Ты не виноват, стр. 56

Мне не терпится убраться прочь от этих несчастных, заклейменных позором только потому, что у них обнаружились психические заболевания, в отличие от других, например, тех, кто страдает заболеваниями легких или, скажем, крови. Мне надо поскорее исчезнуть, убежать подальше от всевозможных ярлыков. «Я гиперактивный», «Я страдаю от депрессии», «Я все время режу себе вены», – говорят они, как будто это те действия, которые определяют их сущность. Один бедолага имеет сразу несколько диагнозов: у него и депрессия, и агрессия, и навязчивые идеи, и биполярность, и в довершение всего его мучают страхи. Некоторые диагнозы я слышу впервые. Я среди этих людей один-единственный, кто просто является Теодором Финчем и никем и ничем более.

Девчушка в очках с толстой черной косой заявляет:

– Моя сестра умерла от лейкемии. Вы бы видели, сколько цветов принесли на похороны и сколько было сочувствующих! – Она поднимает вверх руки, и даже издалека я замечаю у нее на запястьях шрамы. – А вот когда я чуть не погибла, никто не прислал мне ни цветочка, никто не испек угощений. Я вела себя эгоистично, как самая настоящая сумасшедшая, не ценив свою жизнь, забыв о том, что болезнь попросту отобрала ее у моей сестры.

Это заставляет меня вспомнить про Элеонору Марки. Потом Деметрий рассказывает нам о лекарствах, способных помочь, и все начинают называть лекарства, которые помогли каждому из них. Парень, сидящий в самом конце стола, утверждает: единственное в жизни, что он ненавидит – так это быть похожим на всех остальных.

– Не поймите меня неправильно, я лучше окажусь здесь, чем умру, но все же мне иногда кажется, что все, что заводит меня и поддерживает во мне жизнь, уже давно пропало.

Я больше не могу это слушать.

После собрания Деметрий спрашивает меня, что я обо всем этом думаю, и я ответил, что у меня раскрылись глаза, я нашел ответы на многие вопросы и так далее, стараясь сделать ему приятное. Пусть считает, что занимается добрым и правильным делом. Потом я догоняю Аманду, которая выдает себя за Тейлор, уже на парковке, прежде чем она успевает скрыться от меня.

– Я никому ничего не скажу.

– Даже не вздумай. Я серьезно говорю. – Она покраснела, у нее испуганный взгляд.

– Если даже я расскажу кому-нибудь, ты всегда можешь объяснить это тем, что я настоящий фрик. Тебе-то они поверят. А про меня подумают, что это только мои фантазии. Кроме того, меня же исключили из школы, ты уже забыла? – Она отворачивается. – Так ты уже не думаешь об этом?

– Если бы не думала, меня бы здесь не было. – Она поднимает на меня глаза. – А ты думаешь? Неужели ты и правда хотел спрыгнуть с колокольни, и только Вайолет отговорила тебя не делать этого?

– И да, и нет.

– Зачем ты вообще туда поперся? Неужели тебе до сих пор не надоело, что про тебя все время ходят самые разные слухи?

– Которые сочиняют такие, как ты?

Она молчит.

– Я поступаю так, потому что это служит мне напоминаем о том, что я живой, что я все еще здесь, и мне есть что сказать другим.

Она уже садится в машину и говорит:

– Теперь тебе должно быть понятно, что ты у нас – не единственный фрик.

Пожалуй, это самые приятные слова, которые я слышу от нее.

Вайолет

18 марта

Я ничего не слышу от Финча целый день, потом еще день, потом еще. Когда в среду я возвращаюсь из школы домой, начинает идти снег. Дороги стали белыми, и мне приходилось отряхиваться, слезая с Лероя несколько раз, пока я добралась до дома. Я подхожу к маме и спрашиваю, можно ли взять ее машину.

Она, видимо, онемела от изумления, но потом голос к ней все же возвращается:

– А куда ты собираешься?

– В гости к Шелби.

Шелби Пэджет живет в противоположном конце города. Я удивляюсь, как легко эти слова вылетают из моего рта. Я веду себя так, будто попросить машину для меня ничего не стоит, хотя надо все же учесть, что я вот уже целый год не была за рулем. Мама продолжает пристально смотреть на меня. Не сводя с меня взгляда, она передает ключи, потом провожает до двери и даже выходит со мной на улицу. И только тогда я замечаю, что она смотрит на меня широко раскрытыми от удивления глазами, вот-вот готовая расплакаться.

– Прости меня, – говорит она, утирая слезы. – Мы просто не были уверены… мы даже не думали, увидим ли вообще тебя когда-нибудь за рулем. Та катастрофа многое изменила и многое отобрала у нас. Не то чтобы вождение машины является таким важным, но в твоем возрасте подростки об этом даже не задумываются, за исключением осторожности…

Она еще что-то произносит, но при этом выглядит счастливой. От этого мне становится еще хуже – ведь я с такой легкостью солгала ей! Я обнимаю маму и сажусь за руль. Потом машу ей рукой и улыбаюсь, завожу двигатель и громко произношу:

– О’кей!

Я медленно отъезжаю, продолжая махать рукой и улыбаться, одновременно соображая, какого черта я все это вытворяю!

Поначалу меня немного трясет, потому что прошло столько времени, и я вообще не была уверена в том, что соберусь вновь водить машину. Я буквально издергалась и измучила себя, постоянно нажимая на тормоз. Но потом я представляю сидящую рядом Элеонору, она разрешила мне вести машину сразу после того, как только я получила права. Ты теперь сможешь возить меня повсюду, сестренка. Ты будешь моим шофером. Я сяду сзади и буду просто наслаждаться видом из окошка.

Я смотрю на пассажирское место и представляю Элеонору. Она улыбается, и я почти не слежу за дорогой, и она не волнуется, потому что знает: сестренке можно доверять, она справится без ее помощи. Теперь мне кажется, что она прислонилась к дверце, подтянула колени к подбородку, смеется над чем-то и подпевает в такт музыке. Я почти слышу ее.

Подъезжая к району Финча, я веду машину более уверенно, как человек, сидящий за рулем уже несколько лет. Дверь открывает женщина. Наверное, это его мама, потому что у нее такие же глаза ярко-голубого цвета, как безоблачное небо. После всего произошедшего даже как-то странно, что я вижу ее в первый раз.

Я протягиваю руку и говорю:

– Я Вайолет. Очень приятно познакомиться с вами. Я приехала к Финчу. – Тут мне приходит в голову, а вдруг она вообще про меня ничего не знает, и поспешно добавляю: – Вайолет Марки.

Она пожимает мне руку со словами:

– Конечно, Вайолет. Да. Он, должно быть, уже вернулся из школы домой.

Она не знает, что его исключили!

Она одета в костюм, на ногах чулки. Она симпатичная, но какая-то потухшая, измученная.

– Заходи. Я сама только что пришла.

Ее сумочка лежит на кухонном столе, рядом с ключами от машины, туфли стоят на полу. Из комнаты слышен звук работающего телевизора, и миссис Финч зовет:

– Декка!

Через пару секунд раздается далекое:

– Что?

– Ничего. Просто проверяю. – Миссис Финч улыбается и предлагает мне что-нибудь попить: воды, сока или газировки, а себе наливает бокал вина из бутылки с заткнутой пробкой, которую достает из холодильника. Я соглашаюсь на воду, она спрашивает, положить ли в воду льда, но я отказываюсь, хотя мне кажется, что холодная вода была бы сейчас приятнее.

На кухню заходит Кейт и машет мне рукой:

– Привет.

– Привет. Я заехала навестить Финча.

Они разговаривают со мной так спокойно, будто все в порядке, словно его никто не исключал из школы. Кейт достает что-то из морозилки и выставляет нужную температуру в духовке. Потом она напоминает маме, чтобы та не пропустила сигнал, когда блюдо будет готово, а сама в это время надевает куртку.

– Он, наверное, наверху. Поднимайся к нему.

Я стучусь к нему в комнату, но не получаю ответа. Потом стучусь снова.

– Финч! Это я.

Я слышу шарканье ног, потом дверь открывается. Финч стоит в пижамных штанах, но без рубашки, и в очках. Его волосы торчат во все стороны, и я думаю, что сейчас он предстает в образе Финча-ботана. Он криво улыбается и говорит:

– Единственный человек, которого я хочу сейчас видеть. Мой гравитационный эффект Юпитера и Плутона.