Жестокие игры, стр. 7

— Где именно на пляже? — спрашиваю я.

Прилив начнется через несколько часов, и если они там, куда доходит вода, новый кабилл-ушти может стать последней из их проблем.

— Недалеко, — выдыхает Брайан.

Он не то чтобы нездоров, просто физическая активность обычно быстро утомляет его. И если бы не недавнее выражение их лиц, я бы остановился, чтобы дать им немножко отдохнуть.

Я как раз вижу то место, где холмы раскалываются, образуя ведущую к пляжу расщелину (это совсем черное пятно на фоне неба), и тут слышу крик. Его доносит до нас ветер; крик высокий, пронзительный, прерывистый, и невозможно понять, чей это голос, человека или зверя. Волосы у меня на затылке предостерегающе шевелятся, но я не обращаю на это внимания и припускаю вперед со всех ног.

Брайан не следует за мной — думаю, просто не в силах, — и я чувствую при этом, как Джонатан разрывается между желанием остаться с Брайаном и бежать со мной.

— Мне нужен фонарь, Джонатан! — кричу я через плечо.

Ветер швыряет мои слова назад, Джонатан что-то отвечает, но я его не слышу. Я вырываюсь из круга тусклого света его фонаря в темноту, спотыкаюсь и оскальзываюсь на крутом спуске к пляжу. На какое-то мгновение мне кажется, что я больше вообще не смогу продвинуться вперед, поскольку ничего не вижу, но все-таки делаю несколько шагов — и замечаю бешено пляшущие лучи фонариков внизу, на песке. За ними видна вода, слабо освещенная скудным лунным светом.

Ветер относит в сторону все звуки, и потому, когда я приближаюсь к месту событий, кажется, что люди здесь вдруг лишились голосов. Действуют Мэтт с компанией вроде бы умело, но только на первый взгляд. На песке — четверо мужчин, и они сумели набросить путы на шею серой водяной лошади и на одну из ее задних ног, как раз над копытом. Они тянут изо всех сил, но отпрыгивают назад, когда лошадь лягается и пятится, — да, они оказались в неудачном месте, и сами это понимают. Они схватили тигра за хвост и только после этого осознали, что длины хвоста достаточно для того, чтобы тигр мог цапнуть их когтями.

— Кендрик! — кричит кто-то из них. Кто — я не могу разобрать. — Где Брайан?

— Шон Кендрик? — кричит другой, и теперь я узнаю голос: это Мэтт, и он держит ту веревку, что наброшена на шею водяной лошади. Я различаю его силуэт — широкие плечи и толстую шею. — Кто позвал сюда этого придурка? Вали отсюда, ложись спать, живодер, я без тебя справлюсь!

Но он справляется с лошадью не лучше, чем рыбачья лодчонка — с бурным морем. Я теперь вижу, что другая веревка в руках у Паджета, мужчины постарше, которому следовало быть немножко умнее и не доверять Мэтту свою жизнь. Неподалеку от себя между порывами ветра я слышу негромкий звук и, взглянув в ту сторону, вижу одного из приятелей Мэтта. Он сидит у каменной стены, там, где утесы встречаются с песчаной полосой, и осторожно держит одной рукой другую, похоже, сломанную, это его завывания доносились до меня.

— Убирайся отсюда, Кендрик! — кричит Мэтт.

Я складываю руки на груди и жду. Водяная лошадь на мгновение прекращает борьбу. На фоне светлых меловых утесов я могу рассмотреть, как дрожат темные линии, тянущиеся к кабилл-ушти. Лошадь начинает уставать, но и люди — тоже. Напряженные мышцы Мэтта повторяют дрожь веревок. Другие мужчины крадучись бродят вокруг, раскладывая на песке веревочные кольца в надежде, что лошадь наступит в одно из них. Тому, кто не знает водяных лошадей, могло бы показаться, будто стоящий на песке кабилл-ушти с тяжело вздымающимися боками уже побежден. Но я вижу, как голова коня чуть поворачивается назад, и это движение хищника, кровожадного существа, а не мирной домашней лошадки, и понимаю, что задумала эта тварь.

— Мэтт! — предостерегающе окликаю я его.

Он даже не поворачивает голову в мою сторону, но я, по крайней мере, сделал, что мог.

Веревка, наброшенная на ногу водяной лошади, внезапно туго натягивается, и серый кабилл-ушти бросается на Мэтта. Меня осыпает песком и мелкой галькой, вылетевшей из-под копыт. Воздух взрывается криками. Паджет пошатывается и изо всех сил тянет свою веревку, пытаясь изменить направление броска лошади. Мэтт слишком занят своей частью задачи, чтобы оценить услугу. Веревка на шее водяной лошади внезапно ослабевает — кабилл разворачивается к Паджету. Копыта вычерчивают на песке круг. И вот уже водяная лошадь — рядом с Паджетом, и зубы впиваются в его плечо, а передние ноги поднимаются в воздух и обрушиваются на несчастного. Просто невероятно, что Паджет не падает на землю под таким весом, но на самом деле это зубы лошади, вонзившиеся ему в плечо, удерживают его в вертикальном положении… хотя и ненадолго, и вот уже лошадь валится, подогнув ноги, а Паджет придавлен к песку ее грудью. Теперь Мэтт хватается за веревку, висящую на шее лошади, но он слишком слаб, и уже слишком поздно, да что он вообще может сделать? Мэтт — против кабилл-ушти…

Паджет уже выглядит как-то неправдоподобно… он мало похож на человека, а скорее напоминает мясо. Я слышу, как кто-то жалобно зовет: «Кендрик…»

Я шагаю вперед и, как только оказываюсь рядом с лошадью, плюю на пальцы левой руки и хватаюсь за гриву кабилл-ушти, на затылке, сразу за ушами. Правой рукой выхватив из кармана куртки красную ленту, я прижимаю ее к костям лошадиного носа. Лошадь дергается, но моя рука на ее черепе тверда. Я шепчу зверю на ухо, и тот отшатывается назад и топчет копытом тело Паджета, пытаясь подняться. Судьба Паджета меня совсем не волнует. Меня волнует только необходимость удержать две тысячи фунтов дикой плоти с помощью тонкого поводка; при том, что эта громадина уже искалечила двух мужчин, а я должен отвести ее подальше от остальных до того, как моя рука ослабеет.

— Даже не думай отпускать эту лошадь! — говорит мне Мэтт. — Только не после всего этого! Отведи ее в конюшню! Нельзя, чтобы все оказалось впустую.

Мне хочется сказать ему, что это водяная лошадь, а не какая-нибудь собака и что увести ее в глубь острова, прочь от ноябрьских соленых вод, — это не тот фокус, который я готов показать прямо сейчас. Но я не хочу кричать слишком громко и вообще лишний раз напоминать лошади, насколько я близко от нее.

— Делай, что считаешь нужным, Кендрик! — вопит Брайан, наконец-то начавший что-то соображать.

— Не вздумай ее отпускать! — ревет Мэтт.

Если они все уйдут живыми — это уже станет победой. Если мне удастся просто отвести эту водяную лошадь подальше вдоль пляжа и отпустить ее в океан так, чтобы мы смогли убежать на безопасное расстояние, это уже будет что-то невероятное. Но я могу сделать куда больше, чем просто дать всем возможность уйти живыми, и все они это знают, и в первую очередь это знает Мэтт.

Но я шепчу в ухо лошади, как шепчет море, и делаю шаг назад, от прыгающего света фонаря. Один шаг от них всех, один шаг к океану. Мои носки становятся мокрыми от воды, попавшей в ботинки. Серая лошадь дрожит под моими руками.

Я оглядываюсь на Мэтта — и отпускаю водяную лошадь.

Глава пятая

Пак

Мне кажется, будто я не сплю, но это не так, потому что утром мои глаза слипаются, а одеяло выглядит так, будто в нем рылись кроты. Небо за окном синее, уже почти день, и я решаю, что неважно, который час, раз я проснулась. Я слишком долго стою, дрожа, в своей ночной сорочке — той, что с кружевными бретельками, немножко колючими, но которую я все равно люблю, ведь ее сшила мама, — стою, таращась на содержимое комода и пытаясь решить, что именно мне надеть на пляж. Я не знаю, замерзну ли после того, как проедусь верхом, и я не уверена, хочется ли мне появиться там одетой как девушка, хотя, возможно, там будет Джозеф Берингер, и он, возможно, будет смотреть на меня как… ну…

Но больше всего я стараюсь не думать о чем-нибудь вроде: «Ты запомнишь этот день на всю оставшуюся жизнь!»

В конце концов я просто надеваю то, что и всегда: коричневые просторные брюки, которые нигде ничего не натрут, и толстый темно-зеленый свитер, который мама связала для себя. Мне нравится думать, что мама его носила; от этого свитер обзаводится историей. Я смотрю в по крытое пятнами зеркало и корчу рожу веснушчатому отражению, брови которого сведены над голубыми глазами. Я выгляжу растрепанной и злой. Поразмыслив, я связываю часть волос в пучок над самым лбом, пытаясь выглядеть кем-то другим, а не собой. Наверное, кому-то станет смешно, когда я появлюсь на пляже. Впрочем, ничто мне не поможет. У меня слишком много веснушек. Я снова расчесываю волосы и стягиваю их в обычный хвост.