работу лежал неблизкий.

Придя домой, первым делом выпила таблетку - в последнее время от глубокого неудовлетворения жизнью, желудок бунтовал и напоминал о себе ноющей, раздражающей болью. Затем приняла душ на скорую руку и начала нехитрые сборы. По сути, я могла бы отправиться на службу так – в джинсах и теплой кофте, как ходила на улицу, но должность требовала укладки волос и аккуратного макияжа, поскольку первым требованием работодателя было выглядеть ухоженно. Оттого, взамен хипстерскому наряду, надела маленькое черное платье – как баланс нарисованному лицу.

Бросила взгляд на часы – время выезжать. В прихожей посмотрелась в зеркало, следуя за одной из дурацких примет. Там отражалась яркая, но кислая на вид физиономия.

Взяла ключи, вздохнула. Вышла.

Говоря по правде, желудку было от чего болеть: мне не нравился город, в который пришлось перебраться по необходимости, не нравилась подвернувшаяся работа. Жизнь вот такая – трусливая, не нравилась.

В тот непростой период, я сама себе до чертиков опостылела.

Так бывает, когда люди бегут от себя. Когда удирают прочь так, что пятки сверкают, а когда останавливаются на мгновение передохнуть, то с ужасом хватаются за голову. Поскольку замечают, что за время отчаянного бега, не сдвинулись в сторону ни на шаг.

Острое недовольство личностью случается, когда люди понимают, что убежать от себя можно только одним способом – пустив пулю в рот.

Со мной было именно так.

***

Эпизод первый.

Знакомство.

***

- Ты слишком красива для этой паршивой работы, - проверяя на глаз прозрачность коньячного снифтера, изрек Антон, – вот пошла бы в фотомодели, или еще куда-нибудь, где надо улыбаться – было бы понятно, но здесь, Славка, тебе точно не место.

- Хватит повторять это снова и снова, - я поморщилась, в неудовольствии посмотрев на бармена, и подумала, что сама знаю, где мне место, а где нет.

Профессию фотомодели терпеть не могла с самого детства, и слушать о ней было выше моих сил.

Антон был единственным приятелем среди здешней публики, поскольку имел не вполне традиционную сексуальную ориентацию (из его рассказов я поняла, что он «би», и сейчас встречается с какой-то супружеской парой широких взглядов). Он не заигрывал и не тянул в постель, не шипел за спиной всякие гадости, какие зачастую приходилось слышать от женщин-коллег. Я же, в свою очередь, хранила тайну и всячески развеивала зарождающиеся в коллективе слухи на его счет, буде такие случались. Да, информация о барменовых пристрастиях хранилась в секрете, потому как наше начальство всякую не традиционность остро презирало.

Стоит сказать, бармен своим брутальным видом походил на стопроцентного гетеросексуала, и мало кто подозревал о тех самый пятидесяти «левых» процентах. Представляю, как удивилась бы Ксения, (одна из здешних сотрудниц, кто посматривал на Антона с большим интересом) узнай, о чем бармен умалчивает. Мне тоже было немного обидно за женскую половину: теряем весьма интересного представителя: симпатичного, рослого, с громким басом и густой бородой. Кто знает, вдруг он окончательно выберет «ту сторону».