Жестокие игры, стр. 20
Эта лестница ведет на второй этаж, который делят между собой сестры. Я никогда там не бывала, хотя втайне мне хочется туда попасть. Мне кажется, что там сплошь должны быть туфли и кровати. И масло.
Элизабет продолжает:
— Хотя вроде бы ей это подошло.
Я бросаю взгляд на то, что Дори-Мод сунула мне в руки. К моему удивлению, это красочный каталог лавки «Фатом и сыновья». Я открываю его наугад — и вижу элегантную черно-белую иллюстрацию: женщина в свитере ручной вязки, в вязаных перчатках, а на шее у нее красуется одно из тех ожерелий из мелких цветных камешков, которые так любят туристы. Мелкими буквами подробно описан каждый из предметов, а крупная надпись под картинкой гласит: «НЕ УПУСТИ МОМЕНТ! ПОТРАТЬСЯ НА ТО, ЧТО НИКОГДА НЕ ВЫХОДИТ ИЗ МОДЫ!»
Журнал выглядит точь-в-точь как те настоящие каталоги, что прибывают на остров на почтовом катере, только в нем перечислены вещи, продающиеся вот в этой лавке. Мое дурное настроение сразу исчезает.
— Просто изумительно! — восклицаю я.
Я делаю шаг в сторону, чтобы пыльная антикварная фигура богини плодородия перестала тыкать мне в плечо каменными пальцами. Она очень давно здесь стоит, а ее никто не покупает.
— Как это вы такое сделали? А буквы какие! Само совершенство!
— Это сделал мистер Дэвидж, типограф, — отвечает довольная Дори-Мод, заглядывая мне через плечо.
— Потому что Дори-Мод сделала мистера Дэвиджа, — сообщает с лестницы Элизабет.
Она до сих пор в халате, а волосы укладывала явно дня два назад.
— Ох, вернись лучше в постель! — без особого пыла произносит Дори.
Мне не хочется слишком много думать об этом, но все равно я помню, что мама обычно называла Дори «мощной женщиной». Это значит, что сзади она похожа на мужчину, а когда вы смотрите на нее спереди, то думаете, что лучше смотреть сзади.
А Элизабет — симпатичная, у нее длинные волосы соломенного цвета и носик, вечно вздернутый благодаря родословной и привычке. Но вот как выглядит третья сестра, Энни, никто не замечает, потому что она слепая.
Я листаю каталог, понимая, что слишком задерживаюсь, но вдруг обнаруживаю, что только рада здесь задержаться.
— А наши чашки и чайники здесь есть? И кто вообще все это увидит?
— Ох, это увидят те два-три бездельника, которые читают объявления в дальнем углу почтамта, — говорит Элизабет. Она поднялась на две ступеньки вверх, но не похоже, чтобы собиралась вернуться в постель. — И те, кому охота ждать сто лет, пока подвернется попутный кораблик.
— Почтамт? На материке! — восклицаю я.
Я уже нашла нашу чайную посуду: это очень точный рисунок одного из толстеньких чайников с изображением вполне заурядного чертополоха на боку, нарисованного мной, — и теперь я вижу: иллюстрации сделаны той же рукой, что рисует картинки к объявлениям на последней странице нашей маленькой скармаутской газеты, выходящей каждую среду.
Надпись под рисунком сообщает, что это чайник «уникального дизайна» и что «количество ограниченно». Также говорится, что все чашки и чайники подписаны автором и пронумерованы, чего я на самом деле не делаю. Мне очень странно думать, что вроде бы некая часть меня самой отправляется через океан без меня. Я тычу пальцем в написанное под картинкой и спрашиваю:
— А это что такое?
Дори-Мод читает.
— А… от этого они будут дороже стоить. Тебе нужно всего одно мгновение, чтобы расписаться на них и пронумеровать. Заходи-ка, выпьем чаю. Элизабет не будет больше ворчать. А где твой брат?
— Я не могу остаться, — с сожалением отвечаю я. — Мне нужно… нужно отвести Дав… туда, на пляж. Как вы думаете, Финн мог бы оставить тележку за магазином, когда разгрузится?
— Я говорю очень быстро, чтобы не дать им возможности что-то спросить, но сестер, похоже, не интересуют мои дела, так что я могу не беспокоиться. Дори-Мод уже распахивает дверь — и видит за порогом Финна, держащего на руках Паффин, которая все-таки явилась в Скармаут следом за нами.
— Надеюсь, тебе понравится сидеть в долговой яме, — продолжает брюзжать Элизабет. — Реклама и так дорого стоит, а ты подумала о том, во что обойдется доставка каталога домохозяйкам на материке?
Дори-Мод возражает:
— Каталог платный. Это сказано прямо на первой странице, я же показывала ее тебе меньше часа назад. И если бы ты раскрыла глаза пошире, так увидела бы. Финн Конноли, входи же! Зачем тебе эта кошка? Она что, тоже продается? Неужто до такого дело дошло?
Финн бормочет:
— Нет, мэм…
Он быстро входит в лавку — и тут же натыкается на богиню плодородия. Я отступаю на шаг назад, чтобы он мог ее обойти; меньше всего мне бы хотелось, чтобы Финн вдруг начал плодоносить.
— Мне правда нужно идти, — говорю я.
Мне очень не хочется выглядеть невежливой.
— Куда ты опять отправляешься? — спрашивает Дори-Мод.
— Мне, пожалуй, тоже стоит позвонить мистеру Дэвиджу, — заявляет с лестницы Элизабет. — Тогда, может, я перестану обращать внимание на счета. Как это делается, сестрица? «Мистер Дэвидж, вам нравятся такие, как я?..»
Дори-Мод поворачивается к ней и любезно просит:
— Заткнись, корова!
Финн вовсю таращит на них глаза. Паффин тоже. Дори-Мод энергично хватает Финна за руку и тащит его в глубину лавки, где ждет горячий чайник.
— Пока! — шепчу я брату.
Мне немножко не по себе из-за того, что я оставляю его в гуще этой схватки, но он, по крайней мере, выпьет горячего чая в качестве компенсации.
Дверь закрывается за моей спиной.
Дав, терпеливо ждущая у входа, смотрит на меня, когда я направляюсь к ней. Финн отцепил тележку, но сбруя осталась на Дав. Уж очень она не похожа на скакуна…
Я заново связываю волосы в хвост; две или три дюжины прядей успели уже вырваться на свободу.
Наверное, и я уж очень не похожа на жокея.
Глава пятнадцатая
Шон
На пляже какая-то девушка.
Здесь, у океана, в отличие от всего острова, ветер рвет туман в клочья, и потому лошади и наездники четко вырисовываются на песке. Я вижу каждую пряжку на уздечках, кисти на каждом поводе, замечаю дрожь в каждой руке. Сегодня второй день тренировок, и первый день — когда это уже не игра. Первая тренировочная неделя — это сложный кровавый танец, в котором партнеры определяют, насколько силен тот, с кем придется иметь дело. Именно сейчас жокеи выясняют, подействуют ли амулеты и обереги на их скакунов, когда море так близко, и как именно им убедить своих водяных лошадей скакать по прямой линии. И сколько у них времени от того момента, когда они падают с лошади, до того, когда на них уже нападают. Все эти напряженные занятия ни в чем не похожи на обычные бега.
Сначала я не замечаю ничего необычного. Прайвит лупит своего серого кабилл-ушти хлыстом, а Гейл продает обереги, которые никого ни от чего не уберегут, и здесь же Томми Фальк, который висит на поводьях, в то время как его черная кобыла изо всех сил тянется к соленой воде.
И еще там какая-то девушка. Когда я в первый раз увидел ее и ее мышастую кобылку со своего наблюдательного пункта на утесе, меня прежде всего поразило не то, что это девушка, а то, что она — в океане. Это же устрашающий второй день, когда люди уже начинают умирать и ни один не подойдет близко к волнам прибоя. Но вон же она, пустила лошадку легкой рысью по колено в воде… И никакого страха.
Я медленно спускаюсь по каменистой дорожке к песчаному берегу. Все те дурные мысли, которые могли зародиться у Корра этим утром, вышибло из его головы хорошим галопом. Но эти две кобылы не устали, как Корр, и они не настолько приручены, как он. Их копыта резко позвякивают каждый раз, когда их заносит в сторону; я привязал к их бабкам колокольчики, посылающие мне предостережения, чтобы я не расслаблялся. На круп худшей из двух кобыл наброшен кусок черной сетчатой ткани. Эта ткань, доставшаяся мне от отца, соткана из тонких металлических ниток с сотнями узких железных петелек: наполовину траурный покров, наполовину — плетеная кольчуга. Я надеюсь, что тяжесть покрывала придавит кобылу к земле. И это нечто такое, чего я никогда не использовал с Корром; его бы это лишь разозлило и породило неуверенность, да и в любом случае мы с ним слишком хорошо знаем друг друга, нам это не нужно.