Боковая ветвь, стр. 29

Солнце щурилось через старый полотняный тент, когда ее разбудил запах кофе. Она погладила пальцем складочку между его бровей. Он потянулся губами за ее пальцами. По внутреннему радиотранслятору заиграли гимн Советского Союза ровно в шесть часов, как и по всей их необъятной Родине. Этот гимн вызвал у нее горькое воспоминание… Она прогнала его прочь.

— У нас в запасе еще целый час… — В этих словах прозвучал вопрос, и она согласно кивнула. И время снова потекло медлительной медовой струей наслаждения.

Занятия у нее начинались в одиннадцать. А он и вовсе был в это утро свободен. Она мазала белый хлеб маслом и жарила на русской чугунной сковородке яичницу. И на ты они все-таки перешли.

— Через месяц ты будешь в Москве! — Пресный посольский хлеб казался необыкновенно вкусным.

— Вряд ли в Москве. Скорее на Волге. У меня там дочка, родители и работа. Но я обязательно буду пробиваться в Москву. Иначе застряну — и кончена жизнь! А так много хочется еще сделать!

— Ты знаешь, насколько трудно пробиться в столице?

— Использую кое-какие старые связи.

— Богатый любовник?

— Ну, скажешь! Школьный друг моего отца. Он, кстати, помог мне поехать сюда.

Ее лицо было тихо, спокойно. Ей не было стыдно за эти слова, хотя она прекрасно знала, что лжет. Но для нее это вранье не было ложью, оно было отработанной легендой, как в разведке. На самом деле с великим трудом, по знакомству, за взятку ей нашли человека, который помог добиться этого назначения. Ей не хотелось вспоминать, через какие трудности и даже унижения пришлось пройти, чтобы ее, разведенную женщину из глубинного института, все-таки отправили работать за границу. Но ей позарез нужна была эта поездка! Как очередная ступень для того, чтобы потом шагнуть выше. Всем известно было тогда, что работа в загранке приносила не только деньги, но еще и престиж и возможность двигаться по служебной лестнице дальше.

— Зачем же в Москву? С твоими знаниями и опытом ты можешь сделать прекрасную карьеру и в своем институте. — Он пытался ее понять.

— Могу, наверное. Но в науке на определенном этапе уже становятся нужны другие условия для работы, другой уровень мышления. Мне нужен большой институт. Для начала я готова устроиться хоть лаборанткой, хоть уборщицей. Лишь бы позволили заниматься наукой! Столько идей у меня в голове! Их невозможно реализовать в маленьком институте. Современные методики сейчас стоят столько, сколько весь наш институт со всеми потрохами!

— А ты, оказывается, храбрая!

— Да уж… Храбрый заяц с большими ушами. Мне ведь уже скоро тридцать. Если не сейчас, то потом будет поздно. Идеи приходят в голову молодым!

— Для тридцати тобой сделано вовсе не мало! Желаю тебе и дальше успеха!

Она призадумалась. А что он мог ей еще пожелать? Наверное, ей надо быть благодарной за пожелание. Во всяком случае, оно прозвучало искренне. Кто, кроме родителей, еще желал ей добра? Уж если надеяться не на кого, так хоть за пожелание спасибо.

— Благодарю!

Из комнаты они вышли вместе. Это было крайне неосторожно, но ничего поделать она не могла. Ей не хотелось показывать, что она трусит. А он скрываться терпеть не мог. На то, что подумают другие о ее моральном облике, ей было плевать, но она боялась, что негласный советник даст ей в своем отчете нелестную характеристику и важный покровитель не станет больше ей помогать. Что касается Вячеслава Серова, то он не мог позволить себе быть неджентльменом с этой женщиной, которая ему нравилась одновременно своей слабостью и силой. Неужели он должен был, как трусливый пес, поджав между лапами хвост, тихонечко смыться в дверь своей комнаты? С некоторых пор он привык смотреть на себя с достоинством. О том, что он мог подвести Наташу, он не думал. Он привык думать о больных, о студентах, о ходе операций… Женщины были за пределами его забот. Таким образом, с гордо поднятыми головами, они вместе вышли из комнаты и прошествовали к выходу мимо нескольких бдительных вахтеров. Серов довел Наталью Васильевну до автобусной остановки и оставил на ее щеке нежный поцелуй на прощание. Наташа поцелуй стерла, когда пудрилась перед лекцией, а красный цветок хранила два дня. Потом он завял, и она его выкинула. Серов к ней в комнату больше не стучался, а через месяц самолет унес ее через Дели в Москву, и доктор-офтальмолог, так нежно целовавший ее однажды на рассвете, казалось, совершенно исчез из ее жизни.

10

Наташа несколько ошиблась в духе ресторана, в который ее привез Алексей. Хозяином ресторана был знакомый Алексею по давним делам финн, и поэтому стиль внутреннего убранства был не прибалтийский, а скандинавский, что, впрочем, на неискушенный взгляд не очень отличается друг от друга. Охранник, стоящий у входа, с удивлением посмотрел, как роскошный перламутровый «мерс» подтаскивает к обочине беспомощные запыленные «Жигули», но, увидев за рулем Наташу, одобрительно хмыкнул. Мысль о дорожном знакомстве напрашивалась сама собой. Алексея в принципе не могло интересовать, как какой-либо мелкий человечишко вроде охранника отнесется к нему или к его спутнице, однако этот пристальный одобряющий взгляд на Наташу был ему отчего-то приятен. Позвонив своему механику и дав ему точные указания, куда надо прибыть и что сделать, он под руку повел ее в зал.

— Бедняжка, нелегко женщине провести целый день за рулем!

Как приятно утешить хорошо одетую, надушенную, обаятельную даму, к тому же вызывающую у вас искреннюю симпатию! Придет ли вам в голову пожалеть и привести в ресторан полуслепую оборванку нищенку, что бесконечно ездит, свернувшись в грязный вонючий комок, по кольцу московского метрополитена? Прошу вас, не отвечайте.

Столик в уютном углу у окна будто дожидался прихода этой интересной пары — солидного лысеющего джентльмена с деловой хитрецой в глазах и элегантной молодой дамы в темном брючном костюме, еще более подчеркивающем ее стройность.

«Удачное место, — подумала Наташа, усаживаясь на поданный ей стул. — Если чуть-чуть отодвинуть штору, хорошо видны обе машины. Значит, Алексей не будет о них беспокоиться». Она имела в виду, что редкий мужчина, выросший в советские времена, может спокойно беседовать с женщиной, в то время как на улице без присмотра болтается его новенькое четырехколесное чудо.

Зал был выдержан в теплых, светлых тонах карельской березы. В керамических вазах росли огромные тропические растения. Глиняные подсвечники в виде фигурок маленьких забавных гномов держали розовые и желтые свечи. По стенам, на специальных полках-подставочках, красовались чудесные, стилизованные под старину пивные кружки. Розовощекие крестьянки в деревянных башмаках задорно кружились на них в танце с крепкими кавалерами. Прелесть составляло еще и то, что не было ни одной одинаковой пары.

Пивной бар был отгорожен специальной стойкой, но каждый мог легко узнать его по огромному золотисто-медовому пивному бочонку. Винный бар, на стойках которого красовались в виде коллекции все известные сорта рома, тоже пустовал. Наташа видела со своего места скучающего бармена с интеллигентным лицом и в модных очках.

«Очень смахивает на молодого ученого, кандидата наук, как их изображали в кино в середине шестидесятых, — подумала Наталья Васильевна, — но мне ли не знать, что большинство настоящих ученых небриты и нечесаны, ходят в грязных рубашках, руки моют нечасто, а на их ногти просто противно смотреть. И вот как-то устроено, что в головы именно таким, внешне совсем неприглядным грязнулям, приходят самые остроумные мысли! А мы, рафинированная и ухоженная публика, способны только на малое — отшлифовывать алмазы чужих идей. Чистюли всегда слишком большое внимание уделяют мелочам».

Она улыбнулась и вспомнила, что, когда ей предстояла важная и неотложная срочная работа, она надевала старый, довольно потрепанный фланелевый халат, исчислявший свой возраст десятками лет, и меховые ободранные тапки и в таком виде могла работать часами. Муж и дочка знали, что, когда она пребывает в этаком виде, к ней лучше с посторонними делами не подходить. В это время в домашних делах она не участвовала. И к ней не приставали — слишком долго надо было бы вводить ее в курс дела.