Ребенок на заказ, или Признания акушерки, стр. 58

– Она наверняка испугана и растеряна, – сказала я.

Что она должна была почувствовать, когда поняла, что оставила телефон дома! Я с трудом могла вообразить ее состояние в этот момент.

– Я испытываю ужасное чувство, – сказала Эмерсон.

– Мне плевать сейчас на твои чувства, Эмерсон, – сказала я. – Все, что мне нужно, это найти Грейс. Ты не имела права скрывать все это от меня, ведь речь идет о безопасности Грейс. Ты… – Я отвернулась от них обеих и направилась в кухню к телефону. – Кому нам звонить? – бросила я в воздух. – Как нам ее искать?

Грейс

Вашингтон, округ Колумбия

Я остановилась на другой автозаправке, купила телефон и заключила сама с собой соглашение. Если через час я не найду Анну Найтли в Медицинском центре, то позвоню этой женщине из Бюро розыска пропавших детей и дам ей свой номер. Так или иначе, я найду сегодня свою мать.

Наконец, я нашла Медицинский центр. Я заехала в большой подземный гараж, и это оказалось сложнее, чем поездка по шоссе. Машины выезжали передо мной и гудели позади, но, в конце концов, мне удалось отыскать место.

При входе висело объявление, где говорилось о необходимости предъявлять удостоверение личности. Я достала свои водительские права. Охранник бросил на них взгляд, при этом даже не посмотрев на меня, и спросил:

– А где сопровождающий вас взрослый?

Руки у меня дрожали, и вид, наверно, был виноватый.

– Здесь находятся мои мать и сестра, – сказала я.

– Эй, вы! – заорал охранник на кого-то позади меня, заинтересовавшись им больше, чем мной. Мне он только кивнул, чтобы я проходила. Я пошла быстрым шагом. Я знала, что мне повезло.

Холл был просторный, и я подумала, будь я ребенком, которого привели к врачу, мне бы здесь было уютно. Помещение не выглядело больничным и уж вовсе не походило на приемный покой, куда привезли моего отца. Но я не была ребенком, и меня не привели к врачу. Я даже толком не понимала, что вообще здесь делаю. Холл был заполнен детьми с родителями, врачами и медсестрами, и у всех у них был такой вид, как будто они знали, зачем они здесь, все, кроме меня.

В стороне я увидела справочную и подошла к сидевшей за столиком женщине. Седая афроамериканка в очках улыбнулась мне. Я изо всех сил старалась выглядеть восемнадцатилетней. Я боялась, что меня выгонят.

– Привет, – сказала я. – Мне нужно передать кое-кому важное сообщение. Это мать одной вашей пациентки. Если я напишу записку, сможет кто-нибудь ее передать?

– Имя больной? – спросила женщина. Несмотря на улыбку, вид у нее был раздраженный.

– Хейли… Была ли у нее та же фамилия, что и у матери? – Фамилия ее матери Найтли. Н-а-й…

– Я знаю ее фамилию. Ее дочь в Восточном корпусе, палата 416. Дайте мне записку, и я попрошу одного из наших волонтеров передать ее, когда у них найдется время. – Она протянула руку за запиской, которую я еще не написала.

– Мне нужно ее написать, – сказала я. – Я сейчас вернусь.

Я нашла флаер, объявляющий Веселую Детскую Прогулку. Обратная сторона была чистой. Я села на скамейку и достала из рюкзака ручку.

Что дальше?

«Миссис Найтли, – написала я. – Меня зовут Грейс Винсент. Пожалуйста, спуститесь вниз. Мне нужно с вами поговорить. Я буду ждать около справочной. У меня длинные волосы, и мне шестнадцать лет».

Я сложила записку и отдала ее женщине, которая повела себя так, словно она никогда не видела меня раньше.

– Это записка для женщины из палаты 416 в Восточном корпусе, – сказала я.

Женщина взяла у меня записку.

– Придется подождать, – сказала она.

Я вернулась на скамейку. Минут через двадцать волонтер – пожилой человек – подошел к конторке, взял вазу с цветами и направился к лифту. Женщина не отдала ему мою записку.

Повсюду были указатели, на одном из них значилось «Восточный корпус» и стрелка в сторону. «Не будь трусихой», – сказала я себе. Я встала и пошла в сторону, указанную стрелкой, по направлению к лифтам. Я встала рядом с парой врачей, медсестрой и женщиной с маленьким мальчиком, сонно прислонившимся к ее ноге. Пришел лифт, и мы все вошли. Медсестра нажала кнопку четвертого этажа. Когда мы начали подниматься, у меня закружилась голова.

Медсестра и я вышли на четвертом этаже. Она пошла дальше, а я застыла на месте. Геометрический рисунок на ковре вызвал у меня еще более сильное головокружение. Знаки указывали расположение палат. Палата 416 была направо, но я не могла тронуться с места. В холле внизу больничный запах не был заметен. Но здесь, на четвертом этаже, он ощущался явно.

«Не думай о папе. Только не думай сейчас о папе».

– Вам помочь? – спросила женщина. Вероятно, это была сестра. На шее у нее висел стетоскоп, а ткань ее халата была разукрашена собачками. – Вы, кажется, заблудились?

– Нет, – сказала я и попыталась улыбнуться. – Все в порядке. – Я пошла, притворяясь, что точно знаю, куда иду и зачем.

Я подошла к палате 416 и остановилась у открытой двери. Сердце у меня билось так сильно, что я испугалась, как бы самой не очутиться в приемном покое. По коридору навстречу мне шли люди, и я понимала, что не могу стоять здесь вечно. Я взяла себя в руки и заглянула в дверь, очень медленно, как будто мне нужно было убедиться, кто находится в палате.

До этого момента они были для меня просто именами. Не живые, настоящие люди. И вдруг реальность бросилась мне в глаза. В огромной кровати сидела почти лысая девочка. Рядом в кресле сидела женщина, обе они рассматривали что-то, лежавшее у девочки на коленях. Книжку или журнал. Женщина смеялась. Девочка улыбалась. В одну секунду я ощутила между ними близость и нежность. Это было маленькое единство, не включавшее меня. Я внезапно поняла, что я чужая в этой палате. Я чужая везде.

Женщина взглянула на меня, и на секунду наши глаза встретились. Я быстро отошла от двери и прижалась спиной к стене. Сердце у меня билось так сильно, что его биение походило скорее на шум в ушах. Я не знала, что мне делать.

Краем глаза я увидела, что женщина вышла в коридор.

– Привет, – сказала она.

Я отошла от стены и повернулась к ней. У нее была прекрасная улыбка.

– Привет, – ответила я.

– Ты – подружка Хейли? Из волонтеров? – спросила она. Вид у нее был озадаченный.

– Я – ваша дочь, – произнесла я.

Улыбка у нее исчезла. Она отступила от меня на шаг.

– Что ты хочешь сказать?

– Я только что узнала, – пояснила я. – Я живу в Уилмингтоне, Северная Каролина, я нашла письмо… вернее, мои друзья нашли письмо, которое вам написала женщина, принимавшая роды у моей матери, но она его не отправила. – Я спустила рюкзак с плеча и попыталась достать из него папку. Но руки у меня так дрожали, что я оставила эту попытку. – Она – акушерка – просила прощения за то, что украла вашего ребенка из роддома.

Женщина меня не понимала, и я не могла ее за это осуждать. Она молчала, между бровями у нее залегла глубокая морщина. Грудь ее вздымалась и опускалась так быстро, что мне казалось, она вот-вот упадет в обморок. Я облизнула губы и продолжила:

– Она уронила ребенка моей матери – женщины, которую я считала своей матерью, – она его уронила, и он умер.

Грудь у меня стеснилась. Все это было слишком страшно. И вдруг я отчаянно затосковала по своей матери. Я захотела, чтобы она обняла меня. Та мать, которая меня знала. Не эта незнакомка, стоявшая передо мной, чья улыбка исчезла и чьи глаза говорили, что она мне не верит. Мой приезд сюда был ошибкой. Осознание этой безумной ошибки и больничные запахи нахлынули на меня, как океанская волна, и я поняла, что сейчас потеряю сознание. Я прислонилась к стене, чтобы не упасть. Я была так далеко от дома и моей матери. Казалось, мне придется пересечь вселенную, чтобы вернуться к ней.

– Тебя… тебя кто-то подучил? – спросила женщина. – Это какая-то жестокая шутка?