Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена, стр. 93
И вот, когда я пишу на сытый желудок, – я пишу так, как будто мне до конца жизни не придется больше писать натощак; – – иными словами, я пишу, ни о чем на свете не заботясь и никого на свете не страшась. – – Я не считаю своих шрамов, – и воображение мое не забирается в темные подворотни и глухие закоулки, упреждая грозящие посыпаться на меня удары. – Словом, перо мое движется, как ему вздумается, и я пишу от полноты сердца в такой же степени, как и от полноты желудка. —
Но когда, с позволения ваших милостей, я сочиняю натощак, это совсем другая история. – – Тогда я оказываю свету всяческое внимание и всяческое почтение – и (пока это продолжается) бываю вооружен не хуже любого из вас той добродетелью второго сорта, которую называют осмотрительностью. – – Таким образом, между постом и объедением я легкомысленно пишу безобидную, бестолковую, веселую шендианскую книгу, которая будет благотворна для ваших сердец. – – —
– – – И для ваших голов тоже – лишь бы вы ее поняли.
Глава XVIII
– Пора бы нам подумать, – сказал отец, полуоборотясь в постели и придвинув свою подушку несколько ближе к подушке матери, чтобы открыть прения, – – пора бы нам подумать, миссис Шенди, как бы одеть нашего мальчика в штаны. – – —
– Конечно, пора, – сказала мать. – – Мы позорно это откладываем, моя милая, – сказал отец. – – —
– Я так же думаю, мистер Шенди, – сказала мать.
– Не потому, – сказал отец, – чтобы мальчик был не довольно хорош в своих курточках и рубашонках. – —
– Он в них очень хорош, – – отвечала мать. – —
– И почти грех было бы, – – прибавил отец, – снять их с него. – —
– – Да, это правда, – сказала мать. – —
– Однако мальчишка очень уж скоро растет, – продолжал отец.
– Он, в самом деле, очень велик для своих лет, – сказала мать. – —
– Ума не приложу, – сказал отец (растягивая слова), – в кого это он, к черту, пошел. – —
– Я сама не могу понять, – – сказала мать. – —
– Гм! – – сказал отец. (Диалог на время прервался).
– Сам я очень мал ростом, – продолжал отец приподнятым тоном.
– Вы очень малы, мистер Шенди, – – сказала мать.
– Гм, – промямлил отец второй раз, отдергивая свою подушку несколько подалее от подушки матери – и снова переворачиваясь, отчего разговор прервался на три с половиной минуты.
– – Когда мы наденем на него штаны, – воскликнул отец, повышая голос, – он будет похож в них на обезьяну.
– Ему в них будет первое время очень неловко, – отвечала мать.
– – Будет счастье, если не случится чего-нибудь похуже, – прибавил отец.
– Большое счастье, – отвечала мать.
– Я думаю, – продолжал отец, – сделав небольшую паузу, перед тем как высказать свое мнение, – он будет точно такой же, как и все дети. —
– Точно такой же, – сказала мать. – —
– Хотя мне было бы это очень досадно, – прибавил отец. Тут разговор снова прервался.
– Надо бы сделать ему кожаные, – сказал отец, снова переворачиваясь на другой бок. – —
– Они проносятся дольше, – сказала мать.
– А подкладки к ним не надо, – сказал отец.
– Не надо, – сказала мать.
– Лучше бы их сшить из бумазеи, – сказал отец.
– Ничего не может быть лучше, – проговорила мать.
– За исключением канифасовых, – возразил отец. – —
– Да, это лучше всего, – отвечала мать.
– – Однако должно остерегаться, чтобы его не простудить, – прервал отец.
– Сохрани бог, – сказала мать, – и разговор снова прервался.
– Как бы там ни было, – заговорил отец, в четвертый раз нарушая молчание, – я решил не делать ему карманов.
– – Они совсем не нужны, – сказала мать.
– Я говорю про кафтан и камзол, – воскликнул отец.
– – Я так же думаю, – – отвечала мать.
– – А впрочем, если у него будет юла или волчок… – – Бедные дети, для них это все равно что венец и скипетр – – надо же им куда-нибудь это прятать. —
– Заказывайте какие вам нравятся, мистер Шенди, – отвечала мать,
– – Разве я, по-вашему, не прав? – прибавил отец, требуя, таким образом, от матери точного ответа.
– Вполне, – сказала мать. – если это вам нравится, мистер Шенди. – —
– – Ну вот, вы всегда так, – воскликнул отец, потеряв терпение. – – Нравится мне. – – Вы упорно не желаете, миссис Шенди, и я никак не могу вас научить делать различие между тем, что нравится, и тем, что полагается. – – Это происходило в воскресную ночь, – и о дальнейшем глава эта ничего не говорит.
Глава XIX
Обсудив вопрос о штанах с матерью, – отец обратился за советом к Альберту Рубению [319], но Альберт Рубений обошелся с ним на этой консультации еще в десять раз хуже (если это возможно), чем отец обошелся с матерью. В самом деле, Рубений написал целый ин-кварто De re vestiaria veterum [320], и, стало быть, его долгом было дать отцу кое-какие разъяснения. – Получилось совсем обратное: отец мог бы с большим успехом извлечь из чьей-нибудь длинной бороды семь основных добродетелей, чем выудить из Рубения хотя бы одно слово по занимавшему его предмету.
По всем другим статьям одежды древних Рубений был очень сообщителен с отцом – и дал ему вполне удовлетворительные сведения о
Тоге, или мантии,
Хламиде,
Эфоде,
Тунике, или хитоне,
Синтезе,
Пенуле,
Лацерне с куколем,
Палудаменте,
Претексте,
Саге, или солдатском плаще,
Трабее, которая, согласно Светонию, была трех родов. – —
Но какое же отношение имеет все это к штанам? – сказал отец.
Рубений выложил ему на прилавок все виды обуви, какие были в моде у римлян. – – – Там находились
Открытые башмаки,
Закрытые башмаки,
Домашние туфли,
Деревянные башмаки,
Сокки,
Котурны,
И Военные башмаки на гвоздях с широкими шляпками, о которых упоминает Ювенал.
Там находились
Калоши на деревянной подошве,
Деревянные сандалии,
Туфли,
Сыромятные башмаки,
Сандалии на ремешках.
Там находились
Войлочные башмаки,
Полотняные башмаки,
Башмаки со шнурками,
Плетеные башмаки,
Calcei incisi [321],
Calcei rostrati [322].
Рубений показал отцу, как хорошо все они сидели, – как они закреплялись на ноге – какими шнурками, ремешками, ремнями, лентами, пряжками и застежками. – —
– Но я хотел бы узнать что-нибудь относительно штанов, – сказал отец.
Альберт Рубений сообщил отцу, – что римляне выделывали для своих платьев различные материи – – одноцветные, полосатые, узорчатые, шерстяные, затканные шелком и золотом. – – Что полотно начало входить в общее употребление только в эпоху упадка империи, когда его ввели в моду поселившиеся среди них египтяне;
– – – что лица знатные и богатые отличались тонкостью и белизной своей одежды; белый цвет (наряду с пурпуром, который присвоен был высшим сановникам) они любили больше всего и носили в дни рождения и на общественных празднествах; – – что, по свидетельству лучших историков того времени, они часто посылали чистить и белить свои платья в шерстомойни; – – но что низшие классы, во избежание этого расхода, носили обыкновенно темные платья из материй более грубой выделки – до начала царствования Августа, когда рабы стали одеваться так же, как и их господа, и были утрачены почти все различия в одежде, за исключением latus clavus [323].
– А что это такое latus clavus? – спросил отец.
Рубений ему сказал, что по этому вопросу между учеными до сих пор еще идет спор. – – – Что Эгнаций, Сигоний, Боссий Тичинский, Баифий, Будей, Салмасий, Липсий, Лаций, Исаак Казабон и Иосиф Скалигер все расходятся между собой – и сам он расходится с ними. – Что великий Баифий в своем «Гардеробе древних», глава XII, – – честно признается, что не знает, что это такое – шов – запонка – – пуговица – петля – пряжка – или застежка. – —