Семья Звонаревых, стр. 89
— Вздор! Мы не варвары и строго придерживаемся постановлений Гаагской конференции.
Обратившись к Борейко, она сказала:
— Счастливы Вы, Боренька! На вершок правее — и мы сегодня уже не беседовали бы с Вами. Теперь держитесь, дорогой.
В руке Звонарёвой сверкнул ланцет, и она двумя точными ударами глубоко вскрыла рану, из которой показался гной. Очистив рану, она вставила тампоны для дренажа. Капитан, бледно-серый от боли, с широко раскрытыми глазами, жадно хватал ртом воздух.
— Не найдётся ли у Вас стаканчика спирту? — наконец прохрипел он.
Варя налила ему полмензурки и, разбавив водой, подала ему.
— Больше не дам.
— Налейте, пожалуйста, верхнюю половину мензурки, — взмолился капитан.
Варя со вздохом повиновалась. Дрожащей от боли рукой Борейко взял мензурку и выпил спирт.
— Спасибо! Теперь потопаю к Вашему мужу.
Варя, проработавшая беспрерывно почти целые сутки, валилась с ног. Посмотрев, как фон Валь перевязывал раненых, она дала ему несколько указаний и вышла, оставив в блиндаже Ирину.
— С пяти часов утра я на ногах. Совсем одурела от запаха крови и эфира, — устало пожаловалось Звонарёва сестре. — Где тут можно растянуться на земле и полежать спокойно хотя бы с четверть часа?
— Вон там, на берегу Путиловки, случайно сохранилось несколько кустиков, — показала Ирина.
Варя прилегла в слабой тени кустарника и тотчас уснула.
Изредка доносилась редкая ружейная трескотня, прерываемая иногда дробью пулемёта. Лениво стреляли тяжёлые батареи. В воздухе надоедливо жужжал германский самолёт. Казалось, полуденный жар заворожил обе воющие стороны. Напряжённость боя явно спадала. Немцы и русские производили перегруппировки, подтягивали резервы, готовясь к новым ожесточённым схваткам.
Вдали басовито грохнула тяжёлая пушка, и высоко над головами просвистел снаряд. Через некоторое время долетел отдалённый ревущий звук разрыва.
Варя открыла глаза.
«Это пушки Сергея, — мелькнула мысль. — Я сплю уже полчаса», — она взглянула на часы.
Варя провела рукой по лицу, будто умываясь, стряхнула окончательно с себя сон, вскочила на ноги. После короткого отдыха её молодое лицо снова оживилось.
— Прекрасно отдохнула! Теперь могу опять взяться за работу, а то у меня уже начинали трястись руки от усталости, — проговорила она, входя в операционный блиндаж.
Подойдя к операционному столу, Звонарёва с удивлением и испугом увидела на столе раненного в ногу унтер-офицера. Ещё несколько минут назад он бодро говорил и даже не очень жаловался на боль в ноге. Рану нельзя было причислить к тяжёлым. Сейчас он умирал. Звонарёва начала считать пульс, который с каждой секундой слабел всё сильнее.
— Раневой шок, — пояснил Валь.
— Скорее камфару, — скомандовала Звонарёва.
Немец начал методически промывать шприц.
Варя вырвала у него шприц и сама сделала инъекцию. Пульс стал улучшаться, опасность миновала.
— Потрудитесь двигаться побыстрее, господин фон Валь, когда я Вам отдаю приказания! — резко проговорила Варя. — Блохин, подите-ка сюда.
— Сей секунд, Варвара Васильевна!
— Этот немец не хочет меня слушаться, из-за него сейчас чуть не умер раненый.
— Прикажете его порешить? — угрожающе вскинул Блохин винтовку.
При виде направленного на него штыка немец отчаянно заверещал:
— Вы не имеете права меня убивать! Женевская конвенция воспрещает применение вооружённой силы к медицинским работникам. Не понимаю, почему Вы так волнуетесь, фрау, в России много солдат. Одним больше, одним меньше — что это изменит?
— Ну и логика! Нечего сказать, хорош врач. Обождите пока, Филипп Иванович. Пуганули его — теперь будет послушнее, — закончила Звонарёва.
Солдат убрал винтовку. дальше работа протекала в полном молчании. Немец беспрекословно и расторопно исполнял все распоряжения Звонарёвой.
Немного погодя она прошла в соседний блиндаж поглядеть, как там идёт дело.
Глаза Гирштейна блестели от удовольствия, когда раненый облегчённо вздыхал и благодарно улыбался доктору.
— Гут, карош зольдат, молодец! — коверкал русские слова врач.
Гирштейн с увлечением ловко работал ланцетом. Осипенко едва успевала подавать инструменты и бинты.
— Он научил меня, как называется по-немецки вата, бинты, марля, так что я понимаю его без переводчика, — радостно сообщила Ирина.
Звонарёва ласково потрепала девушку по щеке.
— Очень рада, что у Вас всё в порядке. А у меня из-за оплошности фон Валя чуть не умер раненый…
Слова Вари услышали собравшиеся у перевязочного пункта раненые и моментально всполошились:
— Что же это такое, братцы? Немцы-врачи убивают наших раненых, а наша докторша тут под кустиком прохлаждается, — заорали в толпе.
— Бей немчуру, бей докторшу! — орали они, врываясь в блиндаж.
Гирштейн в ужасе поднял вверх руки и что-то закричал по-немецки. Осипенко от страха залезла под операционный стол и разрыдалась.
— Назад! Не смейте его трогать! — бросилась на помощь Гирштейну Звонарёва, загораживая собой врача.
— Бей её, коли она за немца! — кинулся было к Звонарёвой один из солдат.
— Куда прёшь, осади назад! — вступился пожилой солдат. — Мы свою докторшу в обиду не дадим! Кто её только тронет, всех перестреляем на месте!
Солдаты постепенно успокоились.
Узнав о причине бунта, Гирштейн всё ещё дрожащим от страха голосом поблагодарил Звонарёву за своё спасение и затем рассказал:
— Фон Валь считает, что необходимо умерщвлять русских раненых, если они попадут к нам в руки.
— Почему же сразу не сообщили мне об этом?
— Боялся мести. Конечно, это есть малодушие с моей стороны, оправдывался Гирштейн.
— Придётся немного погодя Вас обоих отправить с пункта. Иначе трудно ручаться за Вашу безопасность.
Желая избежать самосуда, Варя отстранила фон Валя от работы и приставила к нему солдата из легкораненых.
— Стереги немца, чтобы не сбежал! — приказала она солдату.
24
После этого Звонарёва занялась перевязками. Теперь ей ассистировал Гирштейн.
Около четырёх часов дня Хоменко возобновил наступление. Его полку предстояло атаковать сильно укреплённую деревню Пальча. Борейко по его приказу сосредоточил на ней огонь своих батарей.
С наблюдательного пункта было видно, как сметались целые хаты, рушились каменные здания, горели сараи.
— Через час от деревни останется одно воспоминание, тогда мы и пойдём вперёд, — проговорил полковник. — А сейчас ударьте, сынку, шрапнелью.
Борейко отдал нужные распоряжения.
Через минуту все три лёгкие батареи, включая и трофейную батарею Крутикова, начала осыпать немецкие цепи свинцовым дождём.
Надежды Хоменко на то, что через час можно будет захватить Пальчу, не оправдались. Едва русские цепи поднялись в атаку, как были встречены ураганным огнём немецких батарей. Стало очевидно, что германцы успели подтянуть резервы к этому участку. Решено было отложить операцию до рассвета следующего дня.
С наступлением сумерек артиллерийская стрельба почти прекратилась. В тылу началась обычная ночная жизнь: подвозились снаряды, продовольствие, эвакуировались тяжелораненые.
В деревне Ставки, теперь прочно занятой Кузнецким полком, в одной из немногих уцелевших халуп расположился штаб Хоменко.
Рядом разместилась рация Борейко. Сюда вечером подошла Варя.
— Надеюсь, теперь мне можно занять под перевязочный пункт хату, что я ещё вчера облюбовала? — спросила она у полковника.
— От неё, доченька, осталась лишь яма да куча мусора. Наш общий друг Борейко разбил её своими снарядами.
Варя вздохнула и отправилась подыскивать новую хату для своего пункта. Вскоре подошли Ветрова, Ирина и санитары, на несколько минут появился Емельянов. Теперь он был очень любезен со Звонарёвой и обещал ей всякое содействие.
— Вы, Варвара Васильевна, будете работать на передовой, а я организую эвакуацию дальше в тыл, — предложил он.