Семья Звонаревых, стр. 4

— Здравствуй, Серёжа, — проговорила она приглушённо, с трудом сдерживая волнение. Улыбнулась, кивнула Краснушкину и снова остановила взгляд на лице мужа. Тот стоял перед ней бледный, нервно покусывая губы, чувствуя, как что-то душит горло.

— Как тебе тут, Варенька?

— Не сладко, но терпимо, — ответила Варя.

— Нам очень тяжело без тебя.

Варя спросила о детях. Подбородок её задрожал. Казалось, она вот-вот расплачется.

— Всё будет хорошо, Варенька, — сказал ободряюще Краснушкин. — О девочках не беспокойся. Они пока у Кати. Мы ведь знаем, что ты ни в чём не виновата.

— Будем верить в лучшее, — тихо отозвалась Варя. — Главное, держись ты, Серёжа. А я выдержу всё, что бы со мной не случилось.

Сергей Владимирович чувствовал, что Варе хотелось сказать ему многое, расспросить. Но что скажешь, когда тут же присутствует тюремный надзиратель? От еды она отказалась. Взяла тёплый платок и вязаную кофточку. Книги не разрешил брать надзиратель.

— Катя передала Вам канву для вышивания, иголки и нитки, — сказал Краснушкин. — Возьмите. Это занятие поможет скоротать время.

— Никаких иголок! — буркнул надзиратель.

— Позвольте, почему же? — возмутился Краснушкин.

— Нельзя! Ни иголок, ни спиц. Только вязальные крючки.

Краснушкину пришлось согласиться.

Время свидания истекло. Короткое прощание. Варя не проронила ни слезинки. Ушла. Перед тем как исчезнуть за дверью, обернулась, кивнула:

— Не волнуйся, Серёжа, — и повторила слова мужа: — Всё будет хорошо!

В проходной их ждал следователь Добужинский.

— Вообще-то Ваша супруга держится молодцом, — обратился он к Звонарёву. — Вот только не пойму, почему она просит перевести её в одиночку.

— Я очень просил бы Вас, господин Добужинский, удовлетворить желание моей жены, — сказал Звонарёв.

— Попытаюсь, — пообещал следователь.

Разговор зашёл об освобождении Вари на поруки под залог. Оказалось, что залог составит изрядную сумму — тысяч десять — пятнадцать.

— Бог мой! — ошеломлённо воскликнул Краснушкин. — Откуда же взять инженеру такие деньги?

— Есть ростовщики, — намекнул Добужинский.

— Похоже, что охранное отделение имеет с ними определённую связь, едко проговорил Краснушкин. — А может быть и не только охранное отделение…

Добужинский метнул на него вспыхнувший гневом взгляд:

— Ваши намёки по меньшей мере оскорбительны, господин доктор. Размер залога устанавливаю не я, а прокуратура. В данном случае сумму залога назначит прокурор окружного суда.

— Вильгельм Фёдорович фон Валь?

— Он самый, — подтвердил Добужинский. — Поговорите с ним.

— С этим чинушей трудно поладить, — усмехнулся Краснушкин. — Но, как говорится, попытка не пытка.

Добужинский пригласил всех пройти в свой кабинет, находившийся в окружном суде. Полутёмная комната, выходящая окнами на тюремный двор. Массивная дверь, каменный, покрытый истёртым ковром пол, громоздкая печь в углу. Толстые стены и обрешёченные прочными железными прутьями окна мало чем отличали этот «кабинет» от обычной тюремной камеры.

Следователь отправился к фон Валю. Звонарёв и Краснушкин остались в обществе лысого юркого чиновника, усердно хлопотавшего над какими-то бумагами.

— Та, конечно, думаешь о деньгах! — сказал Краснушкин свояку.

Сергей Владимирович невесело взглянул на него.

— Представь себе, ты угадал.

— Не думай, деньги будут.

— Откуда?

— Кое-что наскребешь сам. Расшевелим тёщу. Ну, и на меня можешь рассчитывать: отдам все свои сбережения.

«Какой же ты изумительный человек»! — подумал Сергей Владимирович о Краснушкине и молча, благодарно стиснул его руку.

Прошло не меньше получаса, прежде чем вернулся Добужинский. По его расстроенному виду Звонарёв понял, что разговор с прокурором был неутешителен.

— Заломил двадцать тысяч. Срок выплаты всей суммы недельный. Формально прокурор прав, такая сумма залога обеспечит явку госпожи Звонарёвой в суд в любое время, — сказал следователь.

Сергей Владимирович был подавлен.

— У меня нет возможности внести столько денег сразу.

— В таком случае Ваша супруга останется в тюрьме, — равнодушно заметил следователь.

— Это мы ещё посмотрим! — горячо воскликнул Краснушкин.

«Несчастье, — говорит русская пословица, — не приходит в одиночку. Одна беда идёт, за собой другую ведёт». Так случилось и со Звонарёвым. Утром, зайдя к Краснушкиным проведать детей, он узнал, что Иван Павлович срочно был вызван в Закатальский полк, к месту своей новой службы. Уезжал близкий человек, кто был опорой Звонарёву все эти тяжёлые дни. Вместе с его отъездом исчезала надежда на скорое освобождение Вари.

— Поехал к Сухомлиновой, — в слезах рассказывала Катя. — О Варе всё хлопочет. Хоть бы о себе похлопотал…

Вечером Краснушкин зашёл проститься. В форме полкового врача он выглядел молодым, подтянутым и, как всегда, неунывающим и бодрым. Сел в кресло, положив руки на колени, осмотрел, будто прощаясь, квартиру, знакомые картины. Грустно улыбаясь, заметил, что без хозяйки дом сирота и что в их не очень-то весёлом положении разумнее всего было бы отправить Катю с детьми к тещё на юг.

— Но ведь ты знаешь мою милую половину, — ни в какую! Избалована. Прожила полжизни в Петербурге. Ни о каком отъезде слышать не хочет. Ну да поживём — увидим, всё образуется.

И уже прощаясь, мягко, с чуть лукавой улыбкой поглядев на Звонарёва, сказал:

— А тебе подарочек от Сухомлиновой, хоть ты и сомневался в её чарах. Прав-то оказался я: в нашей просвещённой монархии фаворитки подчас решают государственные дела.

И Звонарёв, не веря своим ушам от счастья, узнал, что прокурор снизил сумму залога до трёх тысяч и что в скором времени Варя будет освобождена.

4

В начале июля 1914 года в Петербург прибыл наконец президент Французской республики Раймон Пуанкаре. Это был его второй визит в столицу Российской империи. Два года, отделявшие первый визит от второго, бывший адвокат вёл кипучую деятельность по подготовке войны против Германии, укреплял франко-русский военный союз, чем и снискал себе мрачное прозвище «Пуанкаре-война». Он знал, что его воинственный пыл импонировал крупной буржуазии и клерикалам, и поэтому с особым рвением старался разжечь мировой пожар. Это усердие помогло ему занять пост премьер-министра, а затем стать и президентом.

Не удивительно поэтому, что приезд Пуанкаре в Россию совпал с самым разгаром рабочих волнений в Питере. Добрая половина столичных заводов и фабрик бастовала, на улицах строились баррикады. Забастовал военный завод, на котором работал Звонарёв.

Утром, придя на работу, Звонарёв был поражён непривычной картиной. Обычно в рабочее время заводской двор не отличался многолюдием. Изредка пройдёт мастер в контору или заглянет бригадир, шмыгнет уборщица или рабочий по своей надобности, и снова пустынно, лишь доносится из рабочих корпусов лязг, скрежет станков, завывание электромоторов.

А сегодня Звонарёв остановился в изумлении. Большой заводской двор был полон людей. Рабочие стояли группками, сидели, прислонясь к пустым бочкам или забору, курили, горячо, но не громко разговаривали, спорили.

«Забастовка, — пронеслось в голове Звонарёва. — Не ко времени. У нас срочный заказ».

Увидев инженера, рабочие замолчали, настороженно, недружелюбно поглядывая на него. «Хоть ты и не вредный человек, — читал Звонарёв в этих взглядах, — не ругатель и мы на тебя не обижаемся, но всё-таки ты не наш брат рабочий, а чужак. И настоящей веры тебе нету».

Заметив знакомого рабочего Фомина, Звонарёв остановился и спросил:

— Бастуете, что ли, Фомин?

— Бастуем, господин инженер! Вот дожидаемся генерала. Хотим с ним потолковать. Да не только мы бастуем. Почитай, половина Питера сегодня встала.

В это время в проходной раздался звучный, по-хозяйски властный голос Тихменёва. Дверь распахнулась и показалась пятящаяся задом, согбенная в низком поклоне перед генералом фигура Вьюнова.