Благословение, стр. 58
Надписав дрожащей рукой адрес и имя Д. Вулф, она подумала, что это она пишет это имя в последний раз.
На почте она отдала почти все деньги, которые оставались у нее дома, чтобы застраховать посылку.
Когда она протягивала посылку почтальону, ей показалось, что чувствует себя как после хирургической операции: боль и облегчение, что все уже позади.
Обратного пути нет, решительно подумала она. И тут у нее закралось сомнение. Когда я говорила это раньше? И ответ пришел сам собой: «Ты сказала это после рождения твоей дочери. Неужели не помнишь?»
«Может быть, я должна куда-то переехать», – думала она по дороге домой. Все кругом слишком напоминало о нем. Этот магазин, где они любовались ангорскими котятами и чуть не купили одного, их итальянские обеды, магазин пластинок, где они покупали компакт-диски… неужели она будет вспоминать все это каждый раз, когда будет проходить мимо?
Уже начало смеркаться, и ветер усиливался. Рваные клочки бумаги летали по грязным улицам серого железобетонного города. «Я должна держать себя в руках, – сказала она про себя. – Нельзя поддаваться таким настроениям. Можно легко впасть в депрессию». Она вспомнила эти мрачные недели перед рождением Джилл, когда она сидела, уставившись в окно; проходили дни, похожие на этот, серые, ветреные и морозные.
У входной двери в свой дом она столкнулась с мужчиной, спускавшимся вниз по лестнице. Она подумала, что его взгляд задержался на ней на несколько секунд дольше положенного, словно он пытался узнать ее. Она посчитала, что, вероятно, видела его где-то и ей показалось, что он был похож на того мужчину, с которым она едва не столкнулась сегодня у витрины магазина. Да, это определенно был он. Чепуха. В таком состоянии она могла вообразить все, что угодно. Но, может, это был он. Пленка, неожиданно подумала она. О, конечно, нет.
Поднявшись по лестнице, она обнаружила, что оставила дверь незапертой.
– Нервы, – произнесла она громко и уверенно. – Ты никогда не делала этого раньше. Ты просто ни о чем не думаешь. – Она снова начала дрожать. Температура, должно быть, упала очень низко. Нет, не может быть. Это снова нервы. Она уговаривала себя: – Выпей немного горячего чая и поешь. У тебя во рту не было ни крошки после завтрака.
Грея руки о чашку, она сидела, глядя в холодное небо.
Тонкие облака проплывали над бледным, заходящим солнцем. В окружающей ее тишине и пустоте раздавалось громкое тиканье кухонных часов. Выпив чаю, она встала и начала ходить взад и вперед по гостиной. В памяти проносились события сегодняшнего дня. Было еще что-то, но что? – о чем она собиралась подумать.
Да. Она собиралась подумать о Джилл. «Она так молода, – сказал Питер. – Ее детство кончилось только вчера».
Это правда. «И сейчас она страдает из-за меня. Почему она, такая молодая, должна страдать? Для этого будет время и позже, когда она станет старше. Достаточно времени… Больше нет той причины, по которой она не могла приходить сюда. Никакой причины совсем».
Дженни едва уловимо начала ощущать, какая произошла перемена: любовник, муж потеряны, а дочь найдена. Планы смешались и были изменены, словно по указанию кого-то свыше, будто бы свободной воли и вовсе не было. «Не так ли, Дженни? Все надежды утрачены, ушли в песок! Каждый создает себе образ другого человека, как я – образ Джея, но насколько он соответствует истине? Да и в самом деле, может ли даже образ самого себя быть правдивым?»
Через некоторое время решение было принято само собой. Она подошла к телефону и позвонила Питеру в отель.
– Я подумала о том, о чем ты просил меня, – сказала она ему. – Передай Джилл, чтобы она не переживала и приходила на ужин – ты называешь это обед – завтра.
– О! – воскликнул Питер. – Не к тебе?
– Нет, сюда, ко мне, не в ресторан. Мы все втроем, в шесть.
– Дженни, с ним все кончено? Она ответила твердо и спокойно:
– Да, и я не хочу говорить об этом.
– Сочувствую тебе, Дженни. Я искренне сочувствую тебе, поверь. Но я не могу не чувствовать и небольшую радость тоже. За Джилл. И она будет так счастлива, когда я скажу ей. – Он был тронут почти до слез. Дженни представила улыбку, собравшую морщинки возле его глаз. – Господь благословит тебя, Дженни. У меня было предчувствие, что мы сможем убедить тебя в конце концов.
Она положила трубку на стол рядом с телефоном, где лежала стопка деловых бумаг, принесенных из офиса.
Тебе бы следовало просмотреть их, сказала она себе. Приступай к работе. Возвращайся к привычным вещам. У тебя нет другого выбора.
Но боль лежала на сердце камнем.
ГЛАВА 12
Благодаря усилиям Питера маленький ужин, который начался так напряженно, стал в конце концов оживленным. Он добавил бутылочку вина к несложному меню Дженни, состоявшему из салатов, цыпленка и фруктов. Он принес небольшой букет цветов в прозрачной обертке. Широкий жест, так характерный для него, заставил ее почувствовать легкое раздражение; он поступал так же, как и раньше, как помнила она, словно цветы действовали, как лекарство, как своего рода бальзам. Однако они очень украсили простой стол.
Джилл принесла одно из тех дорогих пирожных, сделанных из орехов и шоколада, которые продают в европейских кондитерских в восточном районе города. В противоположность Питеру, она казалась скованной, у нее был беспокойный взгляд человека, приносящего подарок в дом, погруженный в траур, предлагая его полуизвиняющимся бормотанием.
Питер, должно быть, нарисовал себе мрачную картину: Дженни, совершенно павшая духом.
Именно он начал вести разговор, старательно избегая личных тем. Он, очевидно, решил, что еда будет спасительной темой, и начал развлекать их анекдотами о печеных моллюсках в Мэне, змеином мясе в Гонконге, о венском торте «Сашер», который, сказал он, ему совсем не понравился.
– Пересушен, как мне показалось.
Джилл говорила совсем мало, так мало, что Дженни начала думать, что, несмотря на то, что говорил Питер, ее все еще переполняло возмущение. Или, возможно, только боязнь сказать лишнее? Сейчас вдруг она заговорила:
– У меня получается совсем не сухой. У меня есть превосходный рецепт этого торта. Да я в любом случае вытаскиваю пирожное из духовки на пять или шесть минут раньше, чем указано в рецепте.
Как-то эта молодая модная девушка в коротенькой черной юбке, высоких черных сапожках с длинными красными накрашенными ногтями не походила на того человека, который всегда достает пирожные из духовки.
– Так ты умеешь готовить? – с любопытством поинтересовалась Дженни.
В этот раз Джилл посмотрела прямо на нее.
– Я неплохо готовлю. Мы с мамой закончили курсы.
– Мне кажется, это так чудесно. У меня ничего не получается. Я не очень-то хорошо готовлю, – сказала Дженни, радуясь, что Джилл начинает понемногу раскрываться. У Дженни возникло чувство, будто она взяла новую книгу с книжной полки и начала ее читать.
– Но ведь ты же не можешь находиться в одно и то же время на кухне и в суде.
И Дженни, понимая, что этот комплимент был шагом к примирению, улыбнулась.
– У меня нет никаких извинений. Я могла бы найти время, если бы постаралась.
Питер, увидев, что разговор начал потихоньку теплеть, явно желал поддерживать его и добавил бодро:
– Я вижу, сколько папок с делами там на столе. Ты ничего не говорила мне о том, чем конкретно занимаешься?
– Дженни является защитницей женщин, разве ты не знал? Бедных женщин, работающих женщин, униженных женщин, – быстро ответила Джилл.
Дженни показалось, что в голосе Джилл прозвучало восхищение; это взволновало ее, и, припомнив вдруг замечания Джилл во время их неудачного обеда о защите окружающей среды в Нью-Йорке, она ответила так же быстро.
– Это действительно самое главное из того, чем я занимаюсь, но я также выполняю кое-какую работу по охране окружающей среды. Именно сейчас я, можно сказать, в самом центре борьбы.