Ребенок на заказ, или Признания акушерки, стр. 51

– Но там был Сэм, – сказал Йен. – Он не спал и, уж конечно, знал бы, если бы его ребенок внезапно умер.

– Не говори так, – содрогнулась я.

– Но мы же об этом самом и говорим, так ведь? – Йен неожиданно рассердился. Он заговорил громко. – Ноэль убила ребенка, избавилась от него каким-то образом, потом придумала этот безумный план, – он встряхнул листком бумаги с письмом, – помчалась в роддом, нашла подходящую замену и привезла ее, и когда все это случилось? Пока Сэм и Тара спали в самую замечательную ночь в их жизни? Что-то не верится.

– Но мы знаем, что это случилось, – сказала я. – Ноэль сама об этом рассказала, своими собственными словами.

– Может быть, она принимала еще и других детей, что не отражено в ее журнале, – предположил он.

– Тогда должны быть вырванные страницы, а таких с 1994 года нет.

– Вы с Тарой должны были сразу же обратиться с этим ко мне.

– Мы… мы не представляли себе, как далеко это может зайти. Мы надеялись, что это какая-то ошибка.

Он снял очки и протер глаза.

– Что из этого известно Таре?

– Она понятия не имеет, что это могла быть Грейс, – сказала я. – Ноэль оставила работу в 1998 году, и мы, естественно, сочли, что пациентка, чей ребенок… был потерян, родила где-то в то время.

Йен взял у меня журнал.

– Покажи мне запись о рождении Грейс.

Эти страницы были у меня отмечены, и я их открыла. Я смотрела, как он читал о том, какие проблемы возникли при рождении Грейс. «Неправильное положение плода» называла это Ноэль. Потребовались многочасовые и крайне болезненные манипуляции, что внушило мне трепетное уважение к Ноэль и к Таре. Читая ее отчет о происшедшем, я подумала, что Ноэль действительно сотворила чудо.

– Это звучит ужасно. – Йен поморщился. – Но здесь нет ничего о том, что ребенка уронили.

– Естественно, она об этом не написала, – сказала я. – Как ты мог заметить, моя сестрица Ноэль умела лгать.

– А где же ребенок? – спросил Йен. – Настоящий ребенок Тары… которого она родила?

– Я даже не хочу об этом думать. – В глазах у меня защипало. Тара была мне скорее сестрой, чем подругой. Меня преследовала мысль о том, что могло случиться с ее дочерью. Лежит ли она в какой-то неглубокой могиле? Что случилось с ребенком, которого нам не позволили любить и оплакивать? Я прижала руки к лицу.

– Что мне делать, Йен?

– Прежде всего об этом должна узнать Тара, – сказал он.

– О боже! – выдохнула я, потому что она действительно должна об этом знать. Я это понимала, но мне было нужно, чтобы кто-то другой произнес это. – Это так жестоко!

Мне показалось, что с лестницы донесся какой-то скрип. Я обернулась, но Йен, казалось, ничего не заметил.

– Допустим, что Тара и я знали бы, что Дженни не твой ребенок, – сказал он. – Хотела бы ты, чтобы мы тебе об этом сказали?

– Да, конечно, но я бы… – Я закрыла глаза, пытаясь вообразить себе, как бы мне сообщили это известие. – Меня бы это убило. Услышать, что мой собственный ребенок умер, а Дженни украли у какой-то чужой женщины, и я ничего об этом не знала. О боже мой, меня бы это убило.

– Не убило бы, потому что Тара была бы с тобой, – сказал Йен. – Вы многое пережили вместе, и сейчас ты будешь с ней рядом. И я тоже.

– Она только что потеряла Сэма. – Я чуть не взвыла. – Как мы можем лишить ее дочери? – Я была подавлена, но испытала облегчение, когда смогла сказать «мы», а не «я».

– Речь не идет о лишении кого-то дочери, – возразил он. – Я должен глубже расследовать это, чтобы найти наилучший выход из положения, но мы займемся этим спокойно. Не стоит большого труда найти полицейских, расследовавших это дело в 1994 году. Может быть, я даже кого-то из них знаю.

– Я думаю, нам нужно сказать Таре, прежде чем мы скажем кому-то еще, – сказала я. – Боюсь, она рассердится, что я сказала тебе раньше, чем ей. Я скажу ей, что, может быть, и ошибаюсь. Ведь доказательств у нас нет? Я скажу ей только то, что мне известно. Может быть, я что-то не так поняла.

– Это верно. Должны быть проведены анализы ДНК, нужно расспросить полицейских, и, повторяю, все это надо делать спокойно.

– Должны мы сказать ей об этом сегодня? – Мой голос звучал неуверенно, я боялась того, что меня ожидало.

Йен скрестил руки на груди.

– Не могла бы ты подождать пару дней? – спросил он. – Сегодня я уезжаю в Шарлотту, а завтра у нас гольф, весь день соревнования. – Впервые после своего появления у меня он улыбнулся и положил руку на журнал. – Не то чтобы для меня гольф важнее, чем это, – сказал он, – но эти соревнования у нас впервые за шестнадцать лет. Я не стану обращаться в полицию, пока мы не поговорим с Тарой. Ты можешь подождать до вечера вторника?

Я снова услышала скрип на лестнице, и на этот раз мы оба оглянулись.

– Дженни? – позвала я, но ответа не последовало.

Я повернулась к Йену и облизнула сухие губы.

– Да, – сказала я очень тихо. – Я подожду.

Грейс

Боль была настолько сильная, что, казалось, будто в груди у меня клубок шипов. Я чувствовала, что произошел какой-то срыв. Все мои надежды я сосредоточила на том, что мы с Кливом снова будем вместе. Я по-прежнему надеялась и хотела снова связаться с ним. Но это оказался самый плохой способ. Он заставил меня осознать, как часто я звонила и писала ему. Наверно, я его раздражала. Я хотела позвонить ему и извиниться за то, что слишком часто звонила. Я непрестанно придумывала предлоги для того, чтобы войти с ним в контакт. Но я понимала, что этого делать нельзя, или расстояние между нами станет еще больше.

Вместо этого я лежала на кровати, положив ноги на место подушки и весь день, пока матери не было дома, переписывалась с Дженни. Я рассказала ей о своем плане поехать в Чэпл-Хилл и какой стервой показала себя моя мать. Я рассказала ей свою выдумку про Елену, на случай если мать спросит о ней Дженни. Я едва ли когда-нибудь лгала. Все, кого я знала, лгали постоянно, но я раньше этого не делала, а это оказалось на редкость легко. Моя мать была так доверчива. Должна признать, что моя идея была очень глупой, хотя я по-прежнему хотела ее осуществить. Лил дождь, и я знала, что мне не добраться туда до темноты, и вообще, я не знала, как туда добраться. Правда, адрес Клива у меня был, но… это была глупая идея. Я бы только выставила себя жалкой девчонкой, какой он меня и считал.

Дженни написала, что хочет выпить соку, так что несколько минут я оставалась наедине со своим телефоном. Это было опасно. Я написала Кливу: «Прости, что я тебя раздражала», но тут же стерла.

Дженни пила свой сок бесконечно долго. Я написала ей: «Ты на связи?», но ответа не получила. Потом я каким-то образом заснула, а когда проснулась, мой телефон звонил, и на дисплее светился ее номер.

– Я заснула, – ответила я вместо «привет».

– Я сейчас приеду. – Голос ее звучал ужасно, и я понимала, что ей трудно говорить.

– Приедешь? Но ведь проливной дождь и ты нездорова.

– Мне нужно тебе кое-что сказать. Показать. Твоей мамы еще нет?

– Нет. А что ты…

– Я сейчас приеду, ладно?

Я спустила ноги с кровати и села.

– Что-нибудь про Клива? – спросила я, но она уже отключилась.

Когда несколько минут спустя я открыла дверь, Дженни стояла на крыльце, дрожа и держа над головой зонтик. Я схватила ее за руку и втянула внутрь.

– Что у тебя такое важное? – спросила я.

– Твоей мамы точно нет дома? – Голос у нее был низкий и хриплый, нос покраснел. В руках она держала полиэтиленовый пакет с книжкой и чем-то еще в ней.

– Это что-нибудь про Клива? – А что, если он попал в аварию? О боже, я умру!

Она подтолкнула меня к лестнице.

– Это не про Клива, – сказала она. – Пойдем к тебе в комнату.

– Ты меня пугаешь, – пробормотала я, когда мы поднимались по лестнице.

– Пошли, – повторила она.

У меня в комнате Дженни схватила с ночного столика коробку с бумажными носовыми платками. Она села на край постели с пачкой платков с одной стороны и пакетом с другой. Достала из коробки платок и высморкалась. Я, стиснув руки, стояла рядом и ждала, когда она перейдет к делу.