Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена, стр. 60

Глава III

– Доставалось ли когда-нибудь, брат Тоби, – воскликнул отец, приподнявшись на локте и перевертываясь на другой бок, лицом к дяде Тоби, который по-прежнему сидел на старом, обитом бахромой кресле, опершись подбородком на костыль, – доставалось ли когда-нибудь бедному несчастливцу, брат Тоби, – воскликнул отец, – столько ударов? – – Больше всего ударов, насколько мне приходилось видеть, – проговорил дядя Тоби (дергая колокольчик у изголовья кровати, чтобы вызвать Трима), – досталось одному гренадеру, кажется, из полка Макая [202].

Всади дядя Тоби ему пулю в сердце, и тогда отец не так внезапно повалился бы носом в одеяло.

– Боже мой! – воскликнул дядя Тоби.

Глава IV

– Ведь это из полка Макая, – спросил дядя Тоби, – был тот бедняга гренадер, которого так беспощадно выпороли в Брюгге за дукаты? – Господи Иисусе! он был не виноват! – воскликнул Трим с глубоким вздохом. – – – И его запороли, с позволения вашей милости, до полусмерти. – Лучше бы уж его сразу расстреляли, как он просил, бедняга бы отправился прямо на небо, ведь он был совсем не виноват, вот как ваша милость. – – Спасибо тебе, Трим, – сказал дядя Тоби. – Когда только ни подумаю, – продолжал Трим, – о его несчастьях да о несчастьях бедного моего брата Тома, – ведь мы трое были школьными товарищами, – я плачу, как трус. – Слезы не доказывают трусости, Трим. – Я и сам часто их проливаю, – воскликнул дядя Тоби. – Я это знаю, ваша милость, – отвечал Трим, – оттого мне и не стыдно плакать. – Но подумать только, с позволения вашей милости, – продолжал Трим, и слезы навернулись у него на глазах, – подумать только: два этаких славных парня с на что уж горячими и честными сердцами, честнее которых господь бог не мог бы создать, – сыновья честных людей, бесстрашно пустившиеся искать по свету счастья, – попали в такую беду! – Бедный Том! подвергнуться жестокой пытке ни за что – только за женитьбу на вдове еврея, торговавшей колбасой, – честный Дик Джонсон! быть запоротым до полусмерти за дукаты, засунутые кем-то в его ранец! – О! – это такие несчастья, – воскликнул Трим, вытаскивая носовой платок, – это такие несчастья, с позволения вашей милости, что из-за них не стыдно броситься на землю и зарыдать.

Мой отец невольно покраснел.

– Не дай бог, Трим, – проговорил дядя Тоби, – тебе самому изведать когда-нибудь горе, – так близко к сердцу принимаешь ты горе других. – О, будьте покойны! – воскликнул капрал с просиявшим лицом, – ведь вашей милости известно, что у меня нет ни жены, ни детей, – – – какое же может быть у меня горе на этом свете? – Отец не мог удержаться от улыбки. – От горя никто не застрахован, Трим, – возразил дядя Тоби; – я, однако, не вижу никаких причин, чтобы страдать человеку такого веселого нрава, как у тебя, разве только от нищеты в старости – когда тебя уже никто не возьмет в услужение, Трим, – и ты переживешь своих друзей. – Не бойтесь, ваша милость, – весело отвечал Трим. – Но я хочу, чтобы и ты этого не боялся, Трим, – сказал дядя Тоби; – вот почему, – продолжал он, отбрасывая костыль и вставая с кресла во время произнесения слов вот почему, – в награду за твою верную службу, Трим, и за доброту сердца, в которой я уже столько раз убеждался, – покуда у твоего хозяина останется хотя бы шиллинг – тебе никогда не придется просить милостыню, Трим. – Трим попробовал было поблагодарить дядю Тоби – но не нашел для этого силы – слезы полились у него по щекам такими обильными струями, что он не успевал их утирать. – Он прижал руки к груди – сделал земной поклон и затворил за собой дверь.

– Я завещал Триму мою зеленую лужайку, – воскликнул дядя Тоби. – Отец улыбнулся. – Я завещал ему, кроме того, пенсион, – продолжал дядя Тоби. – Отец нахмурился.

Глава V

– Ну разве время сейчас, – проворчал отец, – заводить речь о пенсионах и о гренадерах?

Глава VI

Когда дядя Тоби заговорил о гренадере, мой отец, – сказал я, – упал носом в одеяло, и так внезапно, словно дядя Тоби сразил его пулей; но я не добавил, что и все прочие части тела моего отца мгновенно вновь заняли вместе с его носом первоначальное положение, точь-в-точь такое же, как то, что уже было подробно описано; таким образом, когда капрал Трим вышел из комнаты и отец почувствовал расположение встать с кровати, – ему для этого понадобилось снова проделать все маленькие подготовительные движения. Позы сами по себе ничто, мадам, – важен переход от одной позы к другой: – подобно подготовке и разрешению диссонанса в гармонию, он-то и составляет всю суть.

Вот почему отец снова отстукал носком башмака по полу ту же самую жигу – задвинул ночной горшок еще глубже под кровать – издал гм! – приподнялся на локте – и уже собрался было обратиться к дяде Тоби – как, вспомнив безуспешность своей первой попытки в этой позе, – встал с кровати и во время третьего тура по комнате внезапно остановился перед дядей Тоби; уткнув три первых пальца правой руки в ладонь левой и немного наклонившись вперед, он обратился к дяде со следующими словами:

Глава VII

– Когда я размышляю, братец Тоби, о человеке и всматриваюсь в темные стороны его жизни, дающей столько поводов для беспокойства, – когда я раздумываю, как часто приходится нам есть хлеб скорби, уготованный нам с колыбели в качестве нашей доли наследства… – Я не получил никакого наследства, – проговорил дядя Тоби, перебивая отца, – кроме офицерского патента [203]. – Вот тебе на! – воскликнул отец. – А сто двадцать фунтов годового дохода, которые отказал вам мой дядя? – Что бы я без них стал делать? – возразил дядя Тоби. – Это другой вопрос, – с досадой отвечал отец. – Я говорю только, Тоби, когда пробежишь список всех просчетов и горестных статей, которыми так перегружено сердце человеческое, просто диву даешься, сколько все же сил скрыто в душе, позволяющих ей все это сносить и стойко держаться против напастей, которым подвержена наша природа. – Нам подает помощь всемогущий, – воскликнул дядя Тоби, молитвенно складывая руки и возводя глаза к небу, – собственными силами мы бы ничего не сделали, брат Шенди, – часовой в деревянной будке мог бы с таким же правом утверждать, что он устоит против отряда в пятьдесят человек. – Нас поддерживает единственно милосердие и помощь всевышнего.

– Это значит разрубить узел, вместо того чтобы развязать его, – сказал отец. – Но разрешите мне, брат Тоби, ввести вас поглубже в эту тайну.

– От всего сердца, – отвечал дядя Тоби.

Отец сейчас же принял ту позу, в которой Рафаэль так мастерски написал Сократа на фреске «Афинская школа» [204]; вам, как знатоку, наверно, известно, что эта превосходно продуманная поза передает даже свойственную Сократу манеру вести доказательство, – философ держит указательный палец левой руки между указательным и большим пальцами правой, как будто говоря вольнодумцу, которого он убеждает отказаться от своих заблуждений: – «Ты соглашаешься со мной в этом – и в этом; а об этом и об этом я тебя не спрашиваю – это само собой вытекающее следствие».

Так стоял мой отец, крепко зажав указательный палец левой руки между большим и указательным пальцами правой и убеждая логическими доводами дядю Тоби, сидевшего в старом кресле, обитом кругом материей в сборку и бахромой с разноцветными шерстяными помпончиками. – О Гаррик! какую великолепную сцену создал бы из этого твой изумительный талант! и с каким удовольствием я написал бы другую такую же, лишь бы воспользоваться твоим бессмертием и под его покровом обеспечить бессмертие также и себе.