Страшный советник. Путешествие в страну слонов, йогов и Камасутры (сборник), стр. 30

– Не важно, кто я такой. Вам достаточно знать, что я должен получить деньги по векселю, который у вас в руках, а также и вот по этим, – и показал ему остальные бумаги.

– Удивительно! – воскликнул Вишнучанд. – Я что-то не понимаю! Почему их предъявляет не их держатель, а кто-то еще? Молодой человек! Кто уполномочил вас получить по ним деньги?

– Тот, на чье имя они выписаны! Кто же еще?

– Имя этого человека, то есть получателя, и того лица, который их выписывал?

– Камаль Хан. Другого зовут Бири Мал.

– Нет, так не пойдет! – заявил меняла. – Их имена вам мог назвать любой.

– Может быть, это поможет вам разобраться, – я достал из пояса перстень сахукара с его личной печатью и протянул его меняле.

Тот внимательно оглядел его, а затем вынул из медного ящика, стоявшего на столе, кипу бумаг и стал ее перелистывать.

– Ага, вот они! – он достал из кипы несколько документов. – Счета Камаль Хана. Сейчас мы все проверим, сличив печати на них и на перстне, что вы мне дали. Берегитесь, молодой человек, если вы затеяли подлог.

Должен признаться, я испытывал немалое волнение, ибо если я предъявил не ту печать, то мне было не миновать разоблачения. Но нет – ведь я снял этот перстень с руки самого сахукара и других у него не было!

– Сейчас мы их сравним! – заверил меня меняла. Он натер печатку чернилами и, лизнув листок бумаги, занес над ним перстень. – Ну! Ставлю?

– Конечно! – подтвердил я, незаметно положив руку на рукоять своей сабли.

Меняла приложил перстень к бумаге и отнял его; получившаяся печать в точности повторяла те, что были на счетах Камаль Хана.

– Все верно! Совпадают! – сказал меняла после длинной паузы. – Я не знаю фарси, на котором составлен текст печати, однако буквы, кажется, одинаковые, и размер тот же. У меня нет более сомнений, но все равно – странно!

– Могу сообщить вам, – сказал я, – что ваш покорный слуга – особо доверенное лицо сахукара и он лично поручил мне забрать деньги. Впрочем, если вы не хотите платить, то так и скажите – я напишу ему об этом.

– Нет, не надо, деньги готовы, – заверил меня меняла. – Но все-таки – почему уважаемый сахукар не приехал сам?

– Так сложились его обстоятельства, – пояснил я.

– А где он сейчас?

– Этого я никому сообщить не могу, на что у меня есть указания сахукара. Можете быть уверены, что, когда придет время, он не преминет заехать к вам, – твердо сказал я, подумав про себя: «Конечно, заедет, но не раньше, чем в день Страшного суда».

– Ну что же! – вздохнул меняла. – Когда вы хотите получить деньги? Вексель предусматривает оплату в течение десяти дней.

– Прямо сейчас, ибо у меня нет времени ждать. Утром я уезжаю обратно. Можете вычесть из этой суммы проценты за десять дней. Да, кстати! – продолжил я. – Сахукар просил передать, что если он вам остался что-то должен, то вы можете вычесть этот долг из тех денег, что отдадите мне, для окончательного расчета.

– Хорошо! – ответил меняла. – Сейчас посмотрю. Значит, так: за вычетом долгов сахукару причитается семь тысяч триста сорок три рупии.

Вишнучанд позвал слугу, которому велел зарегистрировать векселя сахукара, приготовить расписку и принести деньги.

– Как вы собираетесь нести столько серебра? – спросил меняла, когда деньги были пересчитаны и отданы мне. – Здесь опасно, да к тому же темнеет.

– Не беспокойтесь! Нас двое, и мы вооружены. К тому же, – обратился я к писцу, который привел нас сюда, – ты ведь не откажешься помочь нам за приличное вознаграждение?

– О да! Видит Бог, я ничего не ел с самого утра, и несколько рупий мне не помешают.

– Хорошо! Сколько ты сможешь унести?

– Две тысячи рупий, думаю, я осилю, – ответил писец, взявшись за один из мешков.

Попрощавшись с менялой, мы отправились в караван-сарай. По дороге я тихо сказал Моти Раму на нашем условном языке рамаси, которым уже довольно хорошо владел:

– Менялы нам бояться нечего; он никогда никому не рассказывает о своих делах. А вот этот несчастный? Что ты думаешь? По-моему, ему лучше не жить для нашей безопасности.

– Я согласен с тобой, – ответил Моти Рам. – Его тело можно будет бросить в колодец. Тут как раз неподалеку есть один – сегодня утром я совершал там омовение.

– Очень хорошо. Дай знать, когда мы подойдем к нему. Я же рассчитаюсь с этим беднягой за все причиненное беспокойство и заплачу ему, что причитается.

Мы подошли к колодцу, и Моти Рам подал сигнал; я был готов, однако писец отчаянно сопротивлялся и, поскольку он нес на плечах мешок денег, мне было не совсем ловко набросить мой платок. Все же он умер, и мы сбросили его в колодец, привязав к его одежде тяжелый камень. Надо заметить, что, хотя этот человечек уверял нас в своей бедности, мы нашли в его одежде целых сорок три рупии.

Взбесившийся слон

У нас оставалось немало свободного времени, и Моти Рам предложил мне посмотреть на то, как отмечают годовщину гибели внука пророка, забравшись на крышу «вон того высокого дома» – он показал рукой на какой-то заброшенный дворец. Мы поднялись по крутой винтовой лестнице на самый верх, с которого открывался вид на Чар Минар, озаряемый последними лучами солнца, и ближайшие к нему улицы, до отказа забитые народом.

Толпа состояла никак не менее чем из двухсот-трехсот тысяч человек. Многие из них несли зажженные факелы, флаги и флажки, оглушительно били в барабаны или извлекали пронзительные звуки из сотен флейт и свирелей.

Над людьми, словно корабли над бушующими волнами, возвышались сотни слонов, на спинах которых восседали их гордые хозяева, каждый в компании двух-трех стражников или слуг, разодетых почти так же пышно, как и их господа. Мое внимание привлек один из этих слонов. На его спине было прилажено серебряное сиденье богатой работы, на котором сидели четверо молодых ребят, без сомнения, дети какого-то вельможи, судя по значительному количеству слуг, шедших рядом со слоном. Слон заметно нервничал и беспокоился – то ли из-за тысяч факелов, то ли из-за шума и крика толпы, не могу сказать, однако его погонщик-махоут никак не мог совладать с ним и заставить его перестать шарахаться из стороны в сторону. Раз за разом махоут втыкал в загривок слона анкуш, то есть маленький острый багор, которым управляют слонами, однако добился лишь того, что довел зверя до окончательного, бешеного раздражения. Слон задрал хобот и гневно затрубил, однако глупый махоут опять ткнул его анкушем, да еще, как на грех, на спину слона упал горящий факел, видать, плохо закрепленный на длинном шесте, на котором его нес какой-то правоверный. Слон отчаянно замотал башкой и, яростно завизжав от боли, ринулся в самую середину толпы.

О Аллах! Что тут началось! Сотни людей бросились было врассыпную, но, стиснутые со всех сторон толпой, не могли никуда скрыться от разгневанной зверюги, кроме как с воплями ужаса буквально бежать по головам друг друга. Словно таран, слон ударился в непробиваемую стену из людских тел и не видя, как ему выбраться отсюда, в ярости схватил какого-то человека хоботом и высоко подбросил его в воздух. Когда несчастный грохнулся о землю, слон упал на него, подогнув передние ноги, и превратил его в кровавое месиво. Все это произошло в мгновение ока, буквально под моими ногами, и было так страшно и отвратительно, что я поспешно отвел свой взгляд в сторону.

Взглянув через некоторое время снова вниз, я увидел, что слон стоит тихо. Видимо, дав выход своему гневу, он успокоился и позволил сбежавшимся слугам увести себя прочь. Толпа же, словно ничего не произошло, опять исторгла из тысяч своих глоток отчаянный рев – «Шах Хуссейн, вах Хуссейн! Дин, дин!!!», – вновь возобновила движение вперед, к Чар Минару, в сопровождении оглушительного грохота сотен больших барабанов-нагара. Сгрудившись у Чар Минара и озаряя его белоснежные стены светом факелов, толпа замерла в ожидании счастливого момента, когда на обозрение ей вынесут главную святыню всех мусульман города – подкову коня, на котором благословенный пророк Мохаммед ускакал в Медину из своей родной Мекки, спасаясь от расправы нечестивых своих соотечественников. Наконец, главный имам Чар Минара бережно вынес священную реликвию, возлежавшую на красной бархатной подушке. При виде ее толпа вновь набожно взревела, причем с неслыханной еще силой. К ее вящему восторгу, тотчас же с самой вершины Чар Минара в воздух взмыл целый куст зеленых ракет, заливших своим светом всю округу. Долетев до самых облаков, ракеты разом лопнули, и на землю пролился дождь из тысяч голубых искр.