Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена, стр. 65

Глава XX

Каким, однако, аллюром, с какими курбетами и прыжками – два шага туда, два шага сюда – двигался я на протяжении четырех томов подряд, не оглядываясь ни назад, ни даже по сторонам – посмотреть, на кого я наступил! – Не буду ни на кого наступать, – сказал я себе, когда садился верхом, – буду ехать хорошим бойким галопом, но не задену даже самого захудалого осла по дороге. – Так пустился я в путь – по одной тропинке вверх – по другой вниз – минуя одну рогатку – перескакивая через другую – как если б сам сатана гнался за мной по пятам.

Но поезжайте вы этим аллюром даже с самыми лучшими намерениями и решениями – все-таки, миллион против одного, вы кого-нибудь да ушибете, если сами не ушибетесь. – Он свалился – он выбит из седла – он потерял шляпу – он лежит растянувшись – он сломает себе шею – глядите-ка! – да ведь он врезался на полном скаку в трибуны присяжных критиков! – он расшибет себе лоб об один из их столбов – опять он растянулся! – глядите – глядите – вот он теперь несется как угорелый, с копьем наперевес, в густой толпе живописцев, скрипачей, поэтов, биографов, врачей, законоведов, логиков, актеров, богословов, церковников, государственных людей, военных, казуистов, знатоков, прелатов, пап и инженеров. – Не бойтесь, – сказал я, – я не задену даже самого захудалого осла на королевской большой дороге. – Но ваш конь обдает грязью; смотрите, как вы разукрасили епископа. – Надеюсь, видит бог, то был только Эрнульф, – сказал я. – Но вы брызнули прямо в лицо господам ле Муану, де Роминьи и де Марсильи, докторам Сорбонны. – То было в прошлом году, – возразил я. – Но вы наступили сию минуту на короля. – – Худые, значит, пришли времена для королей, – сказал я, – коли их топчут такие маленькие люди, как я.

– А все-таки вы наступили, – возразил мой обвинитель.

– Я это отрицаю, – сказал я, спасаясь от него, и вот стою перед вами с уздечкой в одной руке и с колпаком в другой, готовый рассказать одну историю. – – Какую историю? – Вы ее услышите в следующей главе.

Глава XXI

Однажды зимним вечером французский король Франциск I, греясь возле угольков догоравшего камина, беседовал со своим первым министром о различных государственных делах [211]. – Не худо было бы, – сказал король, помешивая палочкой тлеющие угольки, – немножко упрочить добрые отношения между нами и Швейцарией. – Не имеет смысла, сир, – возразил министр, – давать деньги этому народу – он способен проглотить всю французскую казну. – Фу! фу! – отвечал король, – – есть и другие способы, господин премьер, подкупать государства, помимо денежных подачек. – – – Я хочу оказать Швейцарии честь, пригласив ее в крестные отцы ребенка, которого я ожидаю. – – Поступив таким образом, ваше величество, – сказал министр, – вы наживете себе врагов в лице всех грамматиков Европы: – ведь Швейцария, будучи в качестве республики особой женского пола, ни в коем случае не может быть крестным отцом. – Так пусть тогда будет крестной матерью, – запальчиво возразил Франциск, – извольте послать туда завтра утром гонца с объявлением моих намерений.

– Меня крайне удивляет, – сказал Франциск I (две недели спустя) своему министру, когда тот входил в его кабинет, – что мы до сих пор не получили от Швейцарии никакого ответа. – Сир, – сказал господин премьер, – я как раз являюсь к вам с донесениями по этому делу. – Она, понятно, принимает мое предложение, – сказал король. – Принимает, сир, – отвечал министр, – и высоко ценит честь, оказанную ей вашим величеством, – но только республика, в качестве крестной матери, требует, чтобы ей предоставлено было право выбрать имя для ребенка.

– Само собой разумеется, – сказал король, – она его назовет Франциском, или Генрихом, или Людовиком, или каким-нибудь другим именем, которое нам будет приятно. – Ваше величество ошибается, – отвечал министр, – я сейчас получил бумагу от нашего резидента, в которой он сообщает о принятом республикой решении также и по этому вопросу. – На каком же имени для дофина остановилась республика? – Седрах, Мисах и Авденаго [212], – отвечал министр. – Клянусь поясом апостола Петра, не желаю иметь никакого дела с швейцарцами, – воскликнул Франциск I, подтянув штаны и быстро зашагав по комнате.

– Ваше величество, – спокойно сказал министр, – не может взять назад свое предложение.

– Мы им дадим денег, – – сказал король.

– Сир, у нас в казне не наберется и шестидесяти тысяч крон, – отвечал министр. – – – Я заложу лучший камень моей короны, – сказал Франциск I.

– В этом деле уже заложена ваша честь, – отвечал господин премьер.

– В таком случае, господин премьер, – сказал король, – клянусь – – – мы начнем с ними войну.

Глава XXII

Как ни страстно желал я и как ни прилежно старался (по мере скудного дарования, отпущенного мне богом, и поскольку позволял мне потребный для этого досуг от других, более прибыльных дел и здоровых развлечений) достигнуть, любезный читатель, того, чтобы тоненькие книжки, которые я даю тебе в руки, заменили множество более объемистых книг, – однако мое обращение с тобой было так своенравно и непринужденно-шутливо, что мне теперь прямо-таки стыдно просить тебя всерьез о снисходительности. – Поверь же мне, молю тебя, что, излагая точку зрения моего отца на христианские имена, – я и в мыслях не имел задеть Франциска I, – а рассказывая историю о носе, – Франциска IX, – точно так же как, рисуя характер дяди Тоби, – характеризовать воинственные наклонности моих соотечественников – ведь одна его рана в паху исключает всякие сравнения в этом роде, – и выводя Трима, я не имел в виду герцога Ормондского [213], – поверь, что книга моя не направлена ни против предопределения, ни против свободы воли, ни против налогов. – Если она против чего-нибудь направлена, – так, с позволения ваших милостей, только против сплина – и имеет целью, посредством более частых и более судорожных поднятий и понижений диафрагмы, а также посредством сотрясения междуреберных и брюшных мускулов при смехе, погнать желчь и другие горькие соки из желчного пузыря, печени и поджелудочной железы подданных его величества в их двенадцатиперстную кишку.

Глава XXIII

– Но можно ли уничтожить сделанное, Йорик? – спросил отец. – – По-моему, это невозможно. – Я плохой знаток церковного права, – отвечал Йорик, – но так как самым мучительным из всех зол является пребывание в неизвестности, мы, по крайней мере, узнаем, как нам быть в этом деле. – Ненавижу большие обеды, – сказал отец. – Дело не в размерах обеда, – отвечал Йорик, – нам надо, мистер Шенди, разобраться до конца в нашем недоумении, может ли имя быть изменено или не может. – А так как там должны будут встретиться посередине стола бороды стольких епископских делегатов, официалов [214], адвокатов, поверенных, регистраторов и наиболее видных наших богословов и Дидий так усиленно вас приглашал, – кто в вашем бедственном положении пропустил бы такой исключительный случай? Все, что от нас требуется, – продолжал Йорик, – это посвятить Дидия в подробности нашего дела, чтобы он мог после обеда направить разговор на эту тему. – В таком случае, – воскликнул отец, хлопая в ладоши, – с нами должен будет поехать мой брат Тоби.

– Развесь на ночь у огня, Трим, – сказал дядя Тоби, – мой старый парик с бантом и расшитый позументом полковой мундир.