Zeitgeist, стр. 16

– Давай, детка! – исторг он. – Покажи себя!

Виктора сцена воскрешения повергла в оторопь.

Он потрясенно наблюдал, как лицо призрака заливает румянец жизни. Визел раздраженно махнул русскому пареньку рукавом.

– Не закрывай обзор, панк!

Виктор отшатнулся. Его брови поехали на лоб и никак не возвращались обратно. Визел с чемпионской скоростью отщелкал пленку и стал машинально шарить в карманах. Ничего не найдя, он издал омерзительный стон. Старлиц молча подал ему новую кассету. Визел сорвал крышечку, как будто пробку с шампанского, и заправил пленку в аппарат. Старлиц наблюдал за певицей. Та внезапно смолкла. Она еще не заметила новых гостей, но на ее сияющее лицо уже легла тень озабоченности.

Визел проехал спиной по стене, занял снайперскую позицию за вешалкой, прицелился и открыл пальбу. Растерянная Гонка достала сигарету, щелкнула зажигалкой, закусила губу. Было видно, что у нее дрожат руки.

Визел удовлетворенно перевел дух.

– Успокойся, – сказал ему Старлиц.

– Здесь хреновое освещение, – пожаловался Визел, разыскивая в сумке датчик.

– Я организую тебе специальный сеанс, – пообещал Старлиц. – Тебя устроят несколько часов?

– Самое оно! – закивал Визел, блестя бесцветными стеклянными глазками. – Если в студии.

Озбей вернулся в апартаменты в сопровождении двоих подобострастных охранников. Глянув на Визела, он пожал плечами.

– Кажется, твоему приятелю полегчало.

– Работа всегда творит с ним чудеса. Такой уж это народ – модные фотографы. Сумасшедший темперамент.

– Скажи ему, чтобы он был поосторожнее со своей большой камерой. Тут у нас сегодня особенные друзья моего дяди.

– Знаешь, ее менеджер ты, а не я, – возразил Старлиц. – Хочешь устанавливать правила для иностранной прессы – сам ему и скажи.

Визел тем временем снимал со Старлица свои сумки и сам ими обвешивался. Сеть широких нейлоновых ремней каким-то образом вернула ему человеческие очертания. Из вещевого мешка была извлечена матерчатая шляпа, которую он водрузил себе на голову под кокетливым углом.

Внезапно сильно побледневшая Гонка вскочила с места и по-турецки позвала Озбея. Тот засмеялся.

– Нервы? А я подумал было, что у малышки Гонки вообще нет нервов.

– Вы ее менеджер? – деловито обратился к нему Визел. – Больше некому.

– Конечно я, – ответил Озбей с радушной улыбкой.

– Давайте посовещаемся.

– Уже поздно, дружище. Вы устали после долгого перелета. Давайте лучше вместе выпьем.

– Отличная мысль! – одобрил Визел. Его физиономия успела округлиться. – Мне двойную. – Он перекинул через плечо последнюю сумку и, не оглядываясь, устремился к бару.

– Дело сделано, можно идти, – сказал Старлиц Виктору по-русски и тут же повернулся, покидая пентхаус.

– Подождите. – Виктор заторопился за ним по сияющему холлу.

– Тебя что-то беспокоит?

– Нет. Так, философия...

– Тогда дуй в мечеть и обратись к имаму.

Виктор шагнул следом за ним в лифт. Одежда паренька смердела бренди и дешевым куревом.

– Я хочу понять, что со мной произошло. Я отдыхаю в своем номере после веселого вечера. И вдруг оказываюсь в кустах и писаю себе на кроссовки...

– Все просто, малыш. Ты так набрался, что не заметил, куда тебя понесло. Ты забыл не только о том, где находишься, но и вообще кто ты такой.

– Допустим, я пьян, но я знаю, куда направляетесь вы.

– Неужели? – удивленно бросил Старлиц.

– Да. Вы едете вниз, чтобы заняться этой гадкой желтой коробкой.

– Это занятие – всего лишь одна из моих тягостных обязанностей, дружок.

Лифт выпустил их в вестибюль.

– Вот, значит, что такое жизнь? – мудрствовал Виктор, шагая рядом со Старлицем. – Сначала у тебя раскалывается башка, потом начинается какая-то чертовщина... Странности никогда не случаются по одной. Оболочка жизни лопается, и ты предстаешь перед бездонной глубиной.

Старлиц смотрел сквозь стеклянную дверь пустого вестибюля. Перед казино по-прежнему стояло одинокое такси, перетрухнувший водитель которого никак не возвращался. Бутылку с бренди, которую Виктор поставил на крышу такси, успели стянуть.

– Ты когда-нибудь обсуждаешь это со своим дядей?

– Нет. Пулат Романович молодчина, он убил столько людей, что и не счесть. Но жизнь он не понимает. Новую, современную жизнь. Он потерянная душа.

– Где он сейчас? Он может мне понадобиться.

– Уехал днем в аэропорт, – сказал Виктор. – Сказал, что его ждет там сюрприз.

– Что за сюрприз?

– Понятия не имею.

Старлиц позвонил в колокольчик на стойке консьержа.

– Как насчет того, чтобы зашибить этой ночью неплохую деньгу?

– Обойдусь, – произнес Виктор, наваливаясь на стойку.

– Неужели?

– Да мне не нужны деньги. Я интеллигент. Меня не измерить общим аршином.

Старлиц внимательно оглядел Виктора. На парне были джинсы мешком, несвежая футболка с веселой наклейкой и спортивная куртка на молнии, сделанная из пластмассовых бутылок. Обут он был в поддельные турецкие кроссовки «Найк», на запястьях висели нитяные браслеты, уши были истыканы плохо зажившим пирсингом.

– Сигареты у тебя есть?

– Есть. – Виктор похлопал себя по карманам. – Турецкий «Кэмел».

– Тогда идем со мной. Это будет долгая ночь.

3

Старлиц забрал у зевающего консьержа желтую шляпную коробку с дурным запахом. Миновав стеклянные двери, он достал из кармана ключи от такси и положил коробку в багажник.

–Залезай! – приказал он Виктору. Тот открыл заднюю дверцу. – Не сюда, вперед.

– Лучше я буду изображать пассажира, – возразил Виктор. – Если меня увидят впереди, рядом с вами, то догадаются, что мы угнали такси.

Парень был прав. Старлиц хлопнул дверцей, с третьего раза запустил двигатель и тронулся. Проехав полуживой неоновый указатель отеля «Меридиен», он свернул на прибрежную дорогу и покатил на восток. Как в большинстве турецких такси, в этом на зеркальце заднего вида болтался на кожаном шнурке синий стеклянный талисман. Старлиц сорвал его и швырнул в окно. Немного погодя за талисманом последовал мобильный телефон таксиста.

– Сигарету? – вежливо предложил Виктор, протягивая пачку.

– То, что надо. – Прикурив от подставленной парнем зажигалки, Старлиц стал усиленно выпускать дым. Сам он сигарету не просил, значит, она была не в счет.

Найдя на связке нужный ключ, он отпер бардачок. Сначала он извлек оттуда изданную в Великобритании дорожную карту северного Кипра, потом дешевый немецкий пистолет, профсоюзный билет, жеваную колоду карт и, наконец, наполовину порожний мешочек с ливанским гашишем, который он перебросил на заднее сиденье.

– Спасибо, – сказал Виктор, убирая мешочек в карман.

Старлицу было неудобно вести машину по-британски, по левой стороне. Руль в кипрском такси был справа, рычаг переключения передач – слева, совершенно непривычно для левой руки.

– Куда мы едем? – спросил Виктор безмятежным голосом.

– «Ясак Бюлге Гирилмез», – прохрипел Старлиц.

– Понятно. «Запретная зона». Forbidden Zone, Zone Interdite, Verboten Zone [8].

Ярко-желтые знаки с этой турецкой надписью были знакомы на турецком Кипре любому: они встречались здесь на каждом шагу.

Они покатили мимо тонущих в ночи прибрежных деревень. На каменистых склонах Пентадактилоса громоздились большие вычурные виллы, освещенные для безопасности синими прожекторами. Оффшорные компании бросили на этой древней земле недостроенными множество современных проектов, испугавшись внезапного скачка инфляции в Турции. Пейзаж уродовали бетонные плиты, колонны, стройплощадки, как будто предназначенные для возведения руин.

Такси объезжало одну за другой большие базы турецкой армии, обнесенные острой колючей проволокой в добрые двенадцать футов высотой. Дешевые туристические забегаловки, запертые на ночь, выглядели неуютно. Не веселее их смотрелись придорожные пальмы, даже деревенские мечети с острыми минаретами. Пыльные, заморенные жаждой апельсиновые сады были безмолвны, даже поля желтых нарциссов не привлекали в темноте взгляда. Под древними корявыми оливами мог некогда коротать ночь утомленный морской качкой Одиссей.